Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оказалось, что хозяйство Хуттыша когда-то было очень большим. Мы с Фенриром миновали кучи торфа и увидели, что здешние места защищает от ветра довольно высокий холм. Я увидел валы земли, оставшиеся от трех длинных домов и двух строений поменьше. Тут и там из земли все еще торчали балки, и я понял, что много лет назад здесь был пожар.
На краю расчищенного пространства, которое, должно быть, когда-то было двором, стояли две хижины, крытые торфом. Больше всего они походили на два холмика, на крышах и стенах пробивалась трава. Из отверстия в крыше одной из них поднимался дымок, и оттуда вновь раздавался привычный звон от ударов.
Я нашел Хуттыша там, склонившегося над наковальней. Он стоял полуголый, волосатая спина усеяна каплями пота. Даже не взглянув на меня, он пробурчал, чтобы я брался за мехи. В горниле у него калились кусочки железа в палец длиной, он ухватил клещами один из них и принялся ковать острие и головку, так что я сразу понял, что он мастерит.
Я раздувал мехи до тех пор, пока горнило не раскалилось настолько, что от железа отлетали искры. Тогда Хуттыш велел мне передохнуть, и я сел. Кузня была невелика, жар горнила достигал стен, сложенных из торфа. Дым выходил из глиняной трубы, но все равно глаза мне ел дым. Хуттыш выковал четыре заклепки, сунул их в бочку с водой и выложил на плоский камень. Затем он взялся за новые заготовки, засунул их сначала в горнило, ухватив клещами, а потом насыпал сверху угля и начал качать мехи, осторожно, не спуская глаз с горнила.
– Смотри, – бормотал он. – Осторожно, осторожно… Не слишком сильно. Не слишком слабо.
Когда Хуттыш выковал еще четыре заклепки, мы вернулись на берег. Сделанного хватило, чтобы прикрепить нижнюю доску обшивки к вытесанным мною шпангоутам. Хуттыш побрел к себе, но в этот раз, прежде чем уйти, он повернулся ко мне:
– Завтра, парень! Завтра сделаем еще!
Этим вечером я опять не сказал ни слова о неожиданной помощи Хуттыша. Когда Грим спросил, как продвигается работа, я ответил только, что дело движется, но работы еще много. Я рассчитал, что, если Хуттыш поможет мне выковать заклепки, кнорр будет готов уже через несколько дней. Но мне хотелось удивить старого бонда.
На следующий день Хуттыш пустил меня к наковальне, а сам качал мехи и объяснял, что с железом надо обращаться почти как с живым существом, созданием, наделенным жизнью и собственной волей. Если я не буду осторожен, оно даст трещину. Если я нагрею его слишком сильно, оно сгорит. А если я недостаточно поработаю молотом, оно станет слабым. В этом отношении оно похоже на человека, сказал Хуттыш.
К концу дня я уже не выдержал и спросил его прямо. Мне нужно было понять, почему он помогает мне. Ведь он знал, что кнорр у него на берегу принадлежит Гриму?
– Я ищу примирения, – кратко ответил он, задумчиво кивнул и продолжил: – Я уже давно этого хочу. Мальчишками мы дружили.
– Но ты дрался с ним, – заметил я. – В ту ночь, когда мы шли из гавани.
Хуттыш глубоко вздохнул, почесал затылок и мрачно посмотрел в горнило:
– Когда я выпью… Я начинаю злиться, Торстейн. Таким уж я уродился.
Я взглянул на него. Никто не мог бы назвать его рослым. Но загривок был толстым, скошенным, как у быка, руки налиты силой, а на его округлом, выступающем животе мышцы, казалось, проходили под самой кожей.
– Ты смотришь на меня, – сказал Хуттыш, – и видишь, что я не похож на тебя. Это правда. Я не из норвежского рода. Я скотт. Эти острова… – он, щурясь, посмотрел на дверной проем, где лежал Фенрир, вывалив язык и тяжело дыша. – Не всегда они были норвежскими. Когда-то… До вас.
В последних словах не было упрека, лишь печаль, и казалось, она окутала его облаком, когда он вновь взялся за мехи. Я стал поворачивать заготовки в горниле, и мы долго хранили молчание.
В последующие дни Хуттыш показал мне, как железу и стали можно придавать форму огнем и молотом, и это искусство не раз пригодилось мне потом в моей долгой жизни. Конечно, я не стал искусным кузнецом, но теперь начал понимать, как должно выглядеть горнило и как надо работать – короткими промежутками, ведь металл быстро остывает, и его приходится нагревать заново. Хуттыш научил меня закаливать выкованные изделия, нам же не надо, чтобы заклепки сломались, когда судно будет в море. Еще он меня научил, как добывать железо прямо из земли под нашими ногами. На склоне холма чуть подальше от берега мы набрали торфа и жгли его на костре, пока не осталась красно-коричневая земля. Ее мы засы́пали в глиняную печь. Внизу печи было отверстие, в которое мы вставили мехи, а когда красно-коричневая земля достаточно прогорела, мы подождали, пока пламя погаснет, и разгребли золу. На дне мы обнаружили слиток железа, который Хуттыш проковал несколько раз, убирая примеси. Такой способ он назвал «сыродутным», и этому искусству следовало бы научиться каждому мужчине.
Еще Хуттыш помог мне закрепить доски обшивки. Корабельный вар мы приготовили на берегу в котле, и теперь уже я чувствовал себя мастером, а седой скотт внимательно наблюдал, как я заливаю стыки досок вязкой массой. Затем мы согнули доски, закрепив их камнями и досками, а после вбили заклепки.
И вот пришел тот день, когда рыболовный кнорр Грима можно было спустить на воду. Лето клонилось к осени, и я уже замечал, что дни становятся короче, а ветер дует все чаще. За общим столом в Гримсгарде толковали об осеннем лове, мужчины плыли на запад и не возвращались, пока не заполняли уловом свои лодки вровень с банками. Потом рыбу выдерживали в рассоле или молочной сыворотке, а поскольку плодородной земли на островах почти не было, тем, кто не наловил достаточно рыбы, грозил голод. Эти слова повторяли за столом раз за разом, и после них Грим обычно спрашивал меня, как продвигается починка кнорра.
Когда я отплывал к Гримсгарду, Хуттыш остался на берегу. Я смутно надеялся, что он поплывет со мной, двое стариков помирятся, и их давняя вражда забудется. Но Хуттыш остался. Отплывая, я увидел его фигуру между грудами торфа. Когда я поднял парус,
