Беседы. Очерки - Даниил Гранин

— Когда Иосиф Виссарионович умер, плакали?

— Смерть вождя казалась мне катастрофой, личной трагедией. Удар был невероятный. Услышав по радио страшную весть, я тут же отправился на Дворцовую площадь Ленинграда — она тогда называлась площадью Урицкого. Все огромное пространство было заполнено рыдающим, растерянным, потрясенным народом. Никто не проводил митингов, не произносил речей — нет. Люди интуитивно собрались вместе, чтобы заслониться, спрятаться от горя. Слишком страшно, жутко казалось остаться в такую минуту одному.

С Дворцовой мы с женой пошли на Московский вокзал, я хотел во что бы то ни стало поехать в столицу и лично проститься с вождем, участвовать в похоронах. Билетов, разумеется, не оказалось, пробиться в Москву было невозможно… Я не мог представить, как жить дальше, что делать, во что верить. Внутри сидело ощущение, будто мир рухнул, всему пришел конец. Сталин умер! Пока это не случилось, почему-то никому в голову не приходила банальная мысль, что он, как и любой другой, смертен, что тело его бренно. Наверное, это результат работы советской пропагандистской машины, не допускавшей отношения к Сталину как к равному. Он был высшим существом, богом.

— А через несколько лет случился XX съезд партии и знаменитый доклад Хрущева, развенчавший культ личности…

— Полагаю, что от Хрущева потребовалось колоссальное мужество, чтобы осмелиться на антисталинский доклад. Без сомнения, это был героический поступок. Хрущев разрушил культ, который строился, казалось бы, на века. Я не историк и могу говорить только о собственных ощущениях — в 56-м году я пережил настоящий шок.

— Даниил Александрович, много лет назад в книге «Страх» Вы описали состояние человека, которому довелось жить в сталинскую эпоху: «Что это был за страх, трудно себе ныне представить. Нечто мистическое, страх, который больше страха смерти, страх, от которого цепенела мысль… Олицетворением такого страха был Иосиф Сталин».

А сегодня вождю всех времен и народов снова собираются устанавливать памятники. В поселке Мирный даже табличку заготовили: «От благодарных потомков»… У Вас нет ощущения, что Сталин возвращается?

— Нет, на мой взгляд, Сталин доживает. Или отживает, если угодно. Сталинская эпоха нанесла нашему обществу колоссальную травму. Вдумайтесь: с 1935 по 1941 год было арестовано и сослано в ГУЛАГ двадцать миллионов человек, семь миллионов расстреляно! Добавьте жен, детей, иных ближайших родственников «врагов народа» и получите астрономическую цифру изувеченных сталинизмом людей, которым так и не удалось реализовать себя.

— Еще одна цитата из вашей книги: «Страх, который внушал Сталин, образовался не сразу, понадобился жесточайший террор, начиная с 20-х годов, надо было высылать людей в Соловки, на Колыму, в Магадан, надо было раскулачить лучших крестьян, сослать в Сибирь, нужны были расстрелы дворян, оппозиции, спецов, а затем и беспричинные расстрелы во всех республиках, городах, надо было уничтожить миллионы и миллионы советских людей. Это на их трупах вырос Страх, и на его вершину взобрался вождь всех народов. При тоталитарном режиме в атмосфере страха прожило несколько поколений».

— И что?

— Как Вы считаете, изжили мы былой страх?

— «Мы» — это кто? Люди старшего возраста, мои ровесники, наверное, никогда полностью не оправятся от травм, полученных десятилетия назад, но чего бояться тем, для кого Сталин — история?

— Повторения пройденного.

— Не думаю, что подобное возможно. Конечно, в сталинизме и культе личности виноват не только объект поклонения, но и весь народ. Покорность, готовность подставить шею под хомут, а спину под розги глубоко сидят в русских людях. Нельзя исключать, что в нас вновь взыграет тяга почувствовать на загривке сильную руку хозяина-барина. Но бездумной веры, которая позволила Сталину столько лет безнаказанно издеваться над страной, больше нет, значит, не стоит бояться возвращения тоталитаризма. Откуда ему взяться, на чем он будет строиться? Мы другие, страна другая.

Конечно, зигзаги истории непредсказуемы. Но созданная демократическая основа жизни не требует тоталитаризма. Тоталитаризм должен иметь какую-то идею. Гитлеризм имел идею превосходства немецкой расы, наш тоталитаризм имел идею строительства коммунизма. Сейчас равнозначной идеи нет, а тоталитаризм на пустом месте не может привлечь людей.

— В одном из интервью Вы сказали, что от Вашего времени ничего не осталось. Жалеете о том времени?

— Советское время ушло в прошлое — как Атлантида. О Древнем Риме знают нынче больше, чем о недавнем прошлом. Что знают о советском времени те, кому сегодня лет двадцать? В лучшем случае — что это было тоталитарное государство. А ведь в советской жизни было много позитивного. Бесплатные образование и медицина, дешевые газеты и книги, социальная защита, бесплатные путевки в пионерские лагеря… Все это нам сохранить не удалось, и это, безусловно, жалко.

— Все хорошее порушили, ничего позитивного взамен не создали… Что же у нас за страна такая несчастная? И при этом все время твердим о каком-то особом, избранном пути России.

— Терпеть не могу все эти разговоры. Все эти досужие рассуждения об избранности, соборности и прочей белиберде вызывают у нормального человека лишь раздражение. Как, впрочем, и утверждения, будто русские умеют только водку пить, матом ругаться да на печи валяться. Нельзя одним цветом рисовать коллективный портрет народа. Мы умеем работать — и много, и умно, и талантливо. Правда, если есть интерес. В нас столько всего намешано… Вспомним, к примеру, Великую Отечественную и мощнейшее партизанское движение, подобного которому не знала ни одна страна. Разве людей кто-то силой гнал в лес? Нет, они шли добровольно. Или, допустим, случаи массового героизма на фронтах. Разве это не характеристика народа? Объективно говоря, мы должны были проиграть немцам — по всем параметрам. Но победили, ибо вели справедливую борьбу за родную землю, за национальное достоинство.

— И все равно между нами и остальным цивилизованным миром — пропасть.

— Не все так страшно, хотя, не спорю, уродливые черты прошлого нет-нет да и проявляются. Скажем, искренне ненавижу стукачество, но это позорное явление по-прежнему живо. Впервые масштаб доносительства я смог оценить в конце 1950-х, когда из зон стали возвращаться реабилитированные и наружу начали выплывать имена стукачей. Эти люди остались безнаказанными, они соорудили целую систему самооправдания, как-то даже умудрялись отмыться в глазах близких, знакомых… Строго говоря, одна половина наших сограждан стучала на вторую… Слабым утешением может служить то, что доносительство развито и на Западе. Там законопослушным и добропорядочным гражданином считается тот, кто без колебаний закладывает соседа, припарковавшего машину в неположенном месте или бросившего окурок мимо урны.

Наша беда, что у нас очень мало людей, которым веришь, на которых хочется быть похожими. Людей уровня Сахарова, Лихачева, доктора Рошаля…

Сегодня, к сожалению, культовыми фигурами становятся тусующиеся в столичных кабаках светские львицы наподобие Ксении Собчак. Если допустить, что это действительно культовая фигура, то бедное наше время, жалкое наше общество. Сейчас царит культ людей, которые имеют деньги. Все у нас на продажу: и суды, и милиция, и медицина, и поступление в любой вуз. Часто чиновники говорят: в России становится все больше людей, которые живут благополучно. Но не сюда надо смотреть! Да, дворцов все больше. Но рядом с ними люди роются в помойках. Это ненормальное соседство дворцов и бараков отвратительно.

Я часто бываю на Новгородчине, в Старой Руссе. Когда проезжаю мимо богатых вилл и особняков, то знаю, что безошибочно всех их владельцев можно скопом сажать. Или судить, во всяком случае. Мне говорят: владельцы этих домов — способные коммерсанты. Думаю, это не совсем так. Среди них много и просто откровенных бандитов, воров и жуликов. Кто-то предлагает: давайте отнимем у богатых их замки, деньги и все поделим между бедными… Но так опять начнется гражданская война. И, кстати, куда мы то, что экспроприируем, денем? Детский сад из каждого особняка сделаем? Детей не хватит! Кроме того, все это уже было! Один рассказ Зощенко начинается так: «Все, кто жил раньше в хижинах, переселились во дворцы. А Николаю Ивановичу дворца не хватило, и он живет у нас на коммунальной кухне».

— Даниил Александрович, на Руси воровали всегда, но такого беспредела, как сейчас, по-моему, еще не было. И исполнительная, и законодательная, и даже судебная власть поражены коррупцией.