Новгородский толмач - Игорь Ефимов

Когда я уезжал из Малых Мытищ обратно в Москву, Корниенковы обнимали и благословляли меня как родного сына. А я был счастлив, что смог помочь родне Алольцевых, которые так много сделали для меня.

Милая, милая Грета! Как причудливо судьба играет нашими телами, перемещая их по земным просторам на сотни миль. Сначала оторвала у стариков Корниенковых дочь Людмилу, унесла ее в Псков. Потом схватила их самих и силой уволокла еще дальше от дочери — в Москву. И у нас с тобой: то перенесла тебя в Мемель, сократив вдвое расстояние, разделявшее нас. То снова увеличила его, отшвырнув меня из Пскова в ту же Москву. И как же непостижима при этом благость Господня, которая позволяет нашим душам сохранять неразрывную нежную привязанность друг к другу через сотни разделяющих миль.

Прощаюсь на этом, моя любимая сестра, и спешу отнести письмо и деньги московскому купцу, наверное, уже увязавшему свои тюки с пенькой для мемельских корабельщиков.

Всегда твой — когда-то Стефан Златобрад, а ныне… Но нет — пока еще не решусь доверить бумаге свое новое имя.

Господи, благодарю!

Господи, не ждал!

Господи, не могло то случиться без воли Твоей!

А я как чувствовал и не стал открывать пакет от отца Дениса при всех. Дождался вечера, наедине, в своей горнице, при свечке. Обычно отец Денис пишет на пергаменте, а тут — береста. От кого бы это?

Начал читать — и сразу буквы заплясали перед глазами, расплылись.

Ты ли это был, Стефан Златобрад? Твоей ли рукой Господь спас моих родителей? Как получила весть от отца с матушкой, что явил им Господь свою милость, послал доброго подьячего с едой и одеждой и деньгами, так я и подумала: это он, больше некому. А потом и отец Денис подтвердил, что ты живой и служишь в Москве. Молюсь о тебе Господу каждый день, ангел ты наш добрый, чтобы сохранил сердце твое золотое и послал мир душе твоей и чтобы нашел ты дом и пристанище надежное на нашей грешной земле, а в жизни вечной — прощение грехов и райское блаженство.

Среди русских не принято восхвалять любовь. Если одно сердце прикипит к другому, это будет считаться чуть ли не грехом. В книге «Измарагд» описаны три вида любви: к Богу, к телесным удовольствиям, к власти и почестям. Любовь к женщине отнесена ко второму виду и приравнена к блуду и чревоугодию. «Се есть ненавистна Богу любовь». И в «Повести о Петре и Февронии» мудрая Феврония предлагает боярину из свиты ее мужа, воспылавшему к ней греховной страстью, зачерпнуть воды одним ведром справа от лодки, другим — слева. «Одинакова ли по вкусу вода в ведрах? — спрашивает добродетельная жена. — Так и женщины все на вкус одинаковы, а потому надо быть с одной женой, как велит Святое Писание».

Но в Святом Писании Иаков пылал к жене Рахили, а к жене Лие был холоден.

И царь Давид воспылал к Вирсавии так, что о жене своей забыл.

И Самсон воспылал к женщине из вражеского племени, к филистимлянке.

Да и сами русские во всех городах и деревнях втайне ворожат и колдуют и смешивают разные зелья только для одного: приворожить сердце единственное, потому что другого им не надо.

А я? Чем она меня так приворожила? Неужели на всю жизнь? Два года не видел ее — а забыть не могу.

Господи, сжалься, отпусти! Или пошли мне колдуна, умеющего отворожить! Или каким-нибудь чудом верни нас друг другу.

Глава 12. Слуги князя Московского

Досточтимый брат Владислав!

Ваше письмо добралось до меня на Пасху и обернулось лучшим пасхальным подарком. Но вот до сих пор я не сумел найти свободного вечера, чтобы ответить на него обстоятельным отчетом. Да и события набегали одно за другим, так что хотелось дождаться, чтобы они выпали из потока живого времени и застыли неизменными на дне реки под названием История.

Рад был узнать, что мой переход в православие не отвратил Вашу душу от меня, не выстроил каменную стену между нами. Вы правы: я как-то забыл о традиционной веротерпимости литовцев. Прошло уже сто лет с того года, когда вы приняли христианство, и за все эти годы ни сам князь Ягайло — первый христианский правитель, ни его наследники никогда не притесняли православных христиан в своем королевстве. Думаю, это справедливое и великодушное обращение с православными очень помогло литовским князьям расширить свои владения так далеко — от Балтики до Черного моря. Ведь сегодня, пожалуй, половина подданных княжества Литовского говорит по-русски и исповедует православие. Говорят, православные храмы есть у вас чуть ли не в каждом городе. В Москве же, увы, духовенство рьяно разжигает ненависть к католикам, и великому князю Московскому не на кого было бы опереться, если бы он даже захотел противодействовать такой нетерпимости.

Правда, теперь все может измениться. Ибо после рождения трех дочерей, после многих молебнов о рождении наследника Господь послал княгине Софье сына, которого нарекли Василием. Говорят, что за девять месяцев до этого княгиня пешком ходила на богомолье в Троицкий монастырь, и там ей было видение святого Сергия, который держал в руках здоровенького младенца и вверг его в чрево ее. Царственные жены часто решают судьбы народов. Вашему народу христианство принесла первая жена князя Ягайло, польская принцесса Ядвига. Может быть, и греческой принцессе Софье и ее сыну суждено принести важные перемены в духовную жизнь Московии.

Конечно, у великого князя Московского уже есть главный наследник — сын Иван от первого брака, которого князь сердечно любит и часто именует своим соправителем. Однако рождение второго наследника еще больше укрепит положение династии: теперь москвичи могут не опасаться, что внезапная смерть единственного законного наследника ввергнет страну в кровавую распрю за престол.

Другим радостным событием этой весны в Москве явилось завершение строительства Успенского собора в Кремле.

Когда два года назад судьба забросила меня в Москву, я поначалу явился к итальянскому зодчему Аристотелю Фиораванти и напомнил ему о нашей короткой встрече в Пскове несколько лет назад. Он узнал меня и с готовностью нанял на должность толмача и секретаря за вполне приличную плату. Так что в течение года мне довелось быть близким свидетелем этого грандиозного строительства.

Нужно отметить, что возведение собора рождало в сердцах москвичей некое мистическое воодушевление. Повторяя в главных чертах знаменитый собор во Владимире, который, в свою очередь, был слепком с собора в Киеве, эта постройка казалась людям кораблем, приплывшим из царства их предков, она превращала Москву в главную наследницу славного прошлого Киевской и Владимиро-Суздальской Руси.

Мне кажется, что зодчий Фиораванти разделял это чувство и вдохновлялся им. Он рассказывал мне, как перед началом строительства специально поехал во Владимир, как тщательно делал там эскизы и замеры старинного собора. По некоторым приметам он был уверен, что в возведении этого здания или, по крайней мере, в его переделках принимали участие и итальянские мастера. Однако в русских летописях подтверждения этому я не нашел.

По возвращении в Москву Фиораванти начал с решительного разрушения стен, возведенных его предшественниками, псковскими мастерами Кривцовым и Мышкиным. К изумлению москвичей, он построил стенобитный таран — подвесное бревно с окованным концом, укрепленное на гигантской треноге из бревен, — и с его помощью за неделю превратил в развалины то, что русские мастера возводили три года. «Их известь и кирпичи не годились для такой огромной постройки», — объяснял мне зодчий. За Андрониковым монастырем, в месте, богатом отличной глиной, он построил фабрику для обжига кирпича. «Еще наш великий Альберти открыл, что кирпич печется, как хлеб. Если делать их тонкими, у них получится толстая крепкая корка и совсем мало мякоти. Также нужно удалять из глины все мелкие камешки и мусор». Кирпичи новой фабрики получались такими твердыми, что сломать их можно было лишь предварительно размочив в воде. Известь же синьор Фиораванти велел замешивать так густо, что по затвердении ее невозможно было колупнуть ножом. Поражала москвичей и глубина рвов под фундамент: три человеческих роста!

Для покрытия куполов и крыши собора пригласили мастеров из Новгорода. Синьор Фиораванти остался доволен их работой. Они использовали белое немецкое листовое железо, а сверху нанесли тонкую позолоту. Сияющие купола в солнечные дни слепят глаза москвичей и богомольцев, стекающихся из дальних городов и деревень.

Конечно, не обошлось и без споров. Митрополит Геронтий вдруг заявил, что каменный крест, установленный итальянским зодчим за алтарем, является латинским крестом. Синьор Фиораванти уверял, что точно такие же кресты венчают купола Успенского и Дмитровского соборов во Владимире. Но митрополит стоял на своем, и зодчему пришлось уступить.