Иван Грозный и Стефан Баторий: схватка за Ливонию - Витольд Новодворский

Потери защитников крепости были еще больше: 863 убитых и 1626 раненых. Псковитяне легко могли бы укрываться от неприятельских выстрелов за валом, но, увлекаемые пылом сражения, они бросались в бой слишком опрометчиво, а потому и жертв принесли больше, чем следовало.

Неудача штурма[108] привела осаждающих в уныние, которое еще более усилилось оттого, что после штурма выяснился сильный недостаток пороха; из‑за этого пришлось прекратить обстрел города[109]. На следующий день созвали военный совет для того, чтобы обсудить дальнейший план действий. Решено было послать за порохом в Ригу и к герцогу Курляндскому. Совет решил, что взять Псков приступом нет никакой возможности, а потому постановлено было принудить город к сдаче строгой осадой, то есть придерживаться того плана, который намечался уже в самом начале кампании и который, несомненно, имелся в виду самим Баторием. Замойский предложил отпустить домой волонтеров, которые не готовы были к продолжительной службе и все равно могли покинуть армию, когда начнутся морозы; с отпуском их, говорил он, легче будет снабжать армию продовольствием. Однако Баторий с этим не согласился: он опасался, что уменьшение армии усилит надежды осажденных и сделает Ивана менее сговорчивым относительно условий будущего мира.

Псковитяне сильно воодушевились после отраженного приступа. На следующий день после него они повесили на городской стене взятого в плен венгра и при этом кричали солдатам Батория: «Видите, как висит ваш венгерец? Так и всех вас повесим». Грозили повесить и самого короля, крича: «Что это за король у вас? Не имеет ни зелья (пороха. — Прим. ред.), ни денег; приходите к нам, у нас и зелья, и денег, и всего много». И как бы в доказательство этого днем и ночью стреляли по неприятельскому лагерю, не нанося ему особенного вреда, поскольку портили только осадные корзины.

Пока королевское войско приходило в себя, русские деятельно работали над своими укреплениями. Против проломов в городской стене поставлена была деревянная стена с многими башнями, проведены новые рвы, и в них поставлен дубовый острог, заготовлены материалы для отражения нового штурма — между прочим, сеянная известь, чтобы засыпать глаза врагам.

15 сентября Замойский получил известие, что по реке Великой движутся на судах на помощь городу московиты; гетман выставил стражу, но все равно два московских судна проскользнули в город. Тогда Замойский поставил на реке две барки и разместил в одной 100, а в другой 60 немецких пехотинцев; саму же реку перегородили бревнами и цепями[110].

В ночь с 16 на 17 сентября московский отряд пытался на 17 судах пробраться в город, но наткнулся на заграждение и был разбит стражей. Московиты успели высадиться на противоположном берегу реки, но были встречены здесь венгерским отрядом, который стал преследовать. В погоню посланы были и польские всадники. Одни московиты были убиты, другие утонули; 150 человек попали в плен, в том числе и один воевода; другой воевода погиб в сражении[111]; захвачены были и все суда, за исключением одного, которому удалось ускользнуть.

После штурма в лагере Батория наступило затишье: крепость не обстреливали за недостатком пороха[112]. Королевская армия занялась устройством подкопов в трех местах, производя два подкопа без особенных предосторожностей, чтобы отвлечь внимание русских от третьего подкопа, о существовании которого даже в лагере Батория не многие знали. Узнав от перебежчика, где устраиваются первые два подкопа, псковитяне повели им навстречу свои собственные, ниже неприятельских, и взорвали их. Но и работа в тайном подкопе потерпела полную неудачу, поскольку солдаты уткнулись в скалу, которую невозможно было ни пробить, ни обойти; так что работу пришлось прекратить.

После этого решено было отставить все иные способы одолеть псковский гарнизон и ограничиться одной только осадой, то есть, с одной стороны, не пропускать в город подкрепления и продовольствие, а с другой — отражать вылазки из него. Когда стало ясно, что точно не миновать зимовки под стенами Пскова, король и именитейшие люди построили себе деревянные дома.

Солдатам же не оставалось ничего другого, как зимовать в землянках. Положение армии становилось все хуже: прошел всего месяц от начала осады, а она уже испытывала недостаток в сене, овсе, вообще в продовольствии, за которым приходилось посылать все дальше. Солдаты начинали поговаривать, что служить будут только до срока, обозначенного уговором. В неудачах винили Замойского; строгость его вызывала у многих ненависть.

А тут еще в довершение всех бед Замойский заболел и в продолжение двух недель почти не выходил из своего шатра. Дисциплина в войске сразу ослабела: ротмистры поговаривали между собой, что следует, минуя гетмана, обращаться прямо к самому королю. Когда же гетман выздоровел и суровыми мерами положил конец всему этому, неудовольствие войска только усилилось.

Кто знает, как повернулось бы дело, если бы осажденные воспользовались всеми этими неурядицами и попытались нанести Баторию чувствительный удар. Но они действовали нерешительно, ограничиваясь стрельбой из крепости или непродолжительными вылазками, которые особенного вреда не причиняли.

В это время Иван послал Пскову из Новгорода новое подкрепление. В отряде под предводительством стрелецкого головы Никиты Хвостова было несколько сотен человек.

Замойский узнал о приближении отряда из отправленных в Псков писем самого Хвостова, который намеревался подойти к городу со стороны озера Пельба. Некоторое время стрельцы держались на одном из островов, а 2 октября высадились на берег. Стража из литовцев заметила их, но тем не менее передовой московский отряд, числом до 100 человек, под начальством Даниила Исленьева смог пробраться в город под покровом темноты. Однако Хвостову, который двигался со своим авангардом, сильно не повезло. Человек тучный, в темноте он отстал от стрельцов и, выйдя на рассвете из леса, спрятался в траве. Просидев так весь день, он уже думал, что спасен, но вечером 3 октября на него выехал отряд волынского воеводы Андрея Вишневецкого. Остальные стрельцы разбежались кто куда[113].

Вторую попытку проникнуть в город со стороны озера предпринял ночью 6 октября московский воевода Федор Мясоедов. Но когда его стрельцы, высадившись на берег, уже были у городских стен, их заметил литовский караул. Московиты были окружены; многие из них погибли, 150 попали в плен, а остальные, около 500 человек, во главе с Мясоедовым спаслись бегством[114].

Между тем положение армии Батория становилось все хуже и хуже. Весь сентябрь стояла прекрасная погода, но 1 октября ударили морозы, от которых сильно страдали солдаты, почти все не имевшие теплой одежды. Не хватало дров, из‑за которых время от времени случались драки. В лагере стали происходить грабежи и воровство; особенно бесчинствовали венгры. 9 октября Замойский призвал к себе ротмистров и потребовал пресекать любые нарушения дисциплины. При этом выразил готовность выслушать все жалобы и по возможности удовлетворить их.

Ротмистры стали жаловаться на то, что солдатам не платят денег, что у них нет тулупов и сапог, а лошади находятся на голодном пайке; кроме того, старослужащие солдаты ждут, что король исполнит свое обещание относительно раздачи открывшихся вакансий на различные должности. Жаловались также на неразбериху с назначением в караулы, из‑за чего одни солдаты караулят постоянно, а другие вовсе не назначаются; поэтому караулов не хватает, и в некоторых местах, где приказано выставлять стражу, караульных нет вовсе.

Замойский пообещал сделать все, что сможет, но зависело от него, признаться, немногое. Он дал слово, что донесет их просьбы о выплате положенного содержания до короля, но знал, что платить королю нечем. Впрочем, ротмистры вышли от него приободренные уже тем, что смогли донести свои беды до высокого начальства. К тому же они услышали отчасти то, что хотели услышать, — что король не преминет обратиться за советом, как вести дальше осаду, не только к сенаторам, но и к офицерам.

Баторий и в самом деле устроил несколько совещаний с участием ротмистров, но толку от этого вышло мало. Мнения высказывались самые разнообразные. Одни советовали сделать пролом в другом месте и снова штурмовать крепость. Другие были категорически против этого, поскольку неудача могла привести к катастрофе. Иные, прежде всего литовцы, настаивали на отступлении, говоря, что солдаты не перенесут морозов и недостатка продовольствия. Они ссылались на высокую смертность в войске от болезней уже сейчас — а что будет, когда придут настоящие холода и солдатский паек волей-неволей придется урезать? И даже то, что как раз в это время привезли порох из Риги, не развеяло подобного рода настроений; присланного пороха оказалось недостаточно, и выстрелы все равно приходилось экономить.