Застывший огонь - Алекс Орлов

— О сэр, разве это запах? Вот на заводском дворе — это запах, а здесь уже не то. — Таксист посмотрел в зеркало заднего вида и добавил:

— За нами кто-то увязался.

— Почему вы думаете, что увязался? — спросил Фрэнк, оглядываясь.

— Он за нами еще на шоссе притормаживал.

Пустырь закончился, и такси с воем выползло на широкую дорогу, хотя и не ведущую к мусорному заводу, однако щедро засыпанную битым стеклом и рваной бумагой.

— Ну вот, теперь только спустимся с горки и окажемся в Бунсмите.

То, куда спускалась дорога, совершенно не напоминало элитный район в понимании Фрэнка Горовца. Скорее, это выглядело как обитаемое болото.

На небольших насыпанных островах стояли довольно большие дома с толстыми стенами и маленькими окошками. Сами участки были огорожены бетонными или сложенными из камня дамбами, защищавшими от взбитой грязи, медленно стекавшей по служившему дорогой желобу.

— Кажется, я понял, кто за нами едет, — сообщил таксист.

— Кто же?

— Это машина тайной полиции.

— Да ну? — удивился Фрэнк.

— Точно вам говорю, сэр.

— А как вы определили?

— У них на колесах покрышки заводские.

— А у вас какие?

— У меня «самопал». Сам делал на прессе.

— Но может, это все же не тайная полиция?

— Нет, сэр, она самая. Если покрышки заводские, значит, либо богатей из Бунсмита, либо полиция. Но у богатеев рожи сонные, а у этих бодрые, как и положено казенному народу.

— Что же теперь делать? — спросил Фрэнк, стараясь рассмотреть лица полицейских агентов.

— Ничего не делать. Они нас не трогают, а мы их не трогаем. — Зиберт поддал газу, и машина плюхнулась в глубокую колею. — Добро пожаловать в Бунсмит, сэр, — прокомментировал таксист. — Желаете узнать о здешних обитателях?

— Да, конечно, — больше из вежливости согласился Фрэнк.

Автомобиль полиции продолжал ехать следом, и лица агентов лейтенанта Гиршема действовали Горовцу на нервы.

— Вот этот первый дом принадлежит Гузо Карояну, владельцу рыбной фермы.

— Здесь водится рыба?

— Нет, рыба давно передохла, но зато кольчатые черви коллабус вырастают до метра.

— И что, вы едите червей вместо рыбы?

— Нет, они идут на пищевые добавки. Просто варить червя нельзя — слишком жилистое мясо. Ни за что не разгрызешь.

— А почему в саду такие странные деревья?

— Это не деревья. Это болотные водоросли, которые оплетают металлический каркас.

Снова потянуло зловонием, и Фрэнк спросил:

— Опять какой-то завод на горизонте?

— Нет, это местная канализация.

Поначалу Фрэнк не понял, что таксист имел в виду, но потом заметил выходившие на дорогу трубы. Они тянулись с каждого участка, и из некоторых текли сточные воды.

— И что, прямо на дорогу? — спросил Фрэнк.

— Конечно. Уклон здесь маленький, а машины движутся в одну сторону, ну и придают этому делу некоторое ускорение. А вот это, сэр, дом мэра.

— А почему он такой странный? Больше похож на фрагмент грузового транспорта.

— Так оно и есть, сэр. Раньше у города был свой транспортный корабль, но потом мэр его приватизировал.

— Забрал себе весь корабль?

— Ну почему же весь? Нет, половину отдал городскому прокурору, который живет через три дома. Вон видите хвост торчит?

И действительно, над одним из домов торчало хвостовое оперение грузового шаттла.

— Да… — протянул Горовиц.

— Правда, красиво?

— В общем, да… Необычно.

Вскоре Бунсмит закончился, и, снова выбравшись на шоссе, такси оказалось в городе. Зиберт проехал еще с километр и остановился.

— Ну что, сэр? Выходить будете? Вот это здание и есть городской телеграф.

— Да? А я думал, это элеватор. В таких обычно хранят зерно, знаете?

— Конечно, знаю. Это и есть элеватор, но поскольку он пустует, в нем и устроили городской телеграф.

— Такой большой телеграф? — Фрэнк невольно окинул строение взглядом.

— Нет, телеграф занимает только первый этаж, а дальше идет публичный дом Сэма Кайзерна и администрация патриотической ассоциации Хингана.

— Понятно, — кивнул Фрэнк. — А где хранят зерно?

— А нет у нас никакого зерна, сэр.

— Почему? Неподходящий климат?

— Нет, сэр, климат у нас хороший, просто людей не хватает.

— А где же люди?

— Работают на мусорных заводах.

— Понятно, — опять повторил Фрэнк. — Ну ладно, поехали дальше.

— А как же телеграф? Выходить будете?

— Да нет. Мне не к спеху. Лучше в другой раз.

— Хозяин — барин, — пожал плечами Зиберт и тронул машину с места. Следом за такси сразу же пристроились агенты тайной полиции, и весь кортеж в прежнем составе отправился дальше.

44

Тяжелый катер Б-67 выключил нагнетатель и тяжело осел в воду, ведомый только толкающим винтом.

Рябов бросил на берег веревку, которую тут же подхватил Боби Финшер. Вместе с Филом Кансеном они подтянули катер к берегу, и Рябов, а затем и командир катера, он же рулевой, Зия аль-Деним спрыгнули на землю.

— Так, — сказал Зия, подходя к аккуратной горке созревших тыкв. — Тыквы возьму только за половинную долю.

— Даты чего, Зия, взопрел, что ли, или тебя укачало? Да я сам никогда больше чем за десять процентов не возил! — вскричал Боби Финшер.

— И теперь уже не будешь, — заметил Рябов, поглядев на остров, где на косе еще догорали обломки катера.

— Да вы чего, мужики? Также нельзя. Мы лазутчика грохнули, а вы так с нами поступаете, — начал взывать к совести своих коллег Фил.

— Ты. Кансен, не митингуй, — спокойно сказал Зия. — Хаммер показал снять вас с берега. Это я и собираюсь сделать. Ты же хочешь заставить меня тащить сотню тыкв и при этом еще жадничаешь.

— Тут не сотня, Зия, а только сорок семь штук, — уныло проговорил Финшер. Его лицо выражало призыв к состраданию.

Рябов и Зия переглянулись, а затем рулевой махнул рукой:

— Ладно, за десять тыкв довезу.

Не испытывая больше терпение непреклонного капитана, Фил и Боби начали перетаскивать тыквы на катер. Матрос Рябов помогал им раскладывать драгоценный груз на палубе.

Когда все было уложено, Рябов оттолкнул катер от берега шестом, а Зия запустил двигатель, и катер начал медленно разворачиваться. Подушка наполнилась воздухом, и Б-67 поднялся над водой на целый метр.

Завертелся толкающий винт, и судно начало стремительно набирать скорость.

Катер мчался все быстрее, а шлейф из водной пыли стелился за кормой длинным хвостом. Речные мухи с треском разбивались о стекло рулевой кабины, где сидели Боби Финшер и Фил Кансен.

Кансен думал о том, что отдаст три тыквы надоедливому Перкинсу и тот наконец отстанет. А Боби размышлял о том, что десять тыкв — это больше двадцати процентов и что теперь, после того как катеров стало на один меньше, цена перевозки возрастет. Этим, конечно, воспользуются все экипажи, кроме него и Кансена, двух дураков, которые профукали свое судно. Пусть ценой уничтожения опасного лазутчика, но кому от этого легче?

Через полчаса катер притормозил возле тайного причала, о котором знали только нижние чины. Фил и Боби перетащили оставшиеся тридцать семь тыкв на берег.

— Эй, вот эту замени, Финшер, — сказал Женя Рябов, показывая на крупную тыкву, подпорченную червоточинкой.

— Не надо, Женя, — окликнул его Зия аль-Деним, — пусть остается, я люблю с червячком.

— Ну ладно, — кивнул Рябов. — Тогда все…

Б-67 прибавил обороты и отошел от берега, а Фил и Боби начали загружать специально припасенную тележку. Когда урожай был уложен, солдаты покидали сверху тяжелые автоматы и, впрягшись в экипаж, покатили его вперед, продираясь по едва заметной тропинке через разросшиеся кусты.

Местность была пересеченной, и приходилось то спускаться вниз, придерживая драгоценную тележку, то подниматься в гору, налегая на нее изо всех сил. Кое-где дорогу перехватывали лианы, и их приходилось рубить армейскими ножами, а потом снова продолжать движение. Солдаты шли молча, не тратя силы на лишние разговоры. Маршрут был давно изучен и не требовал никаких обсуждений.

Под ногами проскользнула болотная змейка. Она ударила зубами в ботинок Фила, но он даже не заметил этого, опасаясь только внезапного появления кого-нибудь из офицеров. Случалось, что они устраивали засады и забирали у солдат с таким трудом доставленные тыквы. Иногда удавалось договориться. Например, с лейтенантом Коноплевым. Он брал себе пару штук и уходил, а вот лейтенант Хаммер самолично разбивал тыквы о землю с таким видом, будто дробил черепа своих злейших врагов.

Он не был убежденным трезвенником, но страдал от любви, а такие страдания, как известно, ни к чему хорошему не приводили. Солдаты жалели Хаммера и считали его парнем «не в себе». Поэтому ему прощались нападения на тыквы, чего никогда не спускали никому другому.