Переоцененные события истории. Книга исторических заблуждений - Людвиг Стомма

Во-вторых, отсутствие ощущения победы. Немцы проиграли уже в середине июля, когда исчерпали все свои резервы и вынуждены были перейти к оборонительным боям, а это стоило им, как оказалось, невосполнимых потерь. Оставив Орел и Харьков, что означало стратегическое поражение, на Курской дуге они отступили, сохранив относительный порядок и даже успев эвакуировать значительную часть своих раненых. Красная Армия не бросилась в погоню, остановившись на линии Людинов – Брянск – Дмитровск-Орловский, поскольку должна была перегруппироваться и пополнить силы. После Курска Жуков писал: «Германия очутилась перед лицом неизбежной катастрофы. Она исчерпала свои возможности. Никакая сила не могла ее спасти. Окончательное поражение стало только делом времени». С немецкой стороны оценки были, понятно, гораздо сдержаннее, но между строк читалось то же самое. Фельдмаршал Эрих фон Манштейн («Утерянные победы, воспоминания 1939–1944», Варшава, 2001): «Одновременно с прекращением операции ”Цитадель” [немецкое кодовое название операции под Курском. – Л. С.] инициатива на восточном театре военных действий окончательно перешла к советской стороне. Стало неизбежностью, что теперь – раз нам не удалось окружить больших сил неприятеля на Курской дуге и пришлось до наступления решающего момента прекратить сражение с брошенными в бой оперативными резервами противника – проявились последствия превосходства неприятеля в силе». Генерал Гейнц Гудериан («Воспоминания солдата», Варшава. 1991): «В результате неудачи операции ”Цитадель” мы потерпели полное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с неимоверным трудом, понесли тяжелые потери в людской силе и технике и на долгое время выбыли из строя. Возможность восстановления их боеспособности для обороны на Восточном фронте […] оказалась под вопросом. Русские, понятное дело, не мешкали и воспользовались плодами своей победы». С тех пор на Восточном фронте не стало ни минуты покоя. Инициатива окончательно перешла в руки противника. Да, но это видели они – специалисты по штабной работе и снабжению армии, а также информированные ими политики. В локальном же масштабе, для неосведомленного обозревателя все выглядело иначе. Отступающие в сравнительном порядке немецкие формирования, остановившиеся и окапывающиеся красноармейцы. Не было капитуляции, не было водки, объятий и танцев, даже громкого «ура!». Да и писатели-корреспонденты не уделили сражению под Курском особого внимания. Очевидно, что и они не видели грандиозности события в целом, не поняли его сути, поскольку богиня Ника не достаточно явственно парила над полем боя.

В-третьих, Курская баталия оказалась, прежде всего, битвой на уничтожение бронетанковых войск и артиллерии. Атаки и контратаки пехоты имели в ней второстепенное значение. Битва под Прохоровкой была противостоянием танков. Ясное дело, в танках тоже люди. Но их не видно. Каждый сражается на своем боевом посту и не может, как солдат в окопе, рассказывать о семье, родине, любви и ненависти. Что тут описывать. Вот кинокамера могла бы передать грандиозную панораму, но это – современная кинокамера, а в те времена технические возможности были гораздо скромнее, и картина получалась не столь эффектной. Кроме того, поле битвы под Прохоровкой растянулось на многие километры. Ни в каком батальном фильме камера не держит панораму слишком долго и от общего плана переходит к частностям: искривленное яростью лицо или расширенные от ужаса глаза… Это создает человеческое измерение и позволяет зрителю сопереживать происходящему на экране. В поединке же танков, которые даже не сопровождают автоматчики, дело осложняется. Выбрать один танк из тысяч сражающихся? Но они все похожи. Сама по себе машина не вызывает эмоций. Опять же, когда тысячи танков ездят туда-сюда и стреляют во все стороны, поди разберись, что происходит… Как видно из вышеизложенного, что московское, что курское противостояния имеют целый ряд недостатков и плохо перекраиваются в миф.

В Сталинградской битве, продолжавшейся без малого полгода (17 июля 1942 – 2 февраля 1943), можно выделить четыре основные фазы.

1. Наступление немецких войск, которые доходят до Волги и 3 сентября берут в клещи обороняющиеся на западном берегу советские части. С этого момента помощь окруженным доставляется только по реке под ожесточенным огнем врага.

2. 4 сентября – 19 ноября. Яростные сражения за советский плацдарм, носящие в основном характер уличных боев.

3. Контрнаступление советских войск севернее и южнее Сталинграда (так называемая операция «Уран»), начатое 19 ноября и увенчавшееся 30 ноября встречей наступавших армий в окрестностях Калача, что одновременно означало окружение немцев. С этой минуты ситуация выглядела похожей на положение войск Юлия Цезаря под Алезией в 52 г. до н. э., где осаждавшие возвышенность римские войска оказались, в свою очередь, окружены подкреплениями, вызванными Верцингеторигом на помощь.

4. 1 декабря 1942 г. – 2 февраля 1943 г. Постепенное затягивание советской петли вокруг немецкой армии, вплоть до соединения с защитниками города и капитуляции неприятеля.

Вот здесь мы имеем дело с классическим сценарием: нападение – героическая и уже, казалось бы, безнадежная оборона – и подмога, то есть happy end, известный всем по бесчисленным вестернам и приключенческим романам. Причем у каждой из фаз есть своя собственная поэтика и, так сказать, свои четвертьфинальные аккорды, которые позже вольются в заключительный – финальный.

1. Первая фаза – триумфальный марш немецких войск. На восток. Здесь и спесь, и гордость, и, прежде всего, ничем не замутненный оптимизм. «Никогда в истории, – пишет Геббельс в августе 1942 г. на страницах «Das Reich», – ни одна воюющая держава не сосредоточила в своих руках в столь короткое время стольких предпосылок победы. Существуют ли причины видеть положение лучшим, чем оно есть? Оно и без того дает нам все шансы победить». Выход к Волге отпраздновали торжественным исполнением заранее сочиненной песни «Стоит солдат у Волги». Никто не обращал внимания на такой пустяк, как еще обороняющиеся в левобережных руинах города советские солдаты. Как пишет Энтони Бивор «В первую неделю сентября немцы чувствовали себя очень уверенно. Бои были трудными, написал домой один солдат, „но Сталинград падет в ближайшие дни”. „Как говорят нам наши офицеры, – написал сержант 305 пехотной дивизии, – Сталинград будет взят наверняка”. Да и в командовании 6-й армии никто не скрывал чувства триумфа, когда 3 сентября штабные офицеры доложили о соединении южного фланга 51-го армейского корпуса с левым флангом 4-й танковой армии. „Кольцо вокруг Сталинграда на западном берегу сомкнулось!”» С момента форсирования Дона с 23 августа по 8 сентября 6-я армия взяла в плен 26 500 военнослужащих противника и уничтожила 350 орудий и 830 танков. Паулюс получил письмо от полковника Вильгельма Адама, одного из офицеров своего штаба, находившегося в отпуске по болезни в Германии и горячо сетовавшего, что не присутствует при таком историческом моменте. 4 и 5 сентября в рамках снабжения и «дабы отпраздновать столь выдающееся событие, в штаб 6-й армии доставлено сверх положенного несколько ящиков французского вина и бельгийский шоколад».

2. Бои в развалинах. Началась уникальная фаза битвы, не имеющая аналогов в истории войн. Руины домов и заводов превратились в крепости для их защитников. Авиабомбы разбили стены, искорежили фасады, оставили глубокие воронки на улицах. Все эти воронки и развалины использовались как огневые точки, а кто не умел пробираться по трубам, чердакам и подвалам становился беспомощным и драться не мог. Здесь даже баррикад не нужно было, поскольку бронетехника бесполезна на засыпанных обломками и заминированных улицах. В этом лунном пейзаже боеспособной оставалась только пехота, она все и решила. В полуразрушенных заводских цехах велись рукопашные бои. Зачастую на одних этажах взорванных зданий находились немцы, а на других красноармейцы. А над всем этим гигантским полем боя гремела артиллерия. «В некотором роде, – пишет Энтони Бивор, – происходившее в Сталинграде было даже ужаснее, чем обезличенная бойня под Верденом. Непосредственное соприкосновение с противником в развалинах домов, подвалах и подземных коммуникациях немецкие солдаты вскоре окрестили «Rattenkrieg», то есть «крысиной войной». Была в этом некая дикость, которая ужасала генералов, отдававших себе отчет, как быстро они теряют контроль над развитием событий». Таким же кошмаром считали происходящее и русские. «Бои приобрели столь напряженный характер, что это превосходило всякое воображение, – написал один из офицеров Чуйкова. – От артиллерийских разрывов солдаты в окопах спотыкались и падали, словно находились в бурю на борту корабля». Добронин признавался Щербакову: «Те из нас, кто в те дни видел черное небо над Сталинградом, никогда этого не забудут. Было оно мрачным и грозным, озаряемым красными отблесками». Особую роль в «крысиной войне» играли снайперы, охотившиеся на врага из самых невероятных укрытий. Самым знаменитым с советской стороны был уральский пастух Зайцев – инициатор движения по подготовке снайперов. На его счету было 149 убитых немцев, а ученики даже превзошли его. К примеру, некий Зыкин имел 224 подтвержденных смертельных попадания. Лучшие снайперы становились, как бы сейчас сказали, настоящими звездами в своих частях. Они получали также особые «усиленные» пайки, что было немаловажно в связи с нарастающим голодом, но даже им не на что было рассчитывать в случае ранения. Переправа на восточный берег являлась операцией чрезвычайно опасной, а в подвальных перевязочных пунктах не хватало буквально всего. Дезинфицирующие средства стали невиданной роскошью. Ровно то же самое повторилось потом в объятой восстанием Варшаве или в осажденном Красной Армией Вроцлаве (Бреслау). И все же Сталинград был первым, а количество и разнообразие задействованных в битве сил просто не поддается описанию.