Подножье тьмы - Геннадий Прашкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Погоди, – отмахнулся Шурик. Он вел свое. – Зачем ей было врать? Если у нее нет мужа, нет сына, зачем ей было врать? Всегда проще говорить правду… Почему она выбрала вранье? Тут что-то не так, Роальд.
– Она не совсем обычный человек, Шурик, – осторожно заметил Роальд.
– Хочешь сказать, сумасшедшая?
– Тебе видней, – разозлился Роальд. – Ты, а не я, вляпался в эту историю. Имей мужество на все смотреть трезво. И помоги нам. Я намерен нырнуть сразу до дна, меня это профессионально заедает.
Шурик мрачно поднял глаза.
– Врач сказал – нет преступника… Он ведь так сказал?
– Именно так, но – нам, и – Врач! – грубо отрезал Роальд. – Хотел бы я видеть, как то же самое скажешь ты. И не нам, а тем мамашам, которые сутки, а то и двое бегали по загаженным пустырям, задыхаясь, заглядывали в каждый канализационный колодец, лезли на самые темные чердаки и спускались в самые дерьмовые подвалы… Хотел бы я видеть, как то же самое скажешь ты, но, опять же, не нам, а тем мамашам, что схватили инфаркт, потеряв своих детей или найдя их. – Роальд хлопнул ладонью по столу. – Может, ты знаешь почему один из этих мальчишек попал под машину?! Может, ты знаешь, где находится тот, второй, которого так и не смогли отыскать?! И не говори мне, что эти случаи могут не иметь отношения к Абалаковой! Могут!
Зазвонил телефон.
Роальд поднял трубку.
– Да… Оставайся… Конечно, звони… Ну, раз в полчаса… Какое мне дело до твоих жетонов? Найди!.. Да, в контору… Куда я денусь?…
И добавил зло:
– Откуда я знаю?… Может, всю ночь буду сидеть!..
И повесил трубку.
Они долго молчали.
Первым заговорил Шурик.
– Она ушла. Я о Симе… Она всегда исчезала сразу, но мне и в голову не приходило… Я никогда не спрашивал, где она живет… Точнее, спрашивал, но она твердила одно – зачем тебе?… Я и не настаивал… А потом спрашивать было уже неловко…
– Наверное, она что-то почувствовала, – предположил он, подняв глаза на молчащего Роальда. – Она очень остро чувствует все, что связано с ней. Я это знаю. Стоит мне подумать о ней, как она ладонью зажимает мне рот… Она мои мысли читает… Ве-е-ера Абала-а-акова… – протянул Шурик, как бы привыкая к новому имени. – Почему Вера?…
И сказал:
– Ее, наверное, надо искать дома или у друзей. Если у нее, конечно, есть друзья.
– Нет нужды ее искать, – сухо произнес Роальд. – Она и не думала прятаться. Она вообще никогда не пряталась. Я же говорил, она не помнит того, что с нею происходит. Потому никуда и не бежит. А сейчас она у тебя. В твоей квартире горит свет.
– Я мог оставить его включенным, – с надеждой ответил Шурик.
– Свет включили десять минут назад.
– Ежов звонил?
Роальд молча кивнул.
– Как он вышел на Симу?
– На Веру? – Роальд усмехнулся. Он как бы предлагал Шурику привыкать к новому имени. – Почти случайно. Об этом потом.
– Что ты намерен делать?
– Вообще-то я хотел взять ее с поличным. Не повезло. Ты помешал. Ежов считае, ты специально помешал.
– Роальд!
– Ничего не говори. Я тебе верю, – сказал Роальд сухо. – Просто ты не можешь не возникать в этой истории. Ежов на тебя не зря злится. Следующий приступ у Абалаковой может случиться через месяц или через год, а мы хотели погасить слухи. Сам знаешь, что это такое – слухи в большом городе.
Помолчав, он добавил:
– Правда, есть еще один вариант.
– Какой?
– Не привлекая внимания поместить Симу в лечебницу. Врач обещал помочь. Он сказал, что будет следить за ней. А слухи стихнут сами собой. Нет происшествий, нет и слухов. Правда, мы окажемся как бы не при чем. Никто и знать не будет, от чего мы избавили город.
– Что для этого надо?
– Поговорить с ней.
– Тебе ее не жалко?
– Нет, – сухо отрезал Роальд. – Мне жалко детей и мамаш. Они ведь тоже имеют право на жалость. С Абалаковой надо поговорить, – он впервые произнес фамилию Симы официально, как бы окончательно отрезая ее от Шурика. – Просто поговорить, без нажима. Упомянуть то и это. Проверить реакцию на ключевые факты. Проанализировать ответы. Что-то же в ней должно дрогнуть. Помнишь в кафе? До нее ведь что-то дошло, когда я спросил об игрушках. Она встревожилась. Значит, в ее памяти умерло не все. Значит, до ее памяти можно достучаться. Это небольшой шанс, но, в свое время, мы имели дело и с меньшими… Да, – утвердился он в своем решении. – С Абалаковой надо поговорить.
– Может, лучше сперва… поговорить… с Симой?…
– Не дури! С этой минуты Шурик, я не позволяю тебе дурить.
– Хочешь придти ко мне с диктофоном?
– Зачем? Я тебе верю, – сухо сказал Роальд, выкладывая на стол диктофон. – Сима может исчезнуть только если ей кто-то подскажет это. Сам понимаешь, какие возникнут проблемы там, где она будет жить. А здесь она теперь на глазах, возможно, мы ей поможем. По крайней мере попробуем.
– А диктофон возьми, – сухо добавил он. – Диктофон тебе пригодится.
2
– Помнишь Сашкиного бульдога? – спросил Роальд, подходя к сейфу. – Помнишь, у Скокова был бульдог?
– Еще бы.
– Помнишь, как он помер?
– Еще бы.
– Скоков убил его пробкой от шампанского. Совершенно случайно. Открывал шампанское, пробка выскочила и убила бульдога. Кто в такое поверит? А ведь случилось.
– К чему ты это?
– Ты сейчас напоминаешь мне Скокова. В тот вечер я был у него. У него лицо было такое же.
И выругался, открывая сейф:
– Какого черта! Каждый день, каждый час, каждую минуту я твержу вам – воспринимайте мир таким, какой он есть. Сам знаешь, собаку трудно убить. Но, оказывается, иногда ее можно убить пробкой от шампанского. Важно, куда попадет пробка. Ты понимаешь?
– Нет.
Как ни странно, Роальд вынул из сейфа початую бутылку коньяка.
– Хочешь?
– Нет.
– И правильно. А я выпью.
Он глотнул прямо из горлышка.
– Может, и правда. Может, лучше всего поговорить с нею тебе. Только не строй иллюзий. Она больна, ты должен это понимать.
– А если я не смогу?
Роальд пожал плечами:
– Тогда с ней придется говорить другим. Для нее это хуже. Но спокойствие города стоит этого.
– Она может отказаться от разговора. Она это умеет. Простой встанет и уйдет, такое уже бывало.
– Ничего страшного. Я же сказал, она не отдает отчета в своих поступках. Зато теперь она у нас на виду.
Он в упор глянул на Шурика:
– Понимаешь?
Шурик пожал плечами.
Счастливая улыбка Симы на фотографии убивала его. Он чувствовал разрывающую сердце жалость. К Симе? К себе? К неизвестной ему Вере Абалаковой? Почему, подумал он, в этой жизни никогда не бывает чистой радости? Почему любая радость всегда отравлена нищетой соседа, завистью коллег, случайностями, одиночеством, суетой? Почему человек одинаково несчастлив, как в переполненном людьми аэропорту, так и на необитаемом острове?
– Глотни, – предложил Роальд. – Ты ведь все равно напьешься.
– С чего ты взял?
– Сердце подсказывает.
– Сердце?
– А ты думаешь… – начал Роальд.
Но не закончил начатой фразы. Махнул рукой. Лицо его, как всегда, никаких особенных чувств не выражало.
Глава ХI
ПОДНОЖЬЕ ТЬМЫ
7 июля 1994 года
1
Шурик неслышно открыл дверь и остановился на пороге.
Он еще не переварил случившееся.
Пусть фотографии, пусть слежка Ежова, пусть справки и протоколы, полученные из тех мест, где знают правду или находятся близко к ней, – все равно мир полон случайностей. Мир полон невыразимых ужасных совпадений. Почему такое выпало на него, на Шурика? Мало ему истории с Леркой?
Он хотел увидеть Симу.
Взглянуть в глаза…
Ее глаза, подумал он, будут, как всегда, рассеяны…
Вот-вот, рассеяны… Еще утром он не нашел бы в этом ничего особенного…
Но ведь – рассеяны!
Почему?
Если я войду и мрачно уставлюсь на Симу, она тоже будет молчать. Так всегда случалось. Почему сегодня должно быть по другому? Она не нуждается в каком-то постоянном внимании…
Почему?
Я сейчас любую деталь могу безбожно преувеличить, сказал он себе. Плюнь, веди себя, как обычно.
А как это – как обычно? – спросил он себя.
Коньяку он выпил глоток-два, совсем чуть-чуть. Коньяк был не при чем, просто в голове смута. Самая настоящая смута… Олежек… Вот что его по-настоящему мучило… Олежек… И некий Абалаков, возможно, торговавший глобусами Кемеровской области, а потом не вовремя уснувший за рулем машины…
В комнате горел свет.
Шурик сбросил сандалии, носки и сразу прошел в ванную. Честно говоря, он еще не знал, как себя вести. Сказать – привет? Пройти на кухню, поставить кофейник на плитку? Сесть рядом с Симой, спросить… Что спросить?…
Ну, о тех стихах, сказал он себе.
Олежек…
Когда он пропал, Олег, Олежек, Олег Георгиевич, Олег Георгиевич Абалаков, ему было всего-то три года. Сейчас семь… Есть разница… Сима продолжает искать трехлетнего… Время для нее остановилось…
