Второй Грааль - Борис фон Шмерцек

Оба сели за стол. Уолш рассказал о встрече с торговцем оружием по имени Хасан Гамуди и о том, как долго пришлось его искать. Затем о своем посещении банка, о том, что он собирался перевести деньги из Швейцарии, но счета больше не существовало, что, кажется, всерьез его рассердило — ничего удивительного, если учесть, что он разом потерял полмиллиарда долларов.

— Что с тобой? — внезапно спросил Уолш. — Такое впечатление, что тебя все это не слишком касается.

Танаке показалось, что Лара Мозени вздрогнула, но она довольно быстро справилась с ситуацией.

— Наоборот, — сказала она. — Я просто задумалась, кто мог украсть деньги.

— Тот же вопрос я задаю себе все время. Только члены ордена имели доступ к счету. Но кроме нас двоих, все мертвы — за исключением, возможно, Энтони Нангалы.

— Но ты ведь не подозреваешь его?

— Нет. Конечно нет.

Том Танака наморщил лоб. Было время, когда он считал, что все члены «Лэйёк» были живы, а уничтожение Лейли-Касла — сознательный обман с целью ускользнуть от Интерпола. Теперь первоначальная версия о том, что на замок было произведено нападение, снова выдвигалась на передний план. Разумеется, не теми, кто хотел отомстить «Лэйёк», а изменником, членом банды «меча и розы», который ни с кем не хотел делить такие огромные деньги.

Он снял трубку, набрал номер отдела розыска в Лионе и попросил коллегу на другом конце провода все разузнать о мужчине по имени Энтони Нангала.

40

Камера была маленькой и грязной. Никаких окон. Голые бетонные стены, нары с одеялом, посудина для туалета и умывальник — больше ничего. Три раза в день через окошко в двери просовывали тарелку супа и кусок хлеба. Единственный источник света — электрическая лампочка в потолке.

Энтони Нангала сидел на нарах — на корточках, спиной к стене. Он чувствовал себя слабым — не только из-за постоянного голода, но и потому, что едва мог двигаться. Вынужденная неподвижность и нагрузка на нервную систему подтачивали его силы. В молодости, когда он занимался боксом, его звали Черным Торнадо. Сегодня он сам себе казался слабее осеннего ветерка.

Он пристально смотрел на водопроводный кран, из которого, с тех пор как его здесь заперли, беспрерывно капала вода. Сначала монотонный шум не мешал ему, однако по прошествии некоторого времени начал сводить с ума. Звуки действовали на него, как тиканье часов. Время истекало. Беспрерывно. И он сидит здесь, пойманный, в темнице, отрезанный от всего мира.

Он не знал, как его сюда доставили. В Нью-Йорке похитители затащили его в машину и сделали укол. Затем он заснул и проснулся уже на нарах в этом помещении.

Поначалу его просто забросали вопросами. Мужчины, которых он никогда раньше не видел, хотели знать, что ему известно о похищенных из Вад-Хашаби людях. Но и от допроса у Энтони остались лишь смутные воспоминания, потому что его кололи какими-то средствами, которые должны были сделать его сговорчивым. «Сыворотка правды». Допрос он пережил как в горячечном бреду.

«Надеюсь, я выболтал не слишком много секретов», — подумал он.

Но его грызли сомнения.

Он думал о том, как долго уже здесь находится, сколько еще его продержат и, прежде всего, что похитители намеревались с ним делать. Они не дали ни одного намека относительно своих планов. Потребовали ли за него выкуп? Освободят ли его когда-нибудь похитители? Или он уже все равно что мертв?

Услышав шум у двери камеры, он испугался. Засов отодвинули, ключ повернули в замке. У Энтони Нангалы участился пульс. Впервые за несколько дней открыли не только окошко для выдачи еды, но и дверь.

Их было пятеро. Каждый из них потянул бы на добрых сто килограммов. Во взглядах, устремленных на Энтони, не было ничего человеческого, — не люди, а роботы. Двое из них вошли в камеру и схватили Нангалу под мышки. Когда он попытался вырваться, один ударил его кулаком под дых. После этого он уже не сопротивлялся.

Пятеро горилл потащили его по длинному коридору. Слева и справа находились двери, все как одна запертые. Небольшие таблички на них Нангала не смог прочитать. В нос ему ударил напомнивший больницу запах. И он почему-то испугался.

В конце коридора группа остановилась. Один из провожатых Нангалы нажал кнопку, и дверь с гудением отодвинулась в сторону. Перед глазами Нангалы возникла ярко освещенная, современная лаборатория. Мягко подталкивая в спину, его заставили войти внутрь.

Больничный запах усилился. В отполированных до блеска хромированных столах и стеклянных витринах отражались яркие неоновые лампы. На столах располагался целый ряд стерильного лабораторного оборудования — микроскопы, центрифуги, насосы, а также бесчисленные стеклянные колбы, чашки Петри и пробирки в деревянных стойках. Из шкафа в углу раздавалось слабое жужжание. Через окошко в дверце Нангала разглядел несколько клеточных культур, освещенных лампами красного света. Его взгляд скользнул дальше, к стеклянной двери, за которой находилась вторая лаборатория. Похоже было, что несколько врачей, окружавших хромированный стол, проводили операцию. Только пациентом был не человек, а овца.

И тут Энтони Нангала почувствовал укол в руку. Он вздрогнул, повернулся и увидел воткнутый в бицепс шприц. Внезапно лаборатория начала кружиться перед глазами, и через мгновение он погрузился в непроглядную тьму.

Когда он очнулся, первым его желанием было помассировать пульсирующие виски, но он едва мог двигаться. Не мог пошевелить ни туловищем, ни рукой, ни головой. Внезапно усталость сменилась леденящим ужасом.

По крайней мере, он мог поднять веки. Его взгляд стал беспомощно блуждать по комнате. Он по-прежнему находился в лаборатории. Уголком глаза он заметил собственное отражение в какой-то стеклянной витрине. Минимум дюжина кожаных ремней держала его пристегнутым к чему-то вроде кушетки. Запястья и голеностопные суставы были связаны. Вокруг горла тоже проходила кожаная манжета.

Нангала услышал рядом какой-то шорох. Он постарался, насколько было возможно, повернуть голову и заметил медицинскую сестру. По крайней мере, женщина выглядела похожей на медсестру. На ней был белый халат, на голове белый чепец, но маску она опустила.

Нангала хотел что-то сказать, но шершавый язык ему не повиновался. С губ сорвалось только невнятное бормотание. Зато он обратил на себя внимание женщины. Она повернулась к нему.

Нангала дал бы ей где-то около двадцати пяти лет. Темные, миндалевидные глаза и тонкие, правильные черты лица. Она явно была арабкой — и весьма красивой. Только кожа ее выглядела светлой, почти прозрачной, и как будто нездоровой. Вероятно, она слишком долго работала в этом неоновом мире.

Она склонилась над ним, приподняла ему веко и посветила в глаз карманным фонариком. С тем же успехом она могла бы загнать ему в голову гвоздь.

— Из вас вышел бы первоклассный палач, — пробормотал Нангала. Постепенно чувство онемения покидало язык и губы.

Женщина ничего не ответила. Она пошла к телефону и набрала номер.

— Он очнулся, — сказала она по-английски. — Рефлексы в порядке. Я думаю, он готов для операции, доктор.

Она повесила трубку и пошла к двери.

Энтони показалось, что все его внутренности сжались. Непроизвольно он начал дрожать.

— Что вы хотите со мной сделать? — прошептал он. Затем повторил громко, полным отчаяния голосом: — Что вы хотите со мной делать?

Женщина остановилась и повернулась. В ее взгляде Нангала, казалось, прочел не только сочувствие, но беспомощность и бессилие. Выражение ее лица словно говорило: «Мне жаль, но я ничем не могу вам помочь». Затем она опустила глаза и поспешила из лаборатории.

Неизвестность превратила минуты в полную муки вечность. Энтони Нангала попытался оторваться от кушетки, но кожаные ремни не поддавались ни на миллиметр. Вскоре, вконец измучившись, он сдался. Понял, что ему не удастся избежать этого кошмара.

Дверь открылась, и в комнату вошел мужчина лет шестидесяти в докторском халате. Он держался очень прямо, словно аршин проглотил. Его напомаженные седые волосы, зачесанные назад, в искусственном свете блестели, как лед на солнце. Улыбка только на первый взгляд казалась приветливой — при ближайшем рассмотрении она оказалась скорее надменной, а то и презрительной. Мужчина представился как доктор Гольдман.

Врач концлагеря не смог бы нагнать больше страха, подумал Нангала.

Гольдман открыл узкий, одностворчатый шкаф и на глазах Нангалы надел шапочку врача, маску и бахилы. Затем натянул тонкие перчатки из латекса на узкие, длинные пальцы.

— Вы готовы? — спросил он.

И, не дожидаясь ответа, покатил койку Энтони Нангалы в расположенный рядом операционный зал.

41

Последние лучи заходящего солнца окрасили небо в темный пурпур. Сергей Люшкин, сменивший удобное место в салоне «лир-джета» на кресло второго пилота, по правую руку мог видеть зеркально-гладкую, свинцового цвета поверхность Красного моря. Слева простиралось обширное каменистое побережье, где среди камней прятались несколько больших поселков. Далее, на востоке, равнина переходила в предгорье, казавшееся в наступающих сумерках темным и зловещим.