Смертельный номер - Ирина Волкова

Марфа недружелюбно покосилась на него.

— Кривые ноги не у Ена, а у Кокли-Мокли. А теперь заглохни. Мне нужно сосредоточиться.

Вытащив из жестянки горсть пуговиц, Симакова высыпала их в черный пластмассовый стаканчик, напоминающий те, что используются при игре в кости. Накрыв отверстие ладонью, старуха затрясла стакан, как детскую погремушку, приговаривая что-то на непонятном наречии и периодически поминая большеногого Коклю-Моклю.

С пронзительным взвизгом, от которого Тамбовский Красавчик испуганно вздрогнул, гадалка рассыпала пуговицы по крахмальной скатерти, и принялась пристально вглядываться в них, что-то нечленораздельно бормоча.

— Что они говорят? — подергиваясь от нетерпения, осведомился Стародыбов.

Симакова поджала губы и покачала головой.

— Смерть… — зловеще прошипела она.

— Смерть? — Василий испуганно моргнул. — Ч-чья смерть? Моя?

— Может быть, и твоя, а может и нет. В этом пока нет ясности. Сказано тебе — помолчи.

Побледневший тореро провел сложенными вместе большим и указательным пальцами по губам, жестом показывая, что его рот на замке.

— Каменный мешок… — торжественно провещала Марфа. — Несметные богатства…

— Богатства? — подпрыгнул на стуле Василий. Какие богатства? Где? В каменном мешке?

— Еще одно слово — и я вышвырну тебя отсюда! — сухо отчеканила старуха. — Кокля-Мокля не терпит вмешательства. Не зли большеногого бога, или он покарает тебя.

По спине Стародыбова пробежал холодок. Тореро энергично закивал, всем своим видом показывая, что раздражать Коклю-Моклю не входит в его намерения.

Стараясь ничего не упустить, Василий напряженно вслушивался в хриплый полушепот старухи.

— Блеск этих сокровищ обманчив. Они огромны, но на них кровь. Кровавые деньги приносят несчастье. Так говорит Кокля-Мокля.

"Несчастье приносит отсутствие денег", — подумал Тамбовский Красавчик, Памятуя о суровом характере большеногого бога, он удержался от произнесения этого замечания вслух.

Прежде чем отправиться на завоевание Крусиграмы, Пабло Монтолио просмотрел пару фильмов Педро Альмодовара, посвященных буйным любовным страстям.

Иностранные поклонницы фильмов Альмодовара, как правило, не подозревали, что обладающий незаурядным чувством юмора режиссер, внешне отнюдь не напоминающий мускулистого испанского мачо, создавал в своих фильмах главным образом пародии на латинского любовника и доводил образ страдающего избытком тестостерона самца до уровня абсурда. Наивные русские, украинские, английские и американские барышни иронии не замечали и пребывали в заблуждении, что настоящий испанский мужчина непременно должен вести себя именно так, и никак не иначе.

Входя в роль, лейтенант Монтолио стоял перед телевизором, копируя жесты и выражения лица главных героев — тореадора, который для повышения остроты ощущений периодически убивал своих любовниц и дамы, которая по той же причине убивала своих любовников непосредственно по завершении полового акта. Тореадор был осведомлен об этой особенности своей новой подружки, что придавало их сексуальной схватке особую пикантность.

— Я люблю тебя больше, чем саму себя мертвой! — с выразительной жестикуляцией повторил Пабло реплику обнаженной героини, изнывающей от страсти в жарких объятиях латинского мачо.

Сцена исступленного секса закончилась двойным самоубийством героев, совершенным исключительно с целью увеличения сексуального кайфа. Лейтенант Монтолио также дважды нажал на воображаемый курок, содрогнулся в предсмертных конвульсиях и, измученный переживаниями, смахнул пот со лба.

CESID уже успел выяснить имя и адрес соблазнительной хохлушки. Ее звали Мария. Пабло казалось, что это самое прекрасное имя на свете.

"Вряд ли Мария придет в восторг, если я заявлю, что люблю ее больше, чем самого себя мертвым, — размышлял Пабло. — Скорее она спустит меня с лестницы. Надо придумать что-то менее экзотичное."

Его взгляд задержался на стоящей в углу гитаре.

"Может, стоит спеть ей серенаду? — подумал лейтенант. — Русской девушке это должно понравиться. Только надо выбрать какой-нибудь текст поромантичнее."

Монтолио взял инструмент и подкрутил колки, настраивая звучание.

Наплевать, что электричества нет,А инфляция увеличивает свой бег,Я живу только лишь для тогоЧтоб нагим войти в сердце твое…

— надрывно исполнил он.

— Не пойдет, — вздохнул лейтенант. — Русскую девушку вряд ли заинтересует испанец, не способный заплатить за электричество. Может, это:

Ай, негритяночка, вставь мне катетер,Введи мне любовь, как инсулин,Дай мне нежности твоей витамин,У меня вырос биллирубин….

Пабло покачал головой и еще раз вздохнул. Тоже не лучший вариант. Мария может не знать, что такое биллирубин, а в сочетании со словом "вырос" любое непонятное слово может быть неправильно истолковано. Традиционное "Бесаме мучо" тоже не пойдет — оно давно у всех в зубах навязло. Черт, что же ей спеть?

Отложив в сторону гитару, Пабло взволнованно зашагал взад-вперед по комнате. На пятнадцатом развороте он замер и торжествующе воздел указательный палец к потолку.

— Придумал! — торжествующе произнес лейтенант. — Я исполню для Марии "Пузыри любви".

На полированной столешнице красного дерева лежала изящная небольшая коробочка, обтянутая змеиной кожей. Сидящий за столом мужчина задумчиво смотрел на нее. Пару раз он коснулся ее кончиками пальцев, словно колебался — открыть или нет.

Профиль мужчины отражался в висящем на стене старинном венецианском зеркале. Он был безупречен — небольшой прямой нос, высокий лоб, квадратный подбородок, темные твердые губы. Его лицо, столь правильное, что черты его мгновенно стирались из памяти, как рекламная улыбка на упаковке зубной пасты, могло бы сделать отличную рекламу создавшему сей шедевр пластическому хирургу, если бы хирург этот был еще жив. Он умер через минуту после того, как с помощью лазерного луча убрал последние следы послеоперационных рубцов. Владелец безупречного профиля не оставлял свидетелей, знающих его в лицо.

Их стереоколонок лилась тихая монотонно-протяжная восточная музыка. Мужчина тихо покачивал головой ей в такт. Узнав цену смерти, он научился наслаждаться жизнью. Он мог часами сидеть в кабинете перед распахнутым окном, за которым не было ничего, кроме бескрайней сини моря, сливающегося на горизонте с небесной лазурью. Иногда синеву оживляли белые пятнышки чаек, паруса яхт или легкие кудрявые облака. Ночью море и небо становились черными, и тогда он чаще думал о смерти.

Руки мужчины шевельнулись, словно решившись, и потянулись к коробочке. Палец нажал на выпуклость у края крышки. Она беззвучно откинулась. На фоне темно-синего бархата вспыхнула бриллиантовая кайма массивных золотых запонок. Кроваво-красные бирманские рубины образовывали в их центре стилизованную букву F.

Запонки эти были практически идентичны той, что сотрудники испанских спецслужб извлекли из брюха акулы.

О том, что его двойник погиб, Харон уже знал. Слышал он и версию о том, что вертолет был случайно сбит входящим в нирвану Совком. Слышал — и не верил в нее. Харон вообще не верил в случайности. Он полагал, что любое событие предопределено, и не важно, кто в таких случаях направляет руку судьбы — человек или высшие силы.

Сначала он хотел взяться за выполнение задания сам. С Маратом Багировым у Харона были свои счеты — хотя и не настолько серьезные, чтобы устранять его по собственной инициативе. Кроме того, устранение человека такого масштаба само по себе было достаточно интересной задачей.

Харона остановила интуиция, прежде никогда его не подводившая. В какой-то миг его коснулось донесшееся из неведомых глубин пространства и времени холодное дыхание смерти. Это ощущение было едва уловимым, но Харон отличался умением распознавать знаки, идущие свыше. Вместо себя он послал на Форментеру Хадира.

Теперь Хадир мертв, и, хотя убил его человек Багирова, не исключено, что Ростовцев или некто из его окружения тоже приложил к этому руку.

Месть сама по себе уже давно перестала интересовать Харона. Времена графа Монте-Кристо давно прошли. В первую очередь Харон был бизнесменом. Бизнесменом, которому интуиция подсказывала, что настало время уйти на покой. Осталось завершить два последних дела, после которых он до конца своих дней не будет испытывать нужду в деньгах. Он перехватит прибывающий из Западной Африки груз алмазов, и, если на то будет воля Аллаха милостивого и всемогущего, наложит руку и на бриллианты, похищенные у де Бирс. По сведениям, полученным Хароном из надежного источника, бриллианты эти Ростовцев хранил на Форментере.