Ослепленная правдой - Стефани Майер

  Если бы слепец, которому поручено регистрировать незаконные поборы, производимые  разбойничьей палатой, решился бы под внезапным воздействием некоего озарения,  осветившего потемки его сомнительной души, перебраться в правый флигель со своими  письменными принадлежностями, то есть железным пюпитром, толстой бумагой, иголкой, то,  безо всякого сомнения, он был бы занят теперь сочинением поучительного и прискорбного  повествования скверном и скудном питании и многих других тяготах, переносимых, причем - с  места на место, его новыми, как липка ободранными, дочиста обобранными товарищами. И  начал бы с того, что там, откуда он пришел, захватчики не только выкинули вон из своей  палаты прежних, добропорядочных ее обитателей, дабы полноправно править, самовластно  владеть всем этим пространством, но еще и воспретили насельникам двух других палат левого  крыла доступ в соответствующие места общего пользования. И продолжил бы тем, что такое  бессовестное и подлое бесчинство немедленно привело к наплыву всех этих обездоленных в  сортиры правого крыла, и последствия такового нашествия легко представит себе читатель, не  успевший еще забыть, в каком состоянии пребывали эти заведения прежде. И отметил бы, что  на заднем дворе теперь шагу не ступить, чтоб не наткнуться на слепцов, претерпевающих  скорби потуг, которые принято именовать тщетными, ибо сулят много, но но увенчиваются, в  сущности, ничем, или, напротив, слепцов, исходящих поносом, и, будучи по природе своей  склонен к сопоставлению природных явлений, не смог бы не удивиться, кстати, вопиющему  противоречию между скудостью поглощенного и обилием выделенного, что, вероятно, навело  бы его на мысль о том, что доверять пресловутой, столько раз помянутой выше логике  причинно-следственной связи, по крайней мере в аспекте количественном, можно не всегда. И  еще занес бы в свои летописи, что, пока третья, разбойничья палата буквально ломится от  продовольствия, все остальные обездолены и в самим скором времени принуждены будут  подбирать с загаженной земли крошки. И, верно, не преминул бы слепой счетовод осудить,  пребывая в двойном качестве участника событий и историографа их, совершенно преступное  поведение слепых бандитов, которые предпочитают, чтобы еда испортилась, нежели досталась  тем, кто столь остро в ней нуждается, поскольку если иные из этих продуктов могут на  протяжении нескольких недель оставаться пригодными к употреблению, то иные, особенно из  числа прошедших кулинарную обработку, киснут, если не съесть их немедленно, тухнут,  плесневеют и делаются, следовательно, опасны для жизни, если, конечно, это можно назвать  жизнью. И, сменив предмет, но не тему, с душевной болью занес бы он в свои анналы, что  цветут здесь отнюдь не только болезни кишечно-желудочного тракта, проистекшие от  недостаточного и неправильного питания или скверной, извините за неблагозвучие,  усвояемости поглощенного, ибо не все доставленные сюда были при всей своей слепоте  здоровы, хоть и попадались такие, кто мог бы здоровье свое продавать, но даже и они теперь,  как и другие, простерты на своих убогих лежаках, страдая от жестокого гриппа, неизвестно кем  занесенного в эти стены. И ни в одной из пяти палат днем с огнем не сыщешь облатки  аспирина, чтобы сбить температуру, унять жутчайшую головную боль, потому как все, что  было, давно кончилось, и не ищи, не завалилось ли чего за подкладку дамских сумочек. И,  движимый сугубой осторожностью, отказался бы наш хронист продолжать разнообразно  скорбный перечень прочих недугов, терзающих многих из этих почти трехсот человек, которые  мучаются в таком бесчеловечном карантине, но все же упомянул бы о двух случаях довольно  запущенного рака, не тронувших сердце властей в час, когда отлавливали и свозили сюда  слепцов, и они, власти эти, сказали даже, что закон, он, мол, один для всех, а демократия, она,  мол, несовместима с какими-то особыми условиями. А врач среди этого множества людей, не  иначе как по особому коварству судьбы, оказался всего один, да к тому же еще и глазной, то  есть именно такой, какого нам меньше всего надо. Дойдя до этого места, слепой счетовод,  утомясь описывать все беды и злосчастья, бросил бы на стол металлический свой пробойник и  дрожащей рукой принялся бы нашаривать черствый ломоть хлеба, который отложил в  сторонку, пока исполнял обязанности летописца конца времен, однако искомого бы не обрел,  ибо его уже нет, украл другой слепец, вы подумайте, как может в этих обстоятельствах  пригодиться хорошо развитое обоняние. И тогда, обругав себя за не к месту возникшее  братское чувство, отринув благой порыв солидарности, повлекший его в правое крыло, решит  слепой счетовод, что лучше поскорей вернуться, пока не поздно, в крыло левое, в третью его  палату, ибо там, как бы ни пылал праведным негодованием его разум, хотя бы голодать не  будет.

Насчет голода, кстати, это не метафора. Всякий раз, как посланные за едой возвращаются  с той ничтожной малостью, которую получили, поднимается в палатах яростный крик.  Непременно находится кто-нибудь, кто предложит программу совместной борьбы, хорошо  организованное коллективное выступление, массовую акцию, приведя в качестве самого  сокрушительного довода диалектическую способность воли, которая обычно лишь служит  дополнением к другой воле, в определенных обстоятельствах умножаться до бесконечности.  Однако страсти утихают уже очень скоро, стоит лишь самому благоразумному из обитателей  палат, в законном стремлении уяснить соотношение выгод и рисков предложенной акции,  напомнить энтузиастам простую и объективную истину, а она в том, что воздействие  огнестрельного оружия, как правило, оказывается убийственно эффективным: Те, кто будет в  первых рядах, говорит благоразумный, должны знать, что их ждет, а кто в задних, пусть даже и  не пытаются вообразить себе, что только начнется, едва лишь грянет первый выстрел, а  второго и третьего даже и не понадобится, мы все просто передавим друг друга. В качестве  полумеры или промежуточного решения, принятого в одной из палат и поддержанного  другими, придумали, что в следующий раз отправят за едой не тех, кого обычно посылали, а  усиленный отряд, человек из десяти-двенадцати, и вот они-то постараются сводным хором  довести до сведения разбойников всю степень всеобщего недовольства. Стали вызывать  добровольцев, но, вероятно, опасения людей осторожных так запали в душу всем, что ни в  одной из других палат не нашлось желающих идти своей охотой. Слава тебе господи, это  очевидное свидетельство слабости духа не возымело никакого значения и даже не заставило  никого устыдиться, ибо вскоре, подтверждая пагубность опрометчивых шагов,  распространилось известие о том, чем именно окончилась экспедиция, предпринятая палатой,  где и зародилась эта идея. Восьмерых храбрецов, решившихся высказать претензии, побили  палками и прогнали восвояси, и если правда, что выстрел был всего один, то, не в пример  прошлому разу, произведен не в воздух, ибо жалобщики дружно клялись, будто пуля  просвистели у них над самой головой. О том, имелось ли в виду стрелять на поражение, мы, бог  даст, узнаем в свое время, а пока давайте укроем стрелка под сенью благодетельного сомнения,  а иными словами, изберем одно из двух: либо это и в самом деле было всего лишь  предупреждение, хоть и очень серьезное, но главарь ошибся в отношении роста ходатаев, сочтя  его меньшим, нежели в действительности, либо - и вот это уже внушает тревогу - наоборот,  взял несколько выше, чем нужно, и последний случай следует со всей неизбежностью признать  не чем иным, как покушением на убийство с заранее обдуманным намерением. Оставив в  стороне эти частные вопросы, перейдем к более общим, то есть затрагивающим интересы  большинства, и скажем, что исключительно божьим промыслом можно объяснить заявление  ходоков о том, что они представляют палату номер такой-то. И потому она одна вынуждена  была поститься трое суток, и еще, считай, повезло, могли бы вообще навсегда без еды оставить,  что, в общем, справедливо, ибо нечего кусать руку, которая тебя кормит. И обитатели мятежной  палаты принуждены были все эти трое суток мыкаться от двери к двери и клянчить ради всего  святого хоть корочку хлебца и, если возможно, с чем-нибудь сверху, и с голоду они, конечно,  не померли, но уж наслушались вдосталь и досыта: Так вам п надо, нечего дурью маяться,  Страшно подумать, что мы бы вас послушались, но хуже всего, когда им говорили: Потерпите,  потерпите, нет слов более невыносимых для слуха, лучше бы уж просто обругали. Когда же  минули три дня, отведенные под наказание, и поверилось, будто рождается новый день,  оказалось, что несчастная палата, где обитали все сорок бунтарей, вроде бы все же не прощена,  потому что еду, которой раньше едва хватало на двадцать человек, урезали настолько, что и  десять не накормишь. Можете себе представить ярость и гнев, но также и, битой собаке только  плеть покажи, страх, объявший прочие палаты, которые уже оказывались в осаде нуждающихся  и теперь разрывались между классическими догматами человеческой солидарности и столетней  выдержки предписанием, гласившим, что истинное милосердие начинается с тебя самого.