Мехасфера: Ковчег - Андрей Умин

Именно эта ветвь обезьян выжила и превратилась в людей, и теперь именно благодаря этому люди видят, к чему привела их заброшенная, предоставленная сама себе индустрия бесконтрольного производства. Кровавые раны на всю бесконечность неба, а под ними, как атакуемые заводским иммунитетом микробы, — морпехи и инки, пытающиеся спастись от серых телец антропофагов, роли которых в этом театре полураспада играют мутанты.

В залитую ужасом ночь отряд пожертвовал еще одним экзоскелетом. Караван стал змеей в период безостановочной линьки. Сбрасывал одну титановую шкуру за другой в надежде выиграть немного времени, чтобы потом… выжить? Наверное, выжить.

Утро встретило беглецов новой периной из туч. Оно, как надзиратель-садист в тюрьме, не допускало встречи людей с солнцем. Никакого дневного света, еды и сна. Все как в самых худших кошмарах. Подремать иногда получалось, но очень поверхностно, не расслабляясь, сидя в вездеходе или в седле, буквально пару минут. Этого хватало, чтобы не умереть без сна, но отдыха не давало. К концу вторых суток бегства усталость вылилась через край. До этого люди еще как-то крепились, ловили второе дыхание, третье, стонали и матерились, но чувствовали резервы. Теперь же резервы иссякли. Кому-то удалось перекусить на ходу, но почти вся оставшаяся еда вымазалась в грязи. Спасались только водой из цистерн в вездеходах, но и от нее вскоре пришлось отказаться.

Во время одной из минутных передышек, когда каннибалы грызли очередной брошенный экзоскелет, отряд успел открыть крышку цистерны с водой и бросился жадно пить. Голод после двух суток бегства сверлил желудки, но с ним можно было прожить. А вот жажда сводила с ума, по-настоящему убивала. Грязными руками беглецы зачерпывали воду и жадно пили. Они, конечно, наполнили фляги и бурдюки, но только по одному разу — на будущее. Времени пить из них и вновь наполнять повторно не оставалось, поэтому хлебали из рук. Так выживали предки, так было принято выживать во все времена.

Один только Пуно не мог спуститься с лошади и попить. Остатки воды в его организме сочились соленым по́том, а температура тела вторые сутки не опускалась ниже сорока. Еще немного и на нем можно было бы кипятить воду из луж и ручьев, но хотелось, чтобы до этого не дошло. Морпехи и инки не обращали внимания на раненного парня — в смертельной погоне каждый сам за себя. Пуно понимал это и не держал зла на соплеменников. Но также он понимал, что без воды не протянет даже до ночи. Проживая последние часы в иссохшем бреду, он представлял, как сведенные судорогой мышцы ног перестанут держать его в седле и он упадет на землю, после чего еще долго будет оставаться в сознании, пока каннибалы не высосут из него загустевшую кровь. Некоторые люди переживают клиническую смерть, когда на несколько минут оказываются бездыханными, а потом возвращаются в мир живых, помня, как переступили черту, из-за которой не принято возвращаться. А вот Пуно пережил смерть в кошмаре, когда измученное воображение в прямом смысле нарисовало ему картину конца, заставило это прочувствовать.

Он бы так и не узнал, что пережил психо-клиническую смерть, если бы Лима не успела его напоить. Заботливая девушка пожертвовала несколькими минутами, чтобы подбежать к нему и подать свой бурдюк. Она хотела приложить горлышко к губам Пуно и наклонить так, чтобы вода сама полилась, но даже с поднятыми вверх руками не доставала до головы парня. Одна предательская секунда уносила за собой другую. Лима нежно дотронулась до руки Пуно, отчего он вздрогнул и вернулся из мира грез. Пересиливая нестерпимую боль в ребрах, словно к ним подключили электрические провода, он поднял бурдюк и сделал несколько глотков. Прежде чем он смог напиться, боль в спине и груди свела руки судорогой, и кожаная фляга упала на землю. Лима наклонилась к нему, продолжая удерживать руку парня немного дольше, чем требовала ситуация. Крохотный милый жест остался незамеченным никем со стороны, зато его ощутил всем своим стонущим сердцем Пуно. Смерть немного отступит, когда есть ради чего выживать. Но боль и жар продолжат его добивать.

Он не мог двигаться, но понимал, что со временем станет лишь хуже. Вода разбавила почти остановившуюся в жилах кровь и дала ему силы решиться на отчаянный шаг. Каждый рывок лошади заставлял его изгибаться в поисках равновесия, а потому треснутые ребра терлись друг о друга. В глазах у него от этого сверкали искры. Пуно знал, как накладывать повязку, но никогда не накладывал ее самому себе. Пришлось импровизировать на ходу. Пока Хан вел лошадь между оврагом и буревалом, стараясь не заводить караван в разлившуюся от ливней речушку, Пуно, удерживаясь в седле только при помощи ног, вытащил клинок из ножен. Скривившись от боли и вдохнув несколько раз, он достал из поклажи свои запасные джинсы. Орудуя ножом, разрезал все швы, сделав из штанов четыре метровых лоскута. Простая в обычной ситуации задача превратилась теперь в ювелирную — спина Хана находилась почти в упор. Перенапряженные мышцы ног при этом сводило от судорог. Разряд острой боли пронзил тело парня, когда он связывал четыре части ткани в одну длинную полосу.

В нескольких метрах от его личной битвы за жизнь продолжалась битва общая. Один из берлогов пристроился рядом с караваном на расстоянии одного выпада. По колено в грязи он двигался очень медленно, а вязкая жижа под лапами не позволяла найти точку опоры для стремительного прыжка, поэтому монстр просто держался вблизи, за одним-двумя деревьями справа. Его пытались подстрелить лазерами, но заряды были уже на исходе.

— Не тратить батареи! — командовал полковник. — Задействуем голову, а не оружие! Инки, маневрируйте, мать вашу!

Автоматные очереди еще нарушали спокойный сон леса, но грохотали уже не так часто, как в первые сутки бегства. Запасы свинца у морпехов оказались небезграничны. Сотни килограмм крохотных смертоносных пуль уже были расстреляны в каннибалов и в пустоту, в основном, конечно, в пустоту. Единственным, крохотным плюсом от уменьшения боекомплекта явилось то, что батареи вездеходов стали медленнее разряжаться. Облегчало вес каравана и отсутствие трех экзоскелетов. Совсем скоро вообще все морпехи останутся без брони.

Пуно крепко стиснул зубами рукоять ножа, зажал край джинсовой ткани подмышкой и принялся оборачивать себя ею, пеленать, словно мумия, решившая совершить самопогребение. Боль превзошла все ожидания. Все вокруг било молниями, танцевало в мескалиновом вихре картинок, как при приеме таблеток, о существовании которых он еще даже не знал. Люди, деревья, земля и дикси превратились в электрические силуэты, и Пуно на мгновение открылась великая истина: все вещество вселенной — лишь