Миледи и притворщик (СИ) - Ванина Антонина

Пока Сеюм договаривался с хозяйкой об оплате двух комнат, я вышла во двор, чтобы вместе с Гро дождаться Стиана.

Нет, когда он придёт, я ему и слова не скажу о том, что только что услышала. Не стоит ему сейчас забивать голову политическими проблемами Старого Сарпаля. Ещё начнёт переживать, не будет находить себе места, а то и вовсе решит вернуться в Шамфар, чтобы отдать Сураджу его печать власти. Нет, этого я не допущу. Я помню, с каким волнением Стиан говорил мне о возможной гражданской войне в Сарпале, если верховный царь умрёт на своём острове. А тут в отдельно взятой сатрапии война уже началась. И с его невольной подачи. Всё, решено, буду молчать и Сеюму запрещу говорить о встрече с торговцами коврами. Я ведь знаю Стиана, он же будет терзать и корить себя за то, что люди, так понадеявшиеся на его заступничество, пришли к Сураджу и погибли от рук его стражей. Нет, от меня он точно ни о чём не узнает. Во всяком случае, не сейчас, пока мы находимся в Сарпале.

Стиан появился во дворе через полчаса. Я так была рада его видеть, но ещё больше нашей встрече обрадовался он сам.

– Ты здесь, – подбежал он ко мне и крепко обнял. – Он не обманул меня.

– Конечно, не обманул, я же говорила, всё будет хорошо.

Чтобы всё и вправду было замечательно, я поспешила увести Стиана в оплаченную комнату, чтобы он случайно не столкнулся с торговцами коврами и не услышал их рассказ о волнениях в Старом Сарпале.

Хозяйка была бдительна и не пропустила Гро вместе с нами на второй этаж, но вечером после кормёжки во дворе Стиан всё же ухитрился провести пса мимо бдительной женщины в нашу комнату. И, как вскоре выяснилось, не зря он забрал Гро с улицы.

Как только начало смеркаться, я поставила штатив у окна и направила камеру на освещённую двумя уличными факелами статую Камали. Она стояла через улицу напротив нашего пристанища, и я очень надеялась, что на долгой выдержке смогу сделать её приближенный оптикой снимок.

Мне пришлось держать затвор открытым секунд десять, чтобы на плёнку попало больше света, и снимок не выглядел слишком тёмным. Немного подумав, я решила сделать контрольный снимок с пятнадцатисекундной выдержкой, чтобы всё получилось наверняка. И тут как назло мимо обители камалисток промчалась какая-то всполошённая девица. Ну, всё, теперь вместо неподвижной статуи по кадру растянется призрачная змейка в виде бегущей девушки…

– Проклятье, – выругалась я, а в следующий миг снаружи раздался истошный женский вопль.

Стиан подскочил к окну, и вместе мы целый час наблюдали разыгравшуюся возле обители камалисток вакханалию. Девушки и женщины то выбегали из здания, то снова забегали внутрь. Кто-то из них бил себя по щекам, кто-то пытался рвать на себе волосы, а кто-то и вовсе впивался острыми ногтями себе в лицо и пускал кровь.

– Да они чем-то опоены, – догадался Стиан.

И вправду, одна из женщин упала на мощённую дорогу и начала биться головой о выступающие булыжники, а потом она поднялась на ноги и стала прикладываться кровоточащим лбом к ступням Камали. Да уж, с ясным сознанием такое точно не сделаешь. А кое-кто ещё пытался меня убедить, будто статую окропляют куриной кровью… Всё-таки камалисты и камалистки крайне неуравновешенные люди. С такими надо держать ухо востро.

Полночи на улице раздавались визги и крики, от которых было невозможно уснуть. К женским голосам вскоре присоединились мужские, не менее возбуждённые и агрессивные:

– … Красная мать, возьми мою срамную плоть! Вверяю тебе бренное, прошу, дай вечное!

А потом со стороны обители послышался душераздирающий крик, от которого всё внутри похолодело. Подходить к окну было боязно. Но ещё страшнее было слышать эти душераздирающие вопли и представлять, что же именно делает с собой тот безумец.

– Неужели тот человек сам себя?.. – только и смогла произнести я, лёжа в углу на кровати и вцепившись пальцами в Стиана.

– Думаю, да, – глухим голосом отозвался он. – Я слышал, чтобы стать монахом или жрецом Камали, мужчина должен самостоятельно отсечь то, что мешает ему приблизиться к образу идеального существа.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Идеального – это какого?

– Видимо, женщины. Я даже слышал от кумкальских камалистов легенду, будто бог Мерханум вначале создал из глины и перьев женщину, а потом его разозлила её непокорность, и он создал в наказание ей мужчину. Правда под рукой у Мерханула больше не было перьев, и он смешал глину с галькой, поэтому мужчина получился таким неказистым и грубым в сравнении с женщиной. Правда, есть ещё и ормильская версия этой легенды. Там Мерханум создал мужчину не в наказание, а в помощь женщине, но потом злые духи соблазнили его разум, и мужчина возжелал стать богом для женщины, чтобы карать и миловать её.

– И поэтому в Румелате с недавних пор принято отдавать всякую власть в руки женщин? Чтобы вернуть всё на круги своя, так, как это задумали боги?

– Пожалуй, что да.

– Но калечить себя… Ведь от этого можно умереть, так ведь?

– Многие и умирают. Но умирая, они верят, что Камали примет их очищенную от грехов душу и поселит в Небесном Дворце подле себя. Ради такой милости этим людям ни капли не страшно умирать.

– Фанатики, – заключила я.

– Как знать… – вздохнул он. – Может, смерть для них лучше жизни в Румелате.

То, что жизнь в Румелате тяжела, я уже успела понять. Да, возможно, жизнь в матриархальной общине во многом делает жизнь простых людей проще и сытнее, но этот жуткий культ Камали делает эту же жизнь крайне опасной. Особенно с наступлением темноты, когда сектанты начинают бесноваться. Немудрено, что вокруг храма Азмигиль служители прорыли целый канал – им точно не нужно, чтобы по ночам по их территории бегали обезумившие, перепачканные в крови люди, которые к тому же не в своём уме, пока не протрезвеют. Как же всё-таки хорошо, что Стиан умудрился увести Гро с улицы и запереть в нашей комнате. Страшно представить, что бы могли сделать с ним камалисты в наркотическом бреду.

С наступлением утра мы покинули постоялый двор и отправились на рынок пополнять запасы. Я держала камеру на изготовке и с нескрываемым любопытством наблюдала за жизнью городе, где всем заправляют женщины.

Трёхэтажные и даже в пять ярусов дома выглядели на удивление ухожено и опрятно. Штукатурка с фасадов не осыпалась, грязи на стенах первых этажей тоже не было. Да и сами улицы не утопали в мусоре: в утренние часы мы то и дело встречали мужчин и женщин, что мели проулки и даже окатывали водой испачканные булыжники. Видимо, смывали следы крови после ночных бдений.

Проезжая мимо квартала гончаров, я увидела, как мужчины и женщины вылепливают из кусков глины удивительных форм посуду, потом обжигают их в печах, а после расписывают. И всё это они делают вместе, невзирая на пол и престижность каждой стадии работы. А в это время многочисленная детвора под присмотром стариков и старушек резвится в сторонке и не мешает своим родителям зарабатывать на жизнь.

Похожие картины я заметила проезжая мимом квартала лудильщиков и ткачей – взрослые обоих полов работали, дети оставались под присмотром старшего поколения.

А ещё я видела красивые площади, украшенные фонтанами, великолепные храмы, пусть даже и посвящённые кровожадной богине. И нигде я не встретила нищих и калек.

Люди здесь красиво и опрятно одеты, улыбаются, никто не просит милостыню и не рассказывает полные боли и безнадёги истории о том, как они работают, не покладая рук, а богатые и влиятельные люди их обирают. Кажется, мы попали в город всеобщего благоденствия, где нет нищеты, невольничьих рынков и вопиющей несправедливости. И, кажется, я знаю, в чём секрет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Алилата поступила мудро, когда наделила женщин равными с мужчинами правами. Она их не просто вызволила из домашнего рабства в окружении кастрюль, немытых полов и ревущих детей – она высвободила лишние рабочие руки, которые могут приносить в семью вполне осязаемую материальную прибыль, а ещё этой прибылью полноправно распоряжаться и не давать зазря прокутить её в ближайшем кабаке или борделе.