Имена мертвых - Людмила Белаш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что это? гнильем пахнет…
— А ты забыл про мышку?
— Разрядилась, бедная…
«Прокол, — думал Аник, — прокол капитальнейший… Достанется нам от шефа. Но кто мог знать?! из какого она племени — в документах не указано. Ана-Мария Тойя — возраст, подданство, все. Студентка нефтехимического коллежа. Ну даже если бы я выяснил, что она алуче… а что алуче четыре племени, это есть лишь в справочниках, мелким шрифтом. И не все алуче боевые; надо знать район и с кем район враждует — с правительством, с наркосиндикатом или с землевладельцами… Нет, моя совесть чиста. Я и в компьютер „имми“ проник, чтобы собрать о ней сведения — ни слова об алуче, одно участие в запрещенном студенческом движении… Одно кстати — за пальбой Марсель в дом без мыла проскочила. Это хорошо. Все остальное плохо».
Уже почти у дома Аник еще раз включил радар на поиск объекта Радио-3. Дисплей быстро выдал результат локации: «Объект в секторе север-восток-восток на отметке 68 градусов, дистанция около 18 километров».
Объектом Радио-3 были часы Аника. Раз в секунду они подавали сигнал, позволявший их запеленговать; перемещая радар, легко было вычислить, где находится объект, а дисплей показывал положение его на карте.
Пока часы на руке Марсель, найти ее будет несложно. Плохо, если она снимет их и забудет надеть; правда, локатор улавливал пульсацию заряда Марсель, но на дистанции десяти — двенадцати километров бледное свечение заряда терялось в океане радиопомех — у нее очень слабый заряд.
Где-то внутри пульта на пленку ложилась запись разговоров в квартире Долорес.
Марсель оставалось жить чуть меньше пятидесяти четырех часов.
* * *Ана-Мария набрала в таз теплой воды, зажала под мышкой большую губку и вышла в прихожую — надо смыть кровь; после можно подумать, как заделать следы пуль в дверном косяке и в стене над тумбочкой.
Вышла — и остановилась.
Кровь выглядела очень странно.
Ана-Мария видела много крови. Обычно кровь через три, может, через пять минут начинает свертываться, понемногу становясь студенистой, а потом высыхает.
Эта кровь вела себя иначе. Она УЖЕ высохла так, будто оставалась на полу неделю-две — от крови остались тонкие, мелко растрескавшиеся темно-бурые корочки. Поскрести, подмести — вовсе ничего не будет.
И крови стало меньше — она словно таяла или испарялась. Или обесцвечивалась — неясно, что с ней происходило, но кровь исчезала, исчезала почти на глазах с еле слышным сухим потрескиванием.
Ана-Мария поставила таз, присела на корточки у стены; она не сразу осознала, что покусывает край пахнущей пенным гелем губки.
Она уже слышала однажды про быстро сохнущую кровь, исчезающую кровь.
* * *Десять лет тому назад.
По ту сторону океана. Почти на краю света.
Департамент Чикуаман, район Рио-Амарго.
Деревня Монтеассоно.
То, что здесь происходит, поздней будет названо «Резней в Монтеассоно», и Ана-Мария, повзрослев, отметит родную деревню на карте крестом с траурной датой.
Но Монтеассоно так далеко от столицы, от центра департамента, от редакций газет, от радиостанций и телестудий, что случившееся здесь станет известно миру лишь через пару недель.
Впрочем, одна радиостанция в этот день работает. Радист передает приказ полковника Оливейра.
«Дон Антонио приказал — залить этот муравейник огнем. Смотрите, чтобы никто не удрал».
«Где вертолеты?!. Мне не хватает людей оцепить деревню! — злится командир терминадос, — индейцы просачиваются через цепь! поторопи вертушки, пусть прочешут все кругом!»
«Они заблудились над лесом».
«Идиоты! что они, сверху дыма не видят?!»
В деревне продолжается автоматная стрельба. Воплей уже не слышно. Люди дона Антонио работают умело, уверенно, не суетясь. Делается это так: ногой выбиваешь дверь, прошиваешь очередью все живое и те места, где можно спрятаться, для гарантии можно еще бросить гранату. Следом шагают двое с ранцевыми огнеметами, метят хижины шипящими струями пламени, оставляя за собой треск пожара. Последним, приплясывая, идет отрядный полудурок Чико — он обеими руками придерживает на голове «шарп», как индианка — корзину с бельем; из динамиков рвется «Кисс ми гудбай» в исполнении Челентано. Чико блаженно жмурится от бьющей в голову музыки, он счастлив.
«Эй, смотри, убегает!»
С пояса, не целясь, стрелок бьет по мечущейся фигурке.
«Эх, мимо…»
«Маз-зила», — широко улыбается огнеметчик и достает мальчонку струей; он не видит, как из окна, завешенного циновкой, выдвигается ствол дробовика.
«Мануэль, сзади!» — визжит Чико.
Поздно — ранец лопается, огнеметчика охватывает пламя.
«Командир, Мануэль сгорел».
«Как?!»
«Ему попали в ранец. Один скот там прятался с ружьем…»
«А, ч-черт… Бегите вдоль по ручью и трое — туда. Ищите, они не могли далеко уйти. И смотрите за небом — как прилетят вертушки, все назад, а то и вас выкосят».
С опозданием, но вертолеты являются — два маленьких «ОН-6 Кейюз», похожие на яйца с хвостиками; они каруселью кружат над Монтеассоно, осматриваются, потом расходятся в стороны, делают круги все шире и шире; они чуть вздергивают кверху хвостики, принюхиваясь, время от времени прощупывая пулеметами подозрительные кусты и заросшие канавы — «Ага! вот один, выскочил, побежал и — эх, как его подсекло!..»
Кое-кому из жителей Монтеассоно удается спастись.
Они уходят лесом. Добрый лес всегда выручал своих детей, своих бокаро. Вот и сегодня он укрыл их зеленым крылом от стрекочущих, плюющихся свинцом небесных хищников.
День, ночь, день, ночь, день и ночь идут уцелевшие бокаро. Погоня — хоть и опытная в таких делах — теряет след.
Наконец они приходят в деревню шонко. Шонко — это свои, тоже алуче.
Падре в деревне — тоже шонко. Он понимает, он все понимает, но — как быть? Да, надо бы сообщить властям, но власти далеко, а полковник Оливейра близко. И власти благосклонны к дону Антонио; он очень богатый человек, стоит ему захотеть…
«Я боюсь, — говорит падре, когда пятеро последних мужчин-бокаро сходятся к нему вечером. — Сила на стороне дона Антонио. Не надо надеяться на власти, они не помогут. Никто за нас не заступится. Бог сохранил вам жизнь — не отвергайте его щедрот, живите; жаловаться на дона Антонио — это гибель. Радуйтесь, что он не знает о вашем спасении».
«Я не могу радоваться, падре. Они всех убили. Из моих осталась одна Ана-Мария».
«Пусть она послужит тебе утешением».
«Я утешусь, когда убью дона Антонио».
«Ты погибнешь, сын мой».
«Я не один».
«Нас много, падре, — распаляясь, мужчины говорят наперебой. — Разве одних нас согнали с земли? сколько можно терпеть? Если и дальше так будет, нам не останется места даже для могилы! Не жаловаться надо, а защищаться».
«Вы хотите начать войну?»
«Она уже началась в Монтеассоно. И не мы ее начали».
«Одумайтесь. Вас всех перебьют».
«Пусть сначала найдут».
«У дона Антонио много людей, и у всех — скорострельные винтовки, автоматы. А что у вас? чем вы станете драться?»
«У Хуана винчестер. У меня охотничье ружье, и патроны есть. Еще были ружья, в деревне остались. Ножи есть и мачете».
«Это так мало, что можно считать — вы безоружны».
«Если даже терминадос заговоренные, их можно душить голыми руками. Еще не родился человек, которого нельзя задушить».
«Немногие пойдут за вами. Теперь алуче не те, что — прежде».
«Нас будет столько, сколько алуче осталось без земли и крова».
«Тогда власти пришлют сюда солдат из Пуэрто-Регада».
«Этим солдатам в лесу грош цена. Они с партизанами который год не могут сладить. И наконец, наша это земля или нет? Мы всегда здесь жили. Почему мы должны отдать свою землю? почему нас убивают, если мы не отдаем то, что у нас есть? А если мы говорим властям: „Нас ограбили, обобрали; пожалуйста, накажите грабителей, верните нам землю“ — нас не слышат и опять гонят, опять убивают».
«После этого — только руки на себя наложить!»
«А помните — приезжал тот сеньор, говорил: „Дадим вам землю в резервации на западе, хорошую землю, довезем вас по реке до Пуэрто-Регада, там будут ждать грузовики, чтобы ехать на запад, и все задаром“. Две деревни виера уже перебрались на запад; кто сбежал оттуда — говорят, там сплошные болота, топь, а не земля; старатели там ищут драгоценные камни, нападают, говорят: „Уходите отсюда“, крадут девушек в свои поселки. Мальчишки и женщины там вешаются от тоски».
«Что же, падре, — и нам теперь удавиться? может, и вы удавитесь вместе с нами — заранее, пока не пришли терминадос? или думаете, что дон Антонио насытился кровью в Монтеассоно и не пошлет их сюда? что вы станете делать тогда — выйдете им навстречу с крестом? разве они помилуют вас или хоть кого-то в этом селе?»
