Искушение - Маруся Новка

Смахнув крошки со стола, Стела в упор посмотрела на деда:

— Знаешь, наверное, вот эта приспособляемость, вот это желание выжить любой ценой, которое ты так осуждаешь в маме и её народе, помогли мне сохранить жизнь в том аду, где мне довелось побывать.

Стела направилась к выходу из кухни. Обернулась на пороге:

— Дедушка, я тебя попрошу, не оскорбляй маму хотя бы, когда я это могу услышать.

Генерал вспыхнул:

— Да какая она мать?! Неужели ты не понимаешь, что ей всегда было начхать на тебя?!

— Не знаю, — задумчиво проговорила Стелла, — дай мне время, чтобы самой во всем разобраться.

Генерал обижено ответил:

— Может ты хоть поговоришь тогда с нею? А то я сижу, как цепной пес, у твоей двери и никого к тебе не допускаю.

Стела вернулась, обняла деда:

— Спасибо тебе. Но нет. Пока нет. Я не могу никого видеть, кроме тебя.

— Но почему?! — недоумевал генерал.

— Потому что после всего, что ты увидел в первые минуты, ты не стал терзать меня вопросами. Ты сразу принял мою сторону, не выясняя, кто прав, а кто виноват в сложившейся ситуации. За что я тебе благодарна. А мама — она станет о чем-то спрашивать, а отвечать я еще не готова.

Стела коснулась губами начавшей лысеть макушки генерала.

* * *

Ранние октябрьские сумерки сгустились за окном, когда Стелла услышала стук каблучков в коридоре и поняла, что Ираида пришла домой после работы. Каблучки, стучавшие вначале часто и бодро, замедлились, когда женщина приблизилась в закрытой комнате дочери. Тотчас скрипнула дверь комнаты генерала:

— Иди к себе, Ираида.

Женщина приоткрыла рот от удивления. Чуть ли не впервые за все годы жизни в этом доме, её назвали по имени, данном родителями, а не иркой или тупой жидовкой.

— Как она? — услышала Стела голос матери.

— Не знаю, — Стела не видела, как генерал пожал плечами, но догадалась, что это было именно так, — иди в свою комнату. Когда будет нужно — девочка сама тебя позовёт. Нерешительный, медленный стук каблучков стих в конце коридора огромной генеральской квартиры, и, как последним аккордом, увенчался звуком захлопнувшейся двери.

Молчал выключенный телевизор, таращившийся из угла слепым бельмом экрана. Молчал музыкальный центр. Диски и кассеты грустно смотрели на свою хозяйку, не понимая, почему она не хочет послушать музыку. Но Стела хотела слышать только шум ветра за окном и равномерное постукивание капель дождя в стекло.

* * *

Стас не понимал, что могло приключиться с дочерью. Нет, он, конечно, отдавал себе отчет в том, что девочка попала в переделку. Но что такого могло произойти, чтобы она, вернувшись домой, заперлась в комнате и никого не подпускала к себе, кроме деда. Деда, которого Стелла, насколько помнил Стас, всегда считала тупым отграниченным солдафоном.

Стас пробовал расспросить отца о том, что известно генералу о «приключениях» его дочери. Генерал, едва услышав это «приключения», размахнулся и отвесил сыну пощечину:

— Не смей! Не смей говорить о том, чего не видел!

— Ну так просвети меня! — вспыхнул Стас, потирая щеку, — чего такого я не удосужился увидеть?!

— Если бы жил в доме, а не шлялся по бабам, то не задавал бы сейчас таких вопросов! — продолжал отчитывать сына генерал.

— На себя посмотри! — ухмыльнулся Стас, — можно подумать, что ты у нас образец нравственности и эталон отцовства!

Генерал сник:

— Какой я, к черту, образец. Был бы нормальным отцом, то вырастил бы нормального сына, нормального мужчину, а не безответственного кобеля. Ты думаешь, я не знаю, откуда у тебя деньги, чтобы содержать вторую семью? Думаешь, что папа у тебя тупой, контуженый на всю голову?! Думаешь, что не понял того, что ты давным давно приобщил Стеллу к своим делишкам?

— Откуда ты знаешь? — Стас, испугано сжавшийся после слов отца, вскинул голову и посмотрел в глаза генералу, — а если знаешь — то почему молчал все время?! Почему ничего не говорил, когда у Стеллки ночевал то один, то другой мужик?! А в последнее время Анькин сынок вообще не вылезал из нашего дома?! И с чего ты взял, что у меня есть вторая семья?!

Генерал вздохнул:

— Ты ведь знаешь, что наш Город в шутку называют «большой деревней»? так вот я тебе скажу, что в каждой шутке есть доля шутки. Рано или поздно все, что стремишься скрыть — становится известным. Это я о том, что у тебя на стороне есть женщина и ваш общий ребенок.

— Ираида тоже знает? — голос Стаса стал хриплым.

— Да насрать мне на то, о чем знает Ираида, а о чем нет! Ей все твои похождения безразличны, как я думаю! А вот того, что вы девочку «упустили», я вам никогда не прощу! Ни вам, ни себе!

— Что значит — упустили? — продолжал возмущаться Стас, — да к ней, что называется, на бешеной козе не подъедешь!

— Значит, плохо «подъезжал» и не с той стороны! — одернул Стаса отец. Добавил, немного успокоившись:

— Не смей её трогать, пока всё хоть немного не «устаканится». И к своим делам её больше привлекать не смей! Больше я этого не допущу! Ты меня хорошо понял?!

— Да понял я, понял, — Стас вздохнул, почувствовав, что буря миновала, и отправился в свою комнату.

Ираида лежала на диване и смотрела очередное ток-шоу по телевизору, который был включен на полную громкость.

* * *

Встречаясь с Анной в коридорах Пароходства, Стас стремился пройти мимо как можно быстрее. Делал вид, что не заметил сотрудницу, если это ему удавалось. Если же не удавалось, то быстро поздоровавшись, сославшись на неотложные дела, спешил дальше.

Анна, по-началу удивлявшаяся такой холодности Стаса, вскоре перестала озабочиваться его поведением. Вскоре перестала думать об этом. Что там творится в семье сотрудника — её волновало меньше всего. Намного больше беспокоило женщину самочувствие сына, который болезненно переживал разрыв со Стеллой и никак не мог смириться с тем, что девушка его бросила.

18. Родные люди (?)

— И долго ты от родителей прятаться будешь? — генерал смотрел на внучку в упор, явно не собираясь довольствоваться неопределенным ответом.

Стелла вздохнула, перевела взгляд на окно, за которым уже не первый день накрапывал нудный ноябрьский дождик.

С того дня, как девушка вернулась домой, прошло больше месяца. Раны на теле постепенно заживали, зарубцовывались шрамы, уже сошли синяки. Даже след от ошейника был почти незаметен: так, розовая полоса.

Но, чем больше проходило времени, тем сильнее она боялась наступления ночи. Ночи, когда её