Часы любви - Меган Маккинни

В злобном ликовании Тревельян швырнул перчатку богам.

Глава 13

Равенне снился Малахия. Она покоилась на ложе из розовых лепестков, мягком, словно шелковые подушки, а друг детства стоял над нею, наблюдая за ее сном.

– Вы пей это, – шепнул он. – Доктор прописал тебе опий, чтобы не болела голова. Выпей еще.

Приподнявшись на локте, она взяла тяжелый серебряный кубок. Равенна подумала, что Малахии подобный сосуд принадлежать не может, однако несуразности сна ее не смущали.

– А теперь отдохни, – велел он с куда более утонченным произношением, чем то, которое она помнила.

Спина ее ощущала подушки, поначалу показавшиеся розовыми лепестками. Малахия все еще наблюдал за ней, сидя возле ее постели. Он единственный друг ее прошлого и настоящего. В школе она держалась за его дружбу, как дитя за старую тряпичную куклу. Он изменился, но теперь, ощущая его присутствие, она была рада тому, что этот Малахия не похож на того, каким он был на скалах.

Он взял кубок, приблизившись головой… близко, так близко к ней.

И внезапно поцелуй, которого она не хотела там, на утесах, сделался столь желанным. Забытые сны об этом мужчине возвратились к ней, Равенне захотелось ощутить эти жесткие губы своими губами… захотелось, чтобы сильная ласковая рука провела по ее спине и, опустившись на талию, прижала ее к себе. Перо ее повествовало о нежной любви, но в мечтах Равенны она пылала как пламя, которого не могла погасить кроткая невинность.

Ей нужен был только ласковый поцелуй. Но именно от того самого мужчины?

Неужели именно. Малахия для нее тот самый? Ну, а если нет, то разве в Лире может найтись другой человек?

Она взглянула в его лицо, удивилась чертам, которых прежде как бы не замечала. Но они были приятны и свидетельствовали о сильном характере. В них было нечто притягательное.

Это был не тот Малахия, которого она помнила. Внешне сделавшись мужчиной, там, на утесах, он говорил как дитя. Он занес на нее руку… Но тот Малахия, который сейчас находился перед ней, никогда не сделал бы этого. В глазах его была мудрость. Перед ней был истинный мужчина, человек абсолютно зрелый. Такой, каким Малахия, как ни жаль, еще не стал.

Из дымки навеянного дурманом сна она протянула руку и прикоснулась к его щеке… Гладкой и теплой.

Он следил за ней, не шевелясь. И быть может, потому, что он не двигался и не заставлял ее делать такое, к чему она не была готова, она обнаружила, что вдруг покорилась порыву. Обняв его слабой рукой, она приподнялась и припала к его губам.

Реакция его была ей приятна. Тело сделалось жестким, не желавшие поцелуя губы окаменели, но припав к ним ртом, покоряясь приливу страсти, она растопила его как сосульку весеннее солнце. После долгой, едва ли не мучительной паузы восхитительная ладонь его взлохматила ее волосы, и поцелуй сделался еще более сладостным; ее восхищала собственная власть над этими губами, превратившая их из холодного камня в пылающую желанием теплую плоть, позволявшую ему пить из ее губ.

Он отвечал ей медленным, медленным поцелуем. И губы их соприкасались, пока она не уснула снова – на розовых лепестках, мечтая не о Малахии Маккумхале.

Тревельян закрыл глаза, чтобы только не видеть заснувшую в его постели девушку. Потрясение от совершившегося повергло его в оцепенение, словно сеть свалилась с неба и опутала его. Что за чертовщина! Он же даже не мог предвидеть такого. Только что он давал девчонке питье из кубка, а потом, через мгновение, набросился на нее как изголодавшийся волк, впившись в ее губы так, как будто совсем не знал поцелуя.

Он заставил себя еще раз поглядеть на нее. Равенна спала на древнем ложе Тревельянов. Грязь с ее лица аккуратно смыли, волосы вытерли полотенцем. Врач дал ей сильное снадобье.

Черт, думал он, пытаясь найти хоть какое-нибудь утешение, она наверняка даже не подозревала, кого целует.

Но сам-то ты знал, напомнил негромкий голос. Ты сделал это. Допустил, наслаждался этим.

Сама мысль об этом разила. Словно удар под дых. Из всех женщин, которых Ниаллу приходилось целовать, эту он хотел в самую последнюю очередь. Если человек решил бросить вызов своей «судьбе», то взяв ее на руки и целуя, как ему мечталось уже не первый день, он совершил фатальную ошибку.

Гнев его возрастал с каждым тихим вздохом, вырывавшимся из полураскрытых губ. Гривсу он сказал, что считает себя виноватым в несчастном случае, а потому хочет, чтобы девушку поместили в его комнатах, дабы он мог лично приглядывать за ней. Эта ложь теперь удивляла его самого. По правде говоря, никакой его вины в случившемся на дороге не было. Здравый смысл велел доставить девчонку в дом ее бабки и предоставить возможность старой ведьме самой лечить головную боль. Но Ниалл этого не сделал по причинам, оставшимся неясными для него самого. Более того – раздражавшим его. Тревельян не знал, почему Равенна оказалась в такую ночь на дороге. Посланный к Гранье слуга, вернувшись, доложил, что старуха даже не подозревала, что ее нет дома. Итак, полунагая Равенна выбежала из дома в грозу не за помощью для своей бабки. Она оставила кров, потому что попала в какую-то беду.

Сердитый взгляд его обратился к черному локону на лбу. Вновь против воли он протянул руку и ласково пригладил его. И снова удивился собственному безумию, заставившему его привезти эту девчонку в замок. Мысль эта оставила глубокую морщину на его лбу.

Если бы только он верил в гейсы… тогда он мог бы поверить, что эта спящая красавица и он сам предназначены друг для друга. После нынешней ночи он уже без труда мог представить себе их совместную жизнь. Ее женские прелести, восхитительным образом проявившиеся под мокрой ночной рубашкой, нашли истинного ценителя. Говорят, что любовь неразрывно связана с желанием. И если он заманил эту девушку в свою постель, то позволит ли ему гейс насладиться магией этих чувств? Ниалл улыбнулся – чуточку зло и, пожалуй, сухо. Похоть ему была знакома… Могучий и приятный инстинкт не имел в себе чар. Он нуждался в любви.

Итак, или любовь, или ничего. Похоть вновь уведет его в те края, где он уже гостил во время своего брака и всех остальных попыток жениться.

Ниалл нахмурился, на щеках проступили морщинки. Он может повести Равенну из этой постели к алтарю. Деньги и власть всегда легко позволяли ему забыть о морщинах и представить себя юным красавцем вроде графа Фабулозо. Арабелла, его последняя невеста, никогда не упоминала об их разнице в возрасте. Мать отлично воспитала девицу, и Арабелла прекрасно справилась со своим делом, если только любовь можно подделать.

Но любовь невозможно изобразить, в этом ее суть по определению. Любовь истинна, ее нельзя купить, нельзя пробудить в себе. В конце концов ни он сам, ни леди Арабелла не смогли продолжать самообман.

Итак, он может поймать Равенну, может совратить ее, может жениться на ней. В конце концов гейс утверждал, что именно она должна влюбиться в него; ум Ниалла не оставляла истина, которая опустошала его сердце все эти годы. Он хотел любить и быть любимым.

На этот раз влюбиться самому будет не так трудно, мрачно подумал он, разглядывая очаровательную юную женщину, спавшую в его постели. Но проблема заключается в том, чтобы пробудить в ней это чувство. Он может засыпать ее безделушками и платьями, добиться ее привязанности, но так и не заслужить любви. В этом отношении все очевидные методы были обречены на неудачу. Даже перспектива стать графиней не заставит ее полюбить, он был слишком хорошо знаком с той разновидностью женщин, которые великолепно умели разыгрывать «страстную любовь», чтобы достичь вожделенной цели.

Кроме того, не следовало забывать и о Малахии Маккумхале.

В глазах Ниалла невольно вспыхнула ревность. Он видел, как зажглись глаза Равенны там, в зале, когда она увидела этого мальчишку. Равенна никогда не посмотрит на него с подобной нежностью. И если ей нужен такой мужлан как Маккумхал, значит, ему нечем добиться ее любви.

Этот гейс – абсолютная чушь, он не посмеет диктовать ему. Даже сейчас, вспоминая ночь появления Равенны на свет, он презирал глупых стариков, утверждавших, что видели что-то там, где властвовали только молнии и тени. Гнев, подобно отливу, постепенно оставлял его тело. Девушка, спящая в этой постели, – не его забота и ею не станет.

Но приливы и отливы сменяют друг друга, и ярость снова обожгла грудь Ниалла.

Нужно отделаться от нее. Нужно отослать прочь эту заразу, решил он, опустив взгляд на влажные полуоткрытые губы.

Она поцеловала его, заставив почувствовать такое, чего он не хотел ощущать. Он вышлет ее из графства, отправит в Антрим – работать в одном из Больших Домов… Но она поцеловала его. И вдруг мысль о ее изгнании показалась невозможной.

Палец Ниалла прикоснулся к ее щеке, двинулся вниз, между чуть прикрытых грудей. Остановив руку над животом, Ниалл принялся выводить круги над шелковым покрывалом, опускаясь к укрытым бедрам. Незачем отрицать, любой человек пожелал бы эту дивную красавицу, увидев ее почти нагой. Ему хотелось опуститься между ее бедер и вновь припасть к медовым губам и коже.