Белые зубы - Зэди Смит

— Нет, но недалеко оттуда. Хочешь встретиться?

В тот день Самадов рот — одинокий стрелок на поросшем травой холме — убил его разум и взошел на трон.

— Да. Еще бы, черт возьми! Да.

Самад снова поцеловал Поппи, на этот раз отказавшись от прежнего относительного целомудрия и ловя ее грудь левой рукой, и с блаженством ощутил, как у нее перехватило дыхание.

Далее последовал краткий обмен необходимыми расшаркиваниями, благодаря которым лжецы меньше чувствуют себя лжецами.

— Мне не следовало…

— Я не знаю, как это…

— Нам нужно встретиться и поговорить о том, что…

— Да, нам нужно поговорить о том, что произо…

— Да, что-то произошло, но…

— Моя жена… дети…

— Давай немного переждем… две недели. Итак, в среду? Четыре тридцать? Харлзден-Клок?

По крайней мере, в этой жалкой суете ему повезло со временем: он сошел с автобуса ровно в 4:15, так что у него было еще пять минут, чтобы забежать в туалет «Макдоналдса» (на входе стояли черные охранники, черные охранники не пускали черных) и выскочить из-под ресторанных софитов в темно-синих брюках, шерстяном свитере с треугольным вырезом и серой рубашке; в нагрудном кармане лежала расческа, с помощью которой он надеялся пригладить свои густые волосы. На часах — 4:20, пять минут можно потратить на визит к кузену Хакиму и его жене Зинат, которые держали местный магазинчик «1,5 фунта» (покупатели, заходя в подобные лавчонки, думают, что это максимальная цена, однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что столько стоят самые дешевые товары) и которые должны были, сами того не подозревая, обеспечить Самаду алиби.

— Самад Миа, ого! Потрясающе выглядишь! Должно быть, на то есть причины…

У Зинат Махал был огромный, как туннель Блэкуолл, рот, и Самад очень на него рассчитывал.

— Спасибо, Зинат, — ответил Самад с хорошо обдуманным лицемерием. — Что же касается причины… не знаю, стоит ли говорить…

— Самад! Я — могила! Твоя тайна умрет во мне.

Стоило кому-нибудь что-нибудь сказать Зинат, как это тотчас распространялось по телефонной и радиосети, забивало эфир и каналы спутниковой связи и в итоге, протаранив атмосферы далеких планет, доходило до жителей развитых инопланетных цивилизаций.

— Дело в том…

— Во имя Аллаха, продолжай! — вскричала Зинат, от предвкушения свежей сплетни почти перевалившись через прилавок. — Куда ты идешь?

— В Королевский парк, на встречу со страховым агентом. Мне хочется, чтобы Алсана после моей смерти не нуждалась, но… — Он погрозил пальцем увешанной драгоценностями собеседнице с густо накрашенными глазами. — Я не хочу, чтобы она знала! Мысли о смерти, Зинат, ей неприятны.

— Слышишь, Хаким? Бывают же мужчины, которые заботятся о будущем своих жен! Иди, кузен, иди, не смею тебя задерживать! И не волнуйся, — прокричала она ему вслед, уже протягивая к телефонному аппарату руку с длинными загибающимися ногтями, — я ни слова не скажу Алси.

Алиби было обеспечено, и теперь Самад должен был за три минуты решить, что пожилой мужчина принесет молоденькой девушке; что пожилой коричневый мужчина принесет молоденькой белой девушке на перекресток четырех улиц, запруженных черными; что в таком случае подойдет в качестве подарка.

— Кокос?

Поппи взяла в руки волосатый шар и взглянула на Самада с растерянной улыбкой.

— Занятное сочетание… — Самад немного нервничал. — Скорлупа ореха, а внутри сок, как у фрукта. Снаружи коричневый и морщинистый, внутри белый и нежный. А в сумме совсем неплохо. Иногда мы используем его, — прибавил он, не зная, что еще сказать, — для приготовления карри.

Поппи улыбнулась; это была необыкновенная улыбка, осветившая каждую черточку прелестного лица, в ней сияло что-то светлое, не ведающее стыда, что-то, что было лучше и чище этой их тайной встречи.

— Прелесть, — сказала она.

На улице Айри, которую мучил стыд, решила взять реванш, благо до дома, указанного в школьной повестке, было целых пять минут ходьбы.

— Я беру это, — сказала она, ткнув пальцем в довольно-таки помятый мотоцикл у станции метро «Кензл-райз». — А еще это и вот это. — Она указала на два навороченных велосипеда.

Миллат с Маджидом тотчас включились в любимую игру. Правила были им хорошо известны: чтобы присвоить любую чужую вещь на улице, стоило только, в лучших традициях колонистов, заявить на нее права.

— Ха, подумаешь! Больно надо брать такое дерьмо, — откликнулся Миллат с ямайским акцентом, который у детей любой национальности выражает презрение. — Я беру ту. — Речь шла о блестящей компактной «MG» красного цвета, которая поворачивала за угол. — И вот эту! — опередил он Маджида, увидев проносившийся мимо «БМВ». — Все, парень, я его уже забрал, — сообщил он Маджиду, который и не думал возражать. — Заметано.

Такой поворот событий огорошил Айри, она угрюмо опустила голову и вдруг на мостовой увидела чудо.

— Я беру их!

Раскрыв рты, Маджид и Миллат смотрели на умопомрачительно белые кроссовки «Найк», которые теперь принадлежали Айри (кроссовки с голубой и красной фирменными «галочками» были столь прекрасны, что, как позже заметил Миллат, при взгляде на них хотелось удавиться), хотя непосвященный сказал бы, что они находились на ногах высокого черного подростка с красивыми дрэдами и вместе с ним направлялись в сторону Королевского парка.

Миллат через силу кивнул.

— Уважаю. Вот бы мне их первому увидеть.

— Беру! — вдруг воскликнул Маджид, тыкая грязным пальцем в витрину, в которой красовалась метровая коробка химических реактивов с пожилым телевизионным персонажем на крышке.

— Вот это да! — барабанил он по стеклу. — Я беру это!

Повисла пауза.

— Вот это? — переспросил потрясенный Миллат. — Химический набор?

Не успел Маджид опомниться, как две ладони впечатались ему в лоб и принялись полировать кожу. Он с мольбой заглянул в глаза Айри (и ты, Брут), хоть и не сомневался, что это бесполезно. Десятилетним великодушие не ведомо.

— Позор, позор, знай свои приговор!

— Подумайте о мистере Дж. П. Гамильтоне, — взмолился изнемогающий от стыда Маджид. — Мы совсем рядом с его домом. Не шумите, здесь тихая улица. Он же старенький.

— Раз старенький, значит, глухой, — возразил Миллат. — А глухие ничего не слышат.

— Дело не в этом. Старикам тяжело. Вы не понимаете.

— Наверное, он такой старый, что не сможет вынуть продукты из сумок, — сказала Айри. — Давайте достанем их и понесем в руках.

Ребята согласились, и некоторое время все трое пристраивали провизию в руках и подходящих изгибах тела, чтобы, когда мистер Дж. П. Гамильтон откроет дверь, поразить его своей безграничной щедростью. Мистер Дж. П. Гамильтон и правда должным образом впечатлился, увидев на пороге трех смуглых ребятишек с промышленным запасом провизии. Он был очень стар, как они и предполагали, но оказался выше и опрятнее; скупо приоткрыв дверь и придерживая ее рукой с голубыми грядами вен, он просунул голову в щель. Айри он напомнил благородного старого орла: из ушей, из-под воротника и манжет выбивались похожие на пух волосы, белая прядь падала на лоб, неразгибающиеся пальцы застыли, как когти, а безупречный наряд (замшевый жилет, твидовый пиджак и часы на золотой цепочке) подошел бы старой волшебной птице из английских сказок.

Как сорока, он весь горел и переливался, начиная от голубых, подсвеченных белым и красным, сияющих глаз до блестящей печатки на пальце, четырех примостившихся на груди серебряных медалей и хромированного портсигара, который выглядывал из нагрудного кармана.

— Будьте добры, — словно из другой эпохи донесся до них голос человека-птицы, птицы иной стаи. — Я вынужден просить вас удалиться. У меня совершенно нет денег; так что если вы пришли с намерением меня ограбить или что-нибудь продать, боюсь, вас ждет разочарование.

Маджид, сделав шаг вперед, попытался попасть в поле зрения пожилого джентльмена, левый глаз которого, голубой, как в спектре Рэлея, смотрел мимо них, а правый так зарос морщинами, что почти не открывался.

— Мистер Гамильтон, вы, наверное, забыли, нас прислали из школы, а это…

— Что ж, до свидания, — сказал старик так, словно прощался с престарелой тетушкой у вагона поезда, потом повторил «до свидания» и оставил детей наблюдать сквозь дешевые витражные панели, как его долговязая, словно плывущая в горячем мареве фигура медленно удаляется по коридору; постепенно его коричневые крапинки слились с коричневой мебелью и исчезли.

Тогда Миллат стащил с головы «Томитроник» и, сведя брови, вдавил свой кулачок в звонок.

— Может быть, — высказала предположение Айри, — ему не нужна еда?