Тень разрастается (СИ) - Крейн Антонина

Я заметила, как во время этого монолога Кадия покраснела и поспешила опустить голову.

Ее отец, Балатон, возглавляет Совет. Судя по тому, что Кад не бросилась защищать честь папочки и не стала возражать Полыни, она понимала — Ловчий все усёк правильно. Дети — это, конечно, цветы жизни. Но Шолох — сама жизнь. Так что, пусть Совет и верит, что Лиссай под землей, терпеть подозрительные «выходки» ради его спасения они его не станут.

Я раздосадовано забубнила:

— Ну давайте кругами будем по предбаннику ходить! Пусть думают, никак не можем пройти внутрь!

— А как же великий махач с упырями, о котором будут слагать легенды? — снова взъерепенилась Кад.

— А как же мое исследование, которое сделает меня знаменитым? — осмелел Дахху.

— А как вам идея взять с собой Андрис — она наверняка что-то придумает с передачей фальшивых данных через браслет? — по-воробьиному склонил голову набок Полынь.

Я взвыла еще громче.

Потом вдруг поняла, что это Ловчий меня так поддержал в моем нежелании углубляться под курган без причины. Кадия и Дахху тоже встрепенулись и сразу поникли: голоса «идти вглубь — ждать у входа» внезапно разделились поровну. Что при установившейся субординации означало мою победу. По идее.

Я нахмурилась:

— Андрис нормально отреагирует на всю эту информацию вселенского характера?

— Андрис сложно обескуражить, — Ловчий улыбнулся.

— Тогда зови, — решительно кивнула я и кулаком погрозила раскрасневшейся Кадии: — А ты только попробуй у меня сунуться дальше, чем надо! Догоню и лично укокошу, никаких упырей не понадобится!

— Как же ты идиотски выражаешь свою любовь, — фыркнула Кад. — Но я все равно ценю, заметь!

Перемирие на кухонке наступило одновременно с рассветом: косые, лиловые лучи восходящего летнего солнца спицами пронизали комнату через несколько потолочных слуховых окошек.

Дахху с бряцаньем поставил на деревянный стол поднос с дымящимся липовым сбором и плюшками.

Да уж, вовремя!

Кад широко зевнула, прикрыв рот кулаком, сграбастала свою кружку и уселась прямо на пол. Я привычно выдвинула из-под стола скрипящую трехногую табуретку. Полынь, не слезая с барного стула, приблизился серией мелких громыхающих прыжочков, а Дахху, пробормотав что-то на тему «утро…эээ…утра мудренее», уковылял в комнату, забыв чашку, и ничком ухнул на матрас, перепугав бесчисленных золотых рыбок.

После нескольких обжигающих янтарных глотков — бессмысленных, раз уж идем спать, но необходимо вежливых — мы все последовали примеру Смеющегося и разбрелись по выдолбленным в стенах пещеры кельям.

Я с величайшим удовольствием закопалась под шерстяные пледы и пуховые платки, служившие мне одеялом. Сложила руки под правой щекой и прикрыла глаза. Раннее птичье пение, едва проникавшее сквозь номинальные оконные дыры в скале, баюкало куда лучше вечернего стрекота цикад.

Засыпать на рассвете — блаженство, доступное лишь самым самоуверенным. Тем, кто играет со временем, как ему хочется, тем, кто исподтишка мнит себя Стражем Ночных Мечтаний.

На рассвете всегда такая волшебная, прозрачная, кристальная тишина, что, каким бы ты ни был злобным отморозком, жди прекрасных снов. Жизнь благоволит бунтарям, коли те знают меру бунтарству. То есть умеют отличать красоту широкого жеста от пошлости. Нет ничего хорошего в многодневном упадническом кутеже, когда колеса реальности слетают со спиц, и вся твоя телега мироздания мчится, неуправляемая, навстречу полному провалу.

Но, в то же время, нет ничего слаще, чем, обдурив ход планет, ложиться спать на рассвете.

Я перевернула подушку свежей, прохладной стороной к лицу и мгновенно вырубилась.

* * *

В Шолохе закончился рабочий день — ленивый, почти бессмысленный, постпраздничный, — когда мы нашим маленьким отрядом встретились у трещины.

— Ну ты сильна-а-а-а, — восторженно выдохнула Кад, заглядывая в глубокий разлом, уродующий зеленые угодья дворцового острова.

Я с тоской оглядывала окрестности. Этот участок находился чуть на отшибе от основных построек. Раньше здесь было чудесное милое озеро, Храм Белого Огня и старая аркада, туннелем ввинчивающаяся под холм. Ее каменные подпорки, похожие на реберные кости, таили меж себя две двери: небольшую, заросшую мхом, — ту, за которой жил Лиссай, и огромную, говорят — кованую, круглую, — в самом конце, где скрывался главный вход в шолоховский курган.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Храм я уничтожила. Озеро частично осушили Шептуны. Поляну разорвали трещины — последствия землетрясения. В самую огромную из них осела вся наземная часть аркады, включая, видимо, покои принца.

Этот разлом ширился метра на полтора, а в длину убегал шагов на двести, не меньше, ядовитой змеей извиваясь по лужайке. Края трещины были острые, уходили вертикально вниз. Не видно ни праха. Насколько же она глубока?

Полынь достал из кармана монетку, покрутил в пальцах и бросил в трещину. Мы дружно прислушались. Снизу донесся тихий плеск, потом какой-то странный щелчок. Полынь и Андрис переглянулись.

— Йоу, ну что, погнали? — Йоукли сняла со спины огромный бесформенный рюкзак, раза в полтора больше ее самой, и, присев на корточки, начала тормошить многочисленные кармашки.

Поочередно она вынула два мотка прочной веревки с примесью единорожьего волоса; гномьи «кошки», чьи острые зубцы без труда рассекают даже самые твердые горные породы; специальный ремень со страховочными петлями и несколько переносных сфер-светильников.

— Эй ты, лекарь, двигай сюда, — Андрис деловито кивнула в сторону Дахху.

Тот старательно пытался запихнуть в свою наплечную кожаную сумку еще больше бумаг, перьев и склянок с лекарствами. Мда… Лучший набор для экспедиции, конечно. Сегодня практичность Дахху дала сбой, всухую проиграв исследовательскому азарту.

— Я? Почему я? — смутился друг, застигнутый врасплох. — И я уже не лекарь!

— Давай-давай, — Ищейка, не слушая возражений, поманила его пальцем. — Ты такой душечка, что ливьятаны, буде там водятся, просто постесняются тебя есть.

— ЛИВЬЯТАНЫ?! — побелел Дахху.

Кадия зубасто ухмыльнулась и незаметно для друга показала Андрис большой палец. Одобряет издевательства.

Ищейка подмигнула стражнице в ответ и продолжила, как ни в чем не бывало:

— А у тебя что, есть другое объяснение этому сочному «щелк-щелк»?

— Да это эхо!

— Ты где такое эхо слышал, болезный?

— Так, хватит, — я прервала их, пока Смеющийся вообще не передумал куда-либо идти.

Не то что бы я была главным апологетом нашей массовой подземной тусовки, но раз уж собрались — нужно довести дело до конца.

Тем более, на почтительном расстоянии от трещины стояли на посту несколько гвардейцев. Видать, по королевскому приглашению призваны проследить за нашей благополучной отправкой на миссию. Так не стоит смущать Сайнора вестями о том, что бравые добровольцы переругались и перетрусили еще даже не на подходе к некрополю.

Я подняла одну из светящихся сфер Андрис. Размотала обвязанную вокруг тонкого голубоватого стеклу нитку. Неудивительно, что Йоукли превращает все свои лампочки в подобие модных иноземных игрушек «йо-йо»! Распластавшись на земле, я спустила сферу в расщелину.

Ребята окружили меня, и я в который раз полюбовалась пестротой нашей кучки. Говорят, в момент опасности мы обнаруживаем свое истинное я. А готовясь к этой опасности, лепим из себя тех, кем хотели бы быть в идеале.

Так, Кадия вырядилась, как драгоценная статуэтка из шолоховского музея при Башне Магов: ну, того, где смертоносные куклы степных шаманов соседствуют с заколдованными портретами лесной знати. Обожаю этот развеселый музей! Стоит по недосмотру переступить невидимую нитку, на добрый метр огибающую экспонаты, как милая старушка-смотрительница швыряется в тебя электрическим пульсаром. Ты — как показывает практика — пугаешься, неловко приседаешь, а то и вовсе валишься набок, пытаясь избежать неминуемой смерти. По ходу, ясен-красен, цепляешь еще больше сигнальных нитей — и снова летят пульсары. Не увернешься!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})