Перемещенный - Вячеслав Вигриян

— Бавин, дай пулемет понесу.

— Не надо, я сам, — Дмитрий буквально шатался от усталости. Невысокий, в прыщах весь, слова из него лишнего не вытянешь. Каким только волшебным образом он умудряется вызывать симпатию?

Степан силком отобрал у парня пулемет, бросил последний взгляд на останки неизвестного солдата и побрел дальше. Туда, где по его прикидкам было очередное селение врага. В том что врага — он теперь не сомневался. Ни на йоту. И никакая его теория об общности славянских корней и корней сиртей не могла поколебать это стойкое убеждение. Кто как не враг проткнет живого человека насквозь и оставит умирать под палящим степным солнцем?

Радченко сломался. Упал, хлюпая носом, наземь, ткнулся мордой в полынь да так и застыл, вздрагивая всем телом. Пришлось сделать привал. Лежали молча, закрыв глаза, вдоволь наслаждаясь желанным покоем. Затем также молча встали и пошли.

Полдень. Степан поднял глаза к небу. Ни облачка. Ну и черт с ним. На ходу наклонился, сорвал пук наиболее понравившейся травы. Пожевал, высасывая из нее крупицы горьковатого сока. Не ошибся ли он в своих предположениях? Стоило ли вообще покидать насиженное место вблизи лагеря сиртей? А какая в сущности сейчас уже разница? Никакой. Лучше уж хорька поймал бы — укорил он сам себя. Все больше толку будет, чем самоедством заниматься. И вправду: та часть степи, по которой они сейчас ступали, кишмя кишела какими-то животными. Хорьками ли, тушканчиками — Степан не знал. Для него что хордовые, что беспозвоночные — все едино. Главное, что их было много, и были они величиной со взрослую кошку. А это, как ни крути, уже мясо. Его тренированный взгляд упал на самого упитанного: тот как раз вылез из своей норы и, встав на задние лапы, застыл, заинтересованно следя бусинками черных глаз за подходящими людьми. Ишь ты, какой смелый! А мы его сейчас из парабеллума!

Два выстрела слились в один. Первым, к стыду своему, Степан промахнулся. Виноваты в этом, несомненно, были жара, усталость, да нечеловеческая жажда. Второй выстрел попал зверьку прямиком в голову, выбив у того из черепа последние остатки мозгов. Степан огляделся по сторонам. Неа, не пугают зверьков звуки выстрелов. Да и сами люди не пугают. Глуповаты зверьки от природы, словно депутаты Госдумы. Ну да нам это как раз и на руку. Мы сейчас по-тихому попробуем, без применения табельного оружия. Не таясь, он подошел впритык к очередной жертве и едва заметным движением кисти свернул ей шею. Повторил данную операцию еще четыре раза и в его распоряжении оказалось в общей сложности уже пять довольно увесистых тушек. Были они еще теплыми: бери, разводи костер да жарь себе — и будешь вознагражден вкусом нежнейшего мяса. Но есть почему-то не хотелось. А может ну его, пулемет этот? Выпить из кожуха воду, необходимую для охлаждения ствола? Мысль эта настолько завладела вниманием Степана, что он даже с Рядновым поравнялся. Напомнить чтоли, какое тот на плече сейчас сокровище тащит? А впрочем, лес рядом. Наверняка скоро в поле зрения появится. А там, глядишь, и селение сиртей. На том и порешил. На ходу рассовал добычу по вещмешкам ребят и прибавил шагу.

Селение было. Вот оно. Не марево, не мираж. Люди ходят между шатрами, несметные стада клещей табунами по округе пасутся. Но самое главное не это, нет. Самое главное — узкая полоска реки, что проходит совсем неподалеку. Причудливо изгибаясь, она упирается в лесную чащу, чтобы затем, пропетляв по ней малость, снова уйти в бескрайнюю степь.

Чертыхаясь, что приходится так много терять драгоценного времени, они заставили таки себя сделать порядочный крюк, пройдя далеко за пределами видимости сиртей. Углубились в лес, едва ли не бегом достигли русла реки и, побросав на ходу оружие да вещмешки, с разбегу прыгнули в холодную, как лед, воду. Наслаждение, которое испытал Степан в этот момент, было сродни оргазму. А затем он вновь ощутил на себе чей-то внимательный, всевидящий взгляд.

ГЛАВА 5

Улуша, четвертая незаконнорожденная дочь ведуна Ошарина, со смешанным чувством удивления и ненависти рассматривала рослого сероглазого демона. Тот вел себя словно ребенок: бросил свою железную палку на берегу и с таким блаженным выражением на божественно прекрасном лике окунулся в воду, словно вовсе не испытывал никаких опасений за свою никчемную, трижды проклятую Володарем жизнь. На что он надеется, интересно? Улуша перевела взгляд на его слуг. Низшие демоны вели себя в точности, как и их господин. Даже кривоногий толстый сатир был все еще жив. Вон он хлещет воду наперегонки с остальными, наполняя до отказа необъемный пузырь живота. Почему, спрашивается, светлоликий не убил его сразу? Наверняка знает ведь, что по его вине они лишились еды и воды. А может быть он догадался, что козлоногий ни в чем не виноват, что это Улуша приспала его на посту? Врядли. Даже ребенок знает, что демоны не обладают магией в том смысле, который она вкладывает в это слово. Вот магия мертвых предметов им подвластна, это да. Мертвая магия мертвого мира.

«Убью светлоликого демона!» — внезапно решилась Улуша, и тот вдруг испуганно дернулся, словно услыхал ее мысли. Чует! Как есть чует! Даже повернулся в ее сторону! Чует, но не видит. Улуша сжала в кулаки потные ладони и напряглась, создавая мару. Не видит, не может видеть. Не дано ему тягаться в мастерстве с Улушей, этому жалкому выкидышу. Успокоенная, она вновь подняла глаза на старшего демона и столкнулась с его взглядом. Столкнулась — и растворилась в нем вся без остатка, а внизу живота стало очень тепло. Определенно, демон этот какой-то особенный. Обладает своей, странной магией. Улуше удалось вернуться в себя с превеликим трудом. Еще мгновение — и демон покорил бы ее, а затем, когда она не смогла бы уже удерживать мару, нашел ее трепещущее тело в кустах. И что сделал? Убил, наверняка бы убил! Все демоны убивают. Это их жизнь, их вторая натура. Улуша вздрогнула так, что треснула под ногами ветка. Успокоиться! Немедленно успокоиться! Думать о чем угодно, но только не об этом серооком демоне! Думай о прошлом! Ее сознание послушно ускользнуло в тот мир, в котором все уже произошло и ничего нельзя было изменить.

Улуша стала ребенком. Маленьким восьмилетним ребенком. Ручки-палочки, худенькое тельце, копна неухоженных белых волос. «Вся в мать, вся в мать!» — твердили окружающие, словно издеваясь. Ей это почему-то было неприятно. Почему — она поняла позже, когда смогла в полной мере осознать, что означает слово «дочь» и слово «незаконнорожденная».

Мать свою она невзлюбила сразу. За все те унижения, за все то, что приходилось переживать каждый день от жестоких сверстников. Невзлюбила — и сторонилась, раз и навсегда возведя между этой женщиной с холодными рысьими глазами и собой невидимую стену. И никому не дано было прошибить ее. Впрочем, никто и не пытался. А вот отца своего Улуша, как ни странно, любила. Да и он ее, впрочем, тоже. И хотя верховный ведун Ошарин обладал воистину крутым нравом, к любимице своей относился он ласково и часто баловал. О Всемогущий Володарь Животворящий, как же она была благодарна ему за это!!! Улуша вспомнила, как отец оказался однажды невольным свидетелем одной неприятной сцены. Шиман с Личугой затащили ее, как водится, за крамар, и долго хлестали под коленями огнистой жжечкой. Вот что следует называть настоящей болью! Потеря руки или ноги по сравнению с этим — так, баловство. Но Улуша не плакала. А чего ей плакать то, если такие игрища случались едва ли не каждый день? Она и сейчас не потратила бы на них ни слезинки — просто случайно встретилась взглядом с глазами отца и зарыдала навзрыд, к вящей радости своих мучителей. Но не от боли плакала она, нет. От стыда и бессилия, что ранили гораздо сильнее, чем боль.

Отец постоял, глядя на экзекуцию черными от ненависти глазами и ушел. А наутро ее вызвали в камлу. Вот так, в одно мгновение, может измениться такая устойчивая, казалось бы, жизнь. Улуша улыбнулась, вспомнив с благодарностью этот день. Впоследствии отец научил ее всему: как вызывать дождь, мор, ветер, как убивать людей их же собственными руками, какую мару следует вызывать и в каких случаях, как правильно, с возможностью возвернуться, принять облик животного, человека или птицы. Многому, слишком многому научил ее отец за четырнадцать лет их совместной жизни! Улуша была отличной ученицей. ЛУЧШЕЙ. Единственное, что старый Ошарин так и не успел привить своей любимице — это ясное понимание того, что любой человек смертен. Излишне смертен. И временами простить его, сохранив тем самым огонек жизни — гораздо больший подвиг, чем его физическое устранение.

Не успел отец. Не смог успеть. Улуша вспомнила всех троих своих сестер: Танчу, Лэйлу, Маричку. Их жизни унесли демоны в серых хламидах с прямоугольными коробами за плечами, наполненными огненной жидкостью. Напали подло, ночью. Испепелили заживо все селение, двадцать восемь десятков душ одними махом отправив в чертоги Всемогущего Володаря. Улуша сама тогда спаслась чудом — в мгновение ока она создала мару, слизнув облик одного из них: серокожего лысого чудовища со стеклянными глазами и хоботом вместо носа, что заканчивался матово поблескивающим то ли наконечником, то ли сосудом. Так в этом облике и скрылась. Как Улуша оказалась в лесу, когда умудрилась сбросить личину демона, она и сама не помнила. Степь, деревья, кусты, даже ветер — все было пропитано одним-единственным страшным словом: ЗОНДЕРКОММАНДЕР.