Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе - Галина Юзефович

И тем не менее всё это прозябанье дольней розы и горний ангелов полет остались бы не более чем бесконечно сложной и восхитительной интеллектуальной игрушкой, если бы внутрь нее не был вмонтирован некоторый идейный стержень, приводящий в движение всю романную машинерию. Сверхидея Кузнецова, насколько можно судить, состоит в тотальной взаимозаменяемости всех и всего. История (с тем же успехом эту сущность можно обозначить словами «бог» или «судьба»), по Кузнецову, неумолимо ткет свой узор, используя для этого любой годный лоскуток или травинку, и от качества этих лоскутков и этих травинок конечный рисунок практически не зависит. Такой детерминистский подход трудно назвать особо оригинальным, но когда для его демонстрации строится декорация такого масштаба, то в старых идеях внезапно начинают сквозить новые – волнующие и страшноватые – смыслы. Словом, тот редкий случай, когда книга пробуждает не столько эмоции, сколько мысль, – и еще более редкий случай, когда уже при первом прочтении видна возможность (и, более того, необходимость) перечитывания.

Наталья Галкина

Вилла «Рено»

[67]

У романа Натальи Галкиной «Вилла “Рено”» репутация безнадежно испорчена. Дело в том, что роман этот, опубликованный первоначально в питерском журнале «Нева» и подавляющему большинству московских читателей и критиков по этой причине совершенно не известный, имел несчастье войти в шорт-лист Букеровской премии. После чего немедленно оказался под мощным артобстрелом: только ленивый не упрекнул букеровское жюри во всеядности, недальновидности и отсутствии вкуса к хорошей литературе. Почему-то большинство людей, пишущих на книжные темы, сочло, что роман, вышедший в немосковском толстом журнале и принадлежащий перу дамы, чье имя на тот момент никому не было знакомо, непременно сер, скучен и бездарен. Теперь, когда «Вилла “Рено”» издана отдельной книгой и стала таким образом доступна более широкому кругу читателей, самое время признавать ошибки и приносить извинения. Потому что роман Натальи Галкиной не просто недурен – он замечателен.

Замахнувшись на масштаб поистине эпопейный – действие «Виллы “Рено”» охватывает большую часть двадцатого века и пространство от Карельского перешейка до Туруханской тайги, – Галкина с поразительной легкостью справляется с поставленной задачей. Каждый элемент, каким бы чужеродным он ни казался поначалу, органично встраивается в бесконечное кружево текста и оказывается именно тем самым, единственно необходимым кусочком, без которого вся картинка рассыпалась бы в прах. Все многочисленные сюжетные линии красиво и плавно сходятся в одну, а те – очень немногочисленные, – которые всё же повисают в воздухе, кажется, не теряются по авторскому недосмотру, но просто уходят в блекло-голубое небо над Келломяками – местом действия большей части романа.

В двадцатые годы на дачах Карельского перешейка, отошедших после революции к Финляндии, длится реликтовая «древнерусская» жизнь. Петербуржцы, выехавшие летом 1917 года на дачи, оказались границей отрезаны от мечущейся в горячке Гражданской войны метрополии, и здесь продолжают вести ту странную, призрачную жизнь, которой на самом деле давно нет. Напротив, на другой стороне Финского залива, видят они огни Петербурга, но для вечных дачников огни эти подобны свету мертвой звезды – города, который они покинули несколькими годами раньше, в природе уже не существует. Жизнь этих русских келломякцев больше всего похожа на жизнь семейства Муми-троллей, описанную Туве Янссон в ее знаменитом сказочном цикле: те же летние белые ночи с их зыбким северным волшебством, приключениями и сладкими невзаправдашними опасностями, те же длинные зимы, в которые летнему народцу так хочется впасть в спячку.

В пансионате Виллы «Рено» кипит жизнь – молоденькие красавицы-сестры Маруся и Танечка Орешниковы, дочери управляющей, собирают вокруг себя кружок русской и финской молодежи. Бывшие офицеры, актеры, светские львицы, промышленники, рестораторы, садовники, а также их смешливые сыновья и дочери – по большей части легко отделавшиеся, не видевшие тех ужасов, что выпали на долю их менее удачливых соплеменников, – флиртуют, купаются в море, гуляют вдоль ручья, пишут этюды акварелью и маслом, играют в индейцев Амазонии и Метерлинка в самодеятельном театре. Однажды на этот полузапретный курорт приезжает из Советской России великий физиолог академик Павлов с женой и сыном. Сын академика женится на Танечке, на свадьбу ждут невестиного блудного отца, бросившего дочь в младенчестве, но тот загадочным образом умирает в поезде. Сердце не выдержало, или в стакане с железнодорожным чаем оказался яд? Галкина не даст ответа на этот вопрос или, вернее, даст их сразу несколько.

И так во всем. Через семьдесят лет, в начале девяностых, на разрушенной Вилле «Рено» появятся киношники, приехавшие сюда, чтобы воссоздать ту, реликтовую жизнь. От звука их голосов оживут призраки, и вновь Танечка, Маруся, их старшая подруга Либелюль, ее несбывшаяся любовь – молодой человек со смешным, совсем немужественным прозвищем Мими и прочие обитатели давешнего Муми-дола начнут кружить по дорожкам парка, любоваться высокими северными звездами и слушать колдовской голосок немолчно журчащего ручья. Залюбовавшись своими полупрозрачными двойниками, актеры начнут один за другим перебегать в фантомную реальность, а юная дачница «из новых» Катя-Катриона, наоборот, повадится воровать из того мира артефакты – то фарфоровую куколку утащит, то малахитовую сережку, то невестин букетик… Сон? Аллегория? Не разобрать.

Но вдруг в совершенно фантастическую и, казалось бы, полностью утратившую связь с действительностью ткань повествования во всем своем суховатом великолепии вклинивается подлинная, документальная история. Вот хирург и священник епископ Лука, в миру Валентин Войно-Ясенецкий, пишет из своей ужасной туруханской ссылки письмо академику Павлову в Келломяки (письмо это в самом деле имело место, и Галкина цитирует его дословно). А вот реальные факты из жизни удивительного русского святого-подвижника Иоанна Шанхайского, сумевшего во время Гражданской войны спасти свою паству и вывезти ее из Китая на Гавайи. Вот поразительная история жизни сумасшедшего изобретателя Николы Теслы – прообраза толстовского инженера Гарина. Вот воспоминания Герберта Уэллса о визите в постреволюционную Россию и встречах с академиком Павловым. А вот малоизвестные факты биографии отца Павла Флоренского и подлинные воспоминания Даниила Андреева, в детстве тоже бывавшего в Келломяках, на Вилле «Рено», и едва там не утонувшего… Стоп: подлинные ли? Или здесь снова, как трава сквозь асфальт, пробивается к свету столь дорогая для автора фантасмагория?

Гадай, не гадай – всё равно ошибешься: что ни делай, Галкина обманет читателя десять раз из десяти, выдаст выдумку за правду, а правду замаскирует так, что ее не узнает даже историк-профессионал.

Разобраться, что же происходит на самом деле, а что лишь кажется героям или является в творческих озарениях режиссеру фильма Савельеву, было бы решительно невозможно, если бы не тонкая, но непрерывная путеводная ниточка в виде волшебного келломякского ручейка. Ручей этот, вытекающий из-под земли и потому несущий в себе всю мудрость мира, обладает весьма проказливым нравом. Он то дурит головы влюбленным, то жестоко потешается над исполненными серьезности киношниками, а то вдруг подает бесценные советы колеблющимся, исцеляет увечных и утешает отчаявшихся. Именно образ подземной воды, хранящей память обо всех событиях, былых и грядущих, – центральный для романа Галкиной, а изреченные бесчеловечным и звонким ручейковым голосом пророчества оказываются связующим звеном, намертво спаивающим разрозненные на первый взгляд эпизоды.

Именно эта поразительная связность всего со всем, невероятное чувство плотности, осязаемости и, при всей своей фантастичности, реальности созданного автором мира – главная примета прозы Галкиной. Сложность, многоуровневость сюжета и обилие персонажей роднит «Виллу “Рено”» с книгами Владимира Шарова, только вот воздуха, света и надежды в романе Натальи Галкиной несравнимо больше.

Антон Понизовский

Обращение в слух

[68]

Выпустив роман бывшего журналиста из команды парфеновского «Намедни» Антона Понизовского аномальным по нынешним временам тиражом 50 000 экземпляров, издательство «Лениздат» не ошиблось. Как ни трудно в это поверить, но толстенный том с выпендрежным названием, написанный никому не ведомым дебютантом, повествующий – ни много ни мало – о русской душе, да еще и состоящий преимущественно из монологов и диалогов, успешно обосновался в первой двадцатке бестселлеров и, похоже, не собирается ее покидать.

Нет, читатель не сошел с ума и никаких хитрых гипнотехник по отношению к нему питерские издатели не применяли – закономерность успеха Понизовского становится понятна, в общем, с первой же страницы. Несмотря на пафосную тему, полифоничную структуру и обилие, как сказала бы кэрролловская Алиса, «разговоров», «Обращение в слух» – добротный, классно придуманный и мастерски сделанный массовый продукт в самом высоком и благородном смысле этого слова.