Приятель фаворитки. Царственный пленник - Хоуп Энтони

– Вы теперь утомлены, – сказал голос де Перренкура. – Мы поговорим об этом снова утром. Очень жалею, что расстроил вас. Пойдемте к тому господину, с которым вы желаете поговорить, и я больше не стану беспокоить вас. Очень рад, что взял с собою от моего брата человека, общество которого вам угодно. Поверьте, что ваш друг будет и моим. Я отведу вас к нему и оставлю вас.

Всхлипыванье Барбары прекратилось, и мне не казалось удивительным, что де Перренкур сумел уговорить ее. Туман как будто немного рассеялся: я увидел очертания их фигур, а следовательно они также увидели меня. Я выступил вперед и сказал:

– Я здесь и готов к услугам мисс Кинтон.

Король подошел ко мне и, взяв мою руку, тихо сказал:

– Все идет хорошо. Будьте осторожны с нею: она сама расположена к вам. Все будет гладко.

– В этом можете быть уверены, ваше величество, – ответил я. – Вы оставите ее со мною?

– Да. Ведь я могу вполне довериться вам?

– Без всякого сомнения, – улыбнулся я под покровом тумана.

Барбара была теперь около меня; Людовик поклонился и отошел. Я видел, как он подошел к лоцману, и до нас донеслись звуки их голосов. Туман снова сгустился, и больше ничего не было видно. Протянув руку, я почувствовал в ней руку Барбары и услышал ее голос:

– Вы… вы останетесь со мною, Симон? Мне страшно!

Дыхание свежего ветра коснулось в эту минуту моего лица; паруса захлопали и надулись, лодка Томаса Лая забилась у кормы. Всмотревшись, я увидел в тумане лицо Барбары, бледное и мокрое от слез. Новое и вместе с тем знакомое чувство овладело моей душой; я знал теперь, что никогда не оставлю этой девушки; мгновенное искушение бросить все и думать только о своих делах бесследно пропало: ведь у Барбары никого не было, кроме меня одного.

– Да, я буду с вами, – твердо ответил я.

Ветер крепчал, туман стал подниматься. Вода журчала под килем нашего судна; маленькая лодка прыгала и покачивалась около него.

– При таком ветре мы через два часа пристанем к берегу, – крикнул лоцман.

Решение было принято: оно, как молния, сверкнуло в моей голове, но я знал, что исполню его. Я привлек Барбару ближе к себе. Лодка Томаса Лая колыхалась рядом с судном, со сложенными на борту веслами.

– Я не допущу его увезти вас в Кале, – шепнул я. Там мы будем совсем беспомощны.

– Но ведь вы будете со мною?

– Да, как игрушка и посмешище в его руках! – горько улыбнулся я.

– Что же нам делать, Симон? – взволнованно спросила она.

Я указал ей на лодку лоцмана и спросил:

– Если я буду там, решитесь ли вы спрыгнуть ко мне на руки? Расстояние невелико.

– В лодку? В ваши руки?

– Да, я сумею сдержать вас. Надо спешить, пока не поднялся еще туман.

– А если нас увидят?

– Ну, хуже не будет, все равно.

– Хорошо, я прыгну в лодку.

Судно подвигалось довольно быстро, хотя ветер дул порывами, а туман то светлел, то снова окутывал все непроницаемым покровом.

– Будьте наготове! – шепнул я, сжав руку Барбары.

Перекинув сначала одну, потом другую ногу через борт, я осторожно спрыгнул в лодку Томаса, она пошатнулась, но выдержала прыжок хорошо, благодаря своей устойчивости и сравнительной высоте над водою. Я стал тверже на ноги и шепнул: «Готово». У меня так сильно билось сердце, что я почти не расслышал собственного голоса, но он, должно быть, раздался слишком громко: как только Барбара спрыгнула в мои руки, послышались топот ног на палубе, громкое проклятие по-французски, и чья-то фигура появилась на том же лафете пушки и наполовину перегнулась через борт. Барбара была в моих руках, я чувствовал, как она приникла ко мне, но времени у нас не было – я резко освободился и посадил ее на скамью лодки. Снова взглянув на борт судна, я узнал склонившееся лицо короля Людовика и, тотчас же выхватив нож, бросился перерезать канат, прикреплявший лодку к судну.

Ветер стих, туман сгустился. С отчаянной силой я старался перерезать канат по частям; когда лопнула последняя из них, я поднял голову. С борта раздался выстрел, над моим ухом прожужжала пуля. Я нервно рассмеялся ей вслед. В эту минуту темная фигура над нами отделилась от борта и, стремительно бросившись в лодку, налетела прямо на меня. Мы оба повалились на дно, едва не опрокинув лодки. Но надежное суденышко устояло, и я, схватив своего противника обеими руками, стал бороться с ним грудь с грудью, плечо в плечо; его дыхание обжигало мое лицо. Я крикнул: «Гребите! Гребите!» С судна раздался тревожный крик: «Лодку! Лодку!», – но оно уже лишь смутно обрисовывалось в тумане.

– Гребите, гребите! – повторял я.

Весла ударяли об уключины, и лодка тихо стала отплывать от судна. Я пустил в дело всю свою силу. Будучи гораздо выше короля ростом, я не щадил его; яростным усилием я повалил его на пол, выхватил пистолет из-за его пояса и швырнул за борт лодки. Глухой шум долетал до нас с корабля, но ветер молчал, туман сгущался, а другой лодки там не было.

– Дайте мне весла! – шепнул я.

Барбара повиновалась, ее руки были холодны, как лед, когда встретились с моими. Я оттащил неподвижное тело Людовика под скамью, на которой сидел, и повернул его лицом вверх между своими ногами; затем я стал сильно грести прочь от судна, готовый при первом движении французского короля бросить весла и направить пистолет в его голову. Но пока в этом не представлялось надобности, и я усердно работал веслами; Барбара неподвижно замерла на корме.

Оглянувшись я уже не увидел судна. Кругом нас охватывал густым навесом наш верный союзник – туман.

Этот обморок короля был очень удобным обстоятельством. Он знал, что я был сильнее его и что теперь едва ли что-нибудь могло стеснить меня. Если бы я был пойман, то моим уделом была бы могила или пожизненная тюрьма; чтобы не рисковать для себя этим, можно было пожертвовать хотя бы и королевской жизнью. Однако Людовик был недвижим, и, право, я боялся, не убил ли я его. Если так – оставалось одно: надо было сдать Барбару в надежное место и самому последовать за французским королем. Для меня уже не могло бы быть места между живыми людьми и лучше было самому покончить с собою, чем допустить травить себя всю остальную жизнь, как бешеную собаку. Эти мысли теснились в моей голове, но весла работали усердно, и мы были теперь одни, втроем, среди открытого моря.

Мною овладел страх; я поднял весла и, склонившись к Барбаре, спросил чуть слышным шепотом:

– Жив ли он? Ради Бога! Не умер ли?

Мисс Кинтон сама сидела полумертвая от страха. При моих словах она вздрогнула, но овладела своей нервной дрожью и тихо опустилась на колени на дно лодки. Она достала из-за своего платья флакон с солями и поднесла его к ноздрям короля. Я следил за его лицом. Мускулы сократились в гримасу, потом лицо приняло спокойное выражение, и он открыл глаза.

– Слава Богу! – облегченно произнес я, но сейчас же вспомнил об угрожающей нам опасности и вынул из-за пояса пистолет.

Барбара, все еще поддерживая голову короля, взглянула на меня.

– Что с нами будет? – спросила она.

– По крайней мере нас не обвенчают в Кале, – усмехнулся я.

– Нет, – шепнула она, снова склонившись к королю.

Его глаза были теперь широко открыты и пристально смотрели в мои. Он, видимо, приходил в себя; это доказывал взгляд, брошенный им на меня, на весла, на пистолет в моей руке. Он приподнялся на локте, причем Барбара быстро отодвинулась от него; потом он сел и, казалось, хотел встать на ноги. Я навел на него дуло пистолета.

– Не вставайте, пожалуйста, – сказал я, – опасно ходить в такой маленькой лодке, и вы, пожалуй, опрокинете нас всех.

Он обернулся на Барбару, посмотрел на море кругом. Нигде не было видно ни одного паруса. Туман все еще окружал лодку непроницаемым кольцом. Этот беглый осмотр должен был доказать Людовику, что его дело плохо. Однако ни малейшего страха не выразилось на его лице. Он сидел спокойно, с любопытством глядя на меня. Наконец он заговорил:

– Вы дурачили меня все время? – спросил он.