Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона - Кристи Пичичеро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Собрав людей в полукруг и объявив, что у него имеются доказательства доброй воли короля и интереса военного министра, Мельфор предложил любому члену полка выйти вперед и поучаствовать в обсуждении. Никто не вышел. Тогда Мельфор выбрал нескольких сержантов, интендантов (founders), бригадиров и других офицеров, спросив, желают ли они продлить контракт. Никто не желал. После этого Мельфор распустил офицеров, чтобы напрямую обратиться к своим драгунам. Он призвал их доверять ему и честно сказать, что они думают о своей службе и вышестоящих офицерах. Люди лаконично ответили, что офицеры добры к ним и никто не жалуется. Затем воцарилась тишина.
Мельфор понимал, что люди не доверяют ему и боятся говорить открыто. Чтобы доказать свою надежность, Мельфор показал им тактическую записку, которую он отправил Шуазёлю, содержание которой показало, что он действительно заинтересован в благополучии военных. Тогда подозрения и сомнения начали рассеиваться. Люди Мельфора начали по очереди разговаривать со своим командиром. Многие желали обсудить отдельные пункты недавних реформ Шуазёля. Некоторые солдаты боялись, что не получат положенное жалованье в полном размере. При обсуждении продления контракта им сказали, что они получат деньги через 16 или 24 года службы, но солдаты были уверены, что увидят свои деньги лишь через 30 лет службы. Один драгун признался, что многие не получали положенных увольнений и фактически насильно удерживались на службе. Он также рассказал, что некоторые люди не получили деньги после первого срока службы. Если бы им платили надлежащим образом, сообщили драгуны Шуазёлю, «это бы подтвердило, что король не требует от нас бесплатной службы».
Заявление поддержало так много людей, что, по утверждению Мельфора, все начали говорить одновременно. Обсуждение затронуло многие темы, и Мельфор продолжал задавать вопросы, чтобы лучше понять людей, их мышление и реалии их жизни. В итоге, писал он, как он ни старался убедить людей, что условия службы драгунов изменятся, избыточные доказательства обратного легко разбивали его самые твердые заверения. В их глазах и в его собственных «несчастье обстоятельств не позволяло позаботиться об их нуждах»:
Я видел полки, которые были почти голы, и хотя приказы министра гласили, чтобы всем полкам, которые я проверил, выдали новую одежду, по-прежнему можно увидеть тех, кто носил одни и те же лохмотья год и потому очень страдал и чувствовал себя униженным. Я даже могу заявить на этот счет, что видел солдат и драгунов, которые отказывались брать увольнение из армии, потому что стыдились появиться в родном городе похожими на попрошаек [gueux]. Это их собственные слова, которые оказали на меня сильное влияние и которые я не могу забыть[139].
Старания Мельфора узнать больше о своих людях, его желание выслушать и подробно поговорить с ними, уделить внимание их индивидуальному опыту являются примером «заботливой любознательности», которая отклонялась от мощной системы патернализма. Она возникала из желания достичь военной эффективности, а также проявить уважение к этим мужчинам как солдатам и людям. Мельфор выражал неподдельный интерес к их жизни и благополучию в армии и за ее пределами. Искренняя забота Мельфора проявляется в его языке, который одновременно показывает его понимание эмоций солдат («очень страдал», «униженным», «стыдились») и выражает его сильную сочувствующую реакцию («оказали на меня сильное влияние», «я не могу забыть»).
Разговор между Мельфором и его драгунами подкрепляет идею д’Аржансона об установлении «идеального союза» в подразделении, основанного на гуманности. Как показывают нерешительные, боязливые и удивленные ответы солдат, Мельфор и офицеры-единомышленники первыми обратились к своим военнослужащим и приняли их опыт во внимание. Действия Мельфора не только позволили понять, почему люди не хотели продлевать контракт, но и создали ощущение общности, единой цели и настоящей заботы. Дружелюбие, близость, общение и забота были видами отношений, которые могли объединить военных, несмотря на географические и классовые различия. Их отношения не только формировали более прочное доверие среди военнослужащих разных чинов и усиливали все уровни esprit de corps; они также сформировали основу правосудия в военной системе. Военное сообщество могло совершить шаг вперед из кризиса в сторону союза, который, по убеждению д’Аржансона, делал армию «непобедимой».
Мориц Саксонский также поддерживал эти приоритеты, хотя он выбрал более легкомысленный подход. Он использовал культурный институт le monde — театр – в качестве эмоциональной технологии войны, направленной на достижение военной эффективности, а также более гуманных целей.
Театр, маскулинность и эмоциональное сообщество
В начале января 1746 года Шарль-Симон Фавар (1710–1717), известный автор комических опер и директор Опера-Комик в Париже, получил письмо с удивительным предложением от неожиданного адресанта. Маршал Мориц Саксонский пригласил его на боевой фронт в Брюсселе в апреле следующего года, чтобы он стал директором его théâtre de guerre («военного театра»). «Не подумайте, что я вижу в нем простой объект увеселения, – писал Мориц. – …[комедия] входит в мои политические убеждения и планы военных операций» [Favart 1808: 22]. Мориц любил театр и уже имел актерскую труппу, прикрепленную к его армии и задействованную в Нидерландах во время Войны за австрийское наследство. Тем не менее он не был доволен текущей труппой под руководством Андре Парментье. В свете недавних решений, принятых в Версале, он искал для своего théâtre de guerre выдающегося руководителя определенного типа.
Во-первых, на стратегическом фронте маркиз д’Аржансон, secretaire detat aux affaires etrangeres (государственный секретарь по иностранным делам) и брат графа д’Аржансона, сопротивлялся агрессивной военной повестке после победы в битве при Фонтенуа, опасаясь, что это усилит связи Германии и Англии с Веной. В результате, вместо того чтобы вторгнуться в Голландскую республику или проникнуть в Рейнскую область, Морицу Саксонскому и его армии во Фландрии из сотни
