Тернистый путь - Сакен Сейфуллин

Большевики стремятся к равноправию всех национальностей. Они непримиримые противники царя, монархистов, баев, сосущих кровь народа, чиновников-грабителей, волостных и старшин.

Казахи не будут проливать кровь за тех господ, которые мечтают стать ханами, ибо у них нет лишней крови и излишних сил. Беспочвенные мечтатели пусть поищут в среде трудового народа желающих поддержать ханство. Справедливый степной люд не последует за ними. Не требуйте от казахского населения ни денег, ни жигитов в милицию! — решительно заключил я свое выступление.

С митинга мы ушли победителями, разгромив при поддержке большинства своих противников.

На другой день открылось собрание уездного земства. Прибыли многие делегаты от «Жас казаха», здесь присутствовали также члены нашего совдепа. Собрание открылось в двухэтажном здании гимназии, построенном из красного кирпича. Просторный зал казался неподходящим для бурных собраний того времени: стояли рядами стулья, спокойно рассаживались делегаты. Задние ряды занимали приглашенные.

В отдельной комнате был накрыт стол для делегатов, там можно было пить чай с сахаром, отведать белого сдобного хлеба, закусить маслом и сыром.

Когда делегаты заняли свои места в зале, председатель земства ветеринарный врач Чернов открыл собрание. Народу становилось все больше и больше. В зал пробились все городские активисты: бывшие судьи, следователи, инспекторы, врачи. Мне удалось занять место в первом ряду.

— Граждане, прежде чем начать нашу работу, нам следует принять гражданскую присягу. Мы будем присягать в верности временному правительству. Я буду читать текст присяги, а вы будете мысленно повторять его вместе со мной. Прошу всех встать!

Зал поднялся. Совдеповцы встали вместе со всеми. Для нас такое начало собрания было полной неожиданностью. Предварительно мы договорились на этом собрании требовать, чтобы земство подчинилось совдепу как революционной народной власти. В противном случае ему предстояло распустить свою организацию. Но мы совершенно не были готовы к такому началу, к тому, что придется присягать и, значит, потерять возможность выступать против только что данной присяги.

Подавляющее большинство присутствующих в зале — казахи. Восемьдесят или даже девяносто процентов из них — сторонники «Жас казаха». Чернов, быстро закончив чтение присяги, положил ее перед собой на стол.

— А теперь давайте все поочередно подпишемся под словами присяги, — предложил он.

В зале началось движение, по которому можно было судить о полной готовности присутствующих подписать присягу.

Нам, совдеповцам, было от чего растеряться.

— Разрешите мне сказать несколько слов, — обратился я к председательствующему.

Чернов предоставил мне слово.

— Присяга, которую вы нам сейчас зачитали, большинству делегатов непонятна. Вношу предложение произнести присягу на казахском языке, чтобы делегаты из казахов знали, под чем подписываются. А также прошу подробнее разъяснить, кому мы присягаем, какому временному правительству? — задал я вопрос напрямик.

— Может быть, вы сами переведете на казахский язык, — в некотором замешательстве предложил Чернов.

— Я не являюсь вашим официальным переводчиком, — ответил я с вызовом, чувствуя, что Чернов держится в роли председателя неуверенно.

Тут сразу же загомонили, поддерживая меня, некоторые русские делегаты и солдаты, члены нашего совдепа.

— Долой! — зашумели они. — Он тихой сапой хотел обмануть нас, чтобы мы принесли присягу Керенскому. Долой контрреволюционера, арестовать его!

Народ зашумел, поднялся. Затрещали стулья, солдаты ринулись к президиуму. Приспешников Чернова оттуда как ветром сдуло, все они сбежали через черный ход. На сцене остался один Чернов, бледный и растерянный.

— Прошу вас успокоить публику, — несколько раз обращался он ко мне.

А толпа наседала, лезла вперед, сокрушая скамьи и стулья, шумела: «Арестовать контрреволюционеров!»

Мы вдвоем с Мониным пытались навести порядок, кричали до хрипоты и кое-как утихомирили разбушевавшихся делегатов.

В наступившей тишине опять заговорил Чернов:

— Вы зря кричите, напрасно подняли шум, — начал он оправдываться. — Я говорил о присяге временному правительству, которое есть у нас в Акмолинске. Я имел в виду временный совдеп, — начал он оправдываться и вилять перед нами. — Всякое правительство, как бы оно ни называлось до учредительного собрания, является временным…

Как ни изворачивался Чернов, собрание земства на этот раз так и не удалось провести.

На другой день, когда я вел занятия в школе с детьми, ко мне приехали на санях двое из «Жас казаха»:

— Едем скорее! В гимназии опять собрание проводят одни казахи. Предлагают открыть земство отдельно от русских. Саматов, Ялымов и Нуралин сбивают народ с правильного пути.

Я вынужден был прервать занятия, и мы помчались на санях в гимназию. Там на самом деле шло собрание. В президиуме сидели Саматов, Ялымов и Нуралин. Председательствовал Саматов. Я протолкнулся через толпу и подошел к столу президиума. Видно, Саматов с дружками уже завладели вниманием простодушной публики, привлекли их на свою сторону. Я попросил у Саматова слова.

— Хорошо, включу вас в список выступающих, — охотно согласился он.

Ораторы выходят один за другим, я вижу, что им не будет конца и что мое выступление в конце концов может не подействовать на присутствующих. Я подошел вплотную к Саматову и настойчиво попросил слова.

— Подойдет твоя очередь — выступишь, — невозмутимо ответил он.

У меня лопнуло терпение, и я заговорил, перебивая очередного выступающего. Тот растерялся, потерял мысль и замолчал. В зале наступила тишина. Чем же кончится эта стычка? Саматов холодно призвал меня к порядку.

— Не мешай говорить мне, Мухтарка! — и выразительным жестом руки я решительно дал понять, чтобы он отстал от меня.

В зале поднялся хохот.[27] Особенно громко смеялись наши товарищи, знавшие подробности. Саматов вскипел, сердито исказились лица Ялымова и Нуралина.

— В таком случае я отказываюсь вести собрание! — заявил Саматов.

— А вас никто и не просил его открывать, — ответил я. Саматов, Ялымов и Нуралин покинули собрание.

Больше они не делали попыток открывать отдельное казахское земство.

Не теряя надежды на возврат старого и на успех своей затеи насчет сбора денег для алаш-орды, Аблайханов и Сеитов продолжали жить в Акмолинске. Члены нашего совдепа начали вести разговор о том, что не мешало бы этих агентов арестовать и водворить в тюрьму. Серьезной опасности для нас они теперь не представляли, никто не хотел утруждать себя арестом этих беспомощных людей, и поэтому нам оставалось только весело посмеяться, когда в одну прекрасную ночь оба деятеля сбежали из Акмолинска.

В феврале 1918 года наш совдеп созвал Акмолинский уездный съезд. Большинство делегатов были солдаты, недавно вернувшиеся с фронта, бедняки из русских сел, а также аульные казахи и рабочие Спасского завода.

Съезд проходил с большим подъемом. Делегаты единодушно признали единственно полноправной в уезде советскую власть. На съезде обсуждались наиболее злободневные вопросы, которые поднимались на всех собраниях последнего времени. Делегаты выступали горячо и искренне. Провели городской митинг под руководством совдепа.

Мнение делегатов съезда не разделяло акмолинское казачество, смотревшее на нас искоса, неприязненно. Казачество все еще надеялось обособиться, создать свою автономию с независимым самоуправлением. Нам стало известно, что в это время лидеры алаш-орды сговаривались с казачьим атаманом Дутовым о совместных действиях и писали об этом открыто в «Казахе». Газета также сообщила, что обучение офицеров казахской милиции проходит в Оренбургской юнкерской школе, где обычно готовили казачьих офицеров. Мы знали также, что еще до своего побега из Акмолинска Аблайханов, Сеитов, Нуралин и Саматов через уездный казахский комитет вели с местным казачеством секретные переговоры о совместных действиях.

Мы провели митинг среди городского казачества. Выступали Турыспек Мынбаев, делегат из аула, и я.

— Трудовое казачество! Наша алаш-орда и ваши генералы и атаманы вроде Дутова и Каледина — все они паразиты, действующие заодно, сосущие кровь трудового народа. Братья, трудовое казачество, давайте объединимся! Не поддадимся обману, не пойдем в ловушку, которую нам готовят господа, не станем позорить свою трудовую честь! — горячо призывали мы.

Турыспек стоял на высокой трибуне, корявым русским языком всячески бранил алаш-орду и казачьих атаманов и до того разгорячился, что не сдержался и в конце своей речи непечатно выругался по-казахски.

Съезд избрал уездный городской совдеп. В состав его вошли: