Красавица Амга - Софрон Данилов

Если бы позавчера ей удалось окольной дорогой прискакать в слободу и предупредить красных! О, если бы ей удалось! Тогда с какой бы радостью встретил Томмот весть о её подвиге! Тогда бы однокурсники, — опять запоздало принялась она тешить себя, — тогда бы как охотно признались они в ошибке! Не было бы на свете человека счастливей, чем она. Кто помешал ей? Да вот он, Суонда, сидит перед нею. Изо всей силы Кыча замолотила кулаками в каменную спину Суонды. Тот медленно повернулся и, зачарованно глядя на Кычу, широко осклабился. Она сдержала рвущийся изнутри негодующий крик и упала лицом в колени.

Позавчера ночью, после попыток вырваться из дому, Кыча сказала себе, что больше и не взглянет в его сторону, но уже наутро нарушила слово: услышав ласковый шёпот — «Кыча», она против воли откликнулась на этот зов. А днём, когда она лежала, отвернувшись к стене и плача, к ней тихонько подошла мать: «Чем лежать да горевать, съездила бы с Суондой за сеном».

Вдруг с неожиданной лёгкостью Суонда соскочил с саней и пошёл впереди коня, к чему-то приглядываясь на дороге. Затем он вернулся назад, постоял и, быстро возвратясь, принялся разворачивать лошадь.

— Почему назад, Суонда?

Тот молча показал на человеческий след.

— Что это? Человек прошёл?

Суонда утвердительно кивнул головой.

— Останови. Останови же! Почему ты испугался?

— Он с ружьём… — с трудом выдавил из себя Суонда, показав опять на дорогу.

— Ну и что? Почему бы ему стрелять в нас? Мы ни с кем не воюем. Едем, Суонда! Почему назад, когда уже приехали? Давай за сеном.

Собираясь что-то возразить, Суонда усиленно задышал-замычал, но Кыча не стала дожидаться, пока он разродится словом, а решительно отобрала у Суонды вожжи, завела лошадь на дорогу и ударила кнутом. С полуподнятыми руками и с открытым ртом Суонда остался сидеть на санях, не сопротивляясь.

Как ни близко осталось до запасённого сена, ехать пришлось довольно долго. Плохо наезженная дорога ужом вилась и никак не могла приблизиться к елани, уже просматривающейся невдалеке. Суонда, то и дело наклоняясь с саней и разглядывая дорогу, непроизвольно тянулся взять вожжи, но Кыча всякий раз осекала его взглядом. «Чей же этот след, — размышляла она. — Человек не здешний — незачем местным в такое время пешком шляться по лесу. Обут в валенки… У местного были бы торбаса. Человек вооружён — ясно отпечатывался на снегу приклад ружья. Белый или красный? Из белых, так зачем бы ему скрываться, бродить, выбирая пустынные места, — пошёл бы прямо к своим. Сказывают, после нападения пепеляевцев много красноармейцев убежало из слободы в окрестные леса. Пожалуй, это один из тех…»

Кыча оглянулась на Суонду. Тот был сильно возбуждён, но вырывать вожжи из рук Кычи и повернуть назад не собирался. На развилке Кыча, и сама, как видно, в чём-то не уверенная, остановила коня. Сойдя с саней, Суонда обследовал обе дороги. На правой, которая версты через три привела бы к жилью старика Охоноса-собосута, свежая пороша лежала нетронутой. Следы человека в валенках пошли по левой дороге — туда, куда ехали за сеном. Кыча решительно направила коня влево.

— Ыы-ы-ы! — воспротивился Суонда и, едва успев вскочить на сани, протянул руки к вожжам, но Кыча откинула его руки. Вскоре через деревья опять стала просвечивать елань.

— Кы-ча-а… — с мольбой выдавил из себя Суонда.

Кыча решительно перекинула вожжи из одной руки в другую:

— Не бойся, Суонда!

Следы обрывались у огороженного стога, а за изгородью снежный целик лежал нетронутый. К стогу подъехали осторожно, сойдя с саней, осмотрелись, кругом было тихо. Следы человека шли в обход стога. Не заходя за изгородь, Суонда пошёл было по следам, но, сделав несколько шагов, кинулся обратно и за руку оттащил Кычу, которая уже собралась влезать за ограду.

— Что там?

Суонда кивнул на стог и силой повёл Кычу к саням, но Кыча рывком высвободилась от медвежьей хватки Суонды и прошмыгнула между жердями за изгородь. Суонда кинулся вслед, поймал руками лишь пустоту, полез через изгородь напролом, да застрял, зацепившись поясным ремнём.

Кыча обежала стог и здесь, уже на противоположной стороне его, она увидела дуло винтовки, высунувшееся из стога.

Испуганно вскрикнув, Кыча зажала рот рукой. Сидящий в сене, кажется, ничего не услыхал, потому что дуло ружья не шевельнулось. Кыча сделала один, второй, третий шаг вперёд. Всё оставалось по-прежнему. Тогда она вплотную подобралась к скрывающемуся. Суонда, подойдя, откинул её прочь. Падая, Кыча успела заметить, как, закрывая её от опасности, кинулся, растопырив руки, Суонда. Вид его был безумен.

Следя за дулом винтовки, оба некоторое время постояли молча. Дуло оставалось неподвижным.

— Подойдём ближе, — шепнула Кыча.

Суонда отрицательно затряс головой.

Кыча хотела было прошмыгнуть под раскинутыми руками Суонды, но тот ловко поймал её за шапку. Тут только донёсся из глубины стога невнятный звук.

— Стонет…

Оставив шапку в руках Суонды, Кыча раздвинула сено и увидела красноармейца в ушанке с большой разлапистой матерчатой звездой. Человек, обросший светлой бородой, сидел, откинувшись и засунув приклад винтовки под мышку. Глаза его были закрыты, на задубевших губах запеклась кровь.

Кыча слегка тронула сидящего за рукав полушубка:

— Товарищ…

Потревоженный красноармеец застонал.

— Что будем делать, Суонда?

Выражая свою беспомощность, тот лишь покачал головой.

— Так и бросим? Помрёт же!

Хоть Кыча и напирала на Суонду, но хорошо понимала, что Суонде, если тот и заговорил бы сейчас, предложить было нечего. Как они могут спасти этого человека? Где спрячут? Не везти же в дом к отцу…

— Суонда! — решительно потребовала она.

Тот сдвинул шапку на лоб, стал чесать затылок.

— Охонос дома?

Суонда наклонил голову, подтверждая, что Охонос дома.

— Повезём его туда! Заворачивай коня!

Суонда не шевельнулся: ему не понравилось, что затеяла Кыча. Поняв это, Кыча упала на колени, обняла толстые, как брёвна, ноги Суонды.

— Умоляю тебя, Суонда! Мы не можем его оставить на смерть, это грех великий!

Суонда с усилием сглотнул застрявший в горле комок: Кыча, которую он любил и любит всю жизнь по-отцовски, вот уже третий раз молит его… Третий раз… Ничего не говоря, он проворно наклонился и стал поднимать Кычу.

— Что, Суонда? — снизу вверх взглянула на него Кыча.

Молча кивнув головой в сторону раненого, Суонда с ходу развалил изгородь одним толчком и пошёл к коню.

Не зная, за что взяться, Кыча топталась возле раненого. Тот никак не приходил в себя, лицо его обострилось больше прежнего и стало приобретать мертвенно-землистый оттенок.

Кыча взяла винтовку, Суонда, как маленького, поднял раненого на руки, отнёс в сани, и теперь уже не вдвоём, а втроём они молча поехали.

На развилке дорог Суонда решительно завернул коня в сторону жилья Охоноса-собосута. Три-четыре версты они проехали быстро, и резвый бег взятого в кнуты коня прервали возле самой юрты.

Не обратив внимания на Суонду, повернувшегося к ней с удивлённым лицом, Кыча соскочила с саней и побежала к избе. Дверь снаружи была подпёрта поленом, но это её не остановило, Кыча с размаху распахнула дверь. Скрип промёрзшей в пазах двери оказался ржав и безнадёжен, вроде крика ворона, который встретился им по дороге. Кыча обернулась к Суонде и схватила его за рукав:

— Что это?

Суонда стоял молча, спокойно глядя, как часто-часто отскакивает от тяжёлой колоды порога незахлопнувшаяся дверь.

— Их же нет… Съехали куда? — прошептала Кыча.

Изба, построенная впритык с хонотом, ещё не успела выстыть. По всем признакам, родной очаг хозяева покинули не ранее чем нынешним утром. Не иначе как испугались позавчерашнего боя и ушли на всякий случай от греха подальше, а к людным местам поближе. В смутное время жить в одиночку среди тайги было страшно.

Куда же теперь деться им с раненым на руках? Ничего путного на ум не приходило. Про такое безвыходное положение якуты говорят: приходить, так ямка тебе для столба — влезь-ка в неё; уходить, так горло ступы — вылезь-ка! Глаза девушки остановились на деревянном ожиге, прислоненном к челу камелька. Схватив его, она торопливо разгребала золу. К её радости, оттуда блеснули ещё не погасшие угольки. Кыча протянула ожиг Суонде:

— Разжигай огонь!

Кыча принесла охапку сена, разостлала на топчан, а когда в камельке заплясало пламя, придвинула топчан к камельку.

— Суонда, тащи его сюда!

Видя, что Суонда собирается что-то сказать, Кыча повернула его к двери лицом и подтолкнула:

— Пошевеливайся! Опоздаем с сеном!

Огонь в камельке горел жарко, и скоро в избе стало заметно теплее. Раненого положили на топчан. В сознание он так и не пришёл: то стон, то бред. Там, возле стога, он показался человеком уже в годах, а оказался совсем молоденьким парнем.