Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе - Галина Юзефович

В первой части действие происходит в 1840-е годы, и ключевая фигура тут – юный студент-архитектор Николай Триярский. За близость к кругу петрашевцев Николеньку сначала заключают в крепость, а после приговаривают к смертной казни. Чтобы спасти Николая, его старшей сестре Варе приходится отдаться всесильному самодержцу: в награду за сестрин позор смертную казнь заменяют ссылкой в глухой среднеазиатский гарнизон, где герою предстоит встреча с собственной судьбой сразу в нескольких экзотических (чтобы не сказать трансцендентальных) воплощениях.

Центральный персонаж второй части (время действия – 1912 год, место – Ташкент) – внучатый племянник Николая Триярского, родной внук той самой жертвенной сестрицы Вареньки – священник и художник Кирилл Триярский. Интеллектуал, философ и эстет, отец Кирилл оказывается вовлечен в почти детективную коллизию вокруг исчезнувших мистических артефактов упомянутой уже секты «рождественников».

И, наконец, третья часть – это уже 1973 год, а в центре рассказа очередной Триярский (снова Николай) – композитор-авангардист круга Шнитке и Губайдуллиной, возвращающийся в родную Среднюю Азию после многих лет, прожитых в Ленинграде. В лучших традициях своей семьи он тоже оказывается втянут в сложносочиненную интригу с участием всё тех же сектантов.

Так выглядит каркас романа в максимально сухом и сжатом изложении. Но за его пределами плещется настоящее море, вобравшее в себя самые разные материи и слои – от русской христианской мистики до жизни ленинградской богемы, от православного миссионерства в Японии до так называемой «Большой Игры» – шпионского противостояния Англии и России в Туркестане, и от большой русской политики до пугающих дервишских практик. Диковинным образом история рода Триярских оказывается прочно связана с историей России в целом, за частным проступает всеобщее, «сквозь малый камень», как писал Николай Тихонов, «прорастают горы», а из-за плеча Андрея Белого выглядывает Редьярд Киплинг. Ничто не случайно, каждая деталь раскручивает романный маховик – и в то же время может быть прочитана на многих уровнях, от бытового до мистического.

«Поклонение волхвов» – роман, который удивительно легко встраивается в систему координат современной русской прозы: обозначить его место совсем не сложно. Представьте себе нечто поэтичное, как «Письмовник» Шишкина или «Матисс» Иличевского, но только плотное и достоверное, как «Лавр» Водолазкина, многолюдное, как «Обитель» Прилепина, но при этом масштабное и разнообразное, как «Даниэль Штайн» Улицкой или «Воскрешение Лазаря» Шарова. Если вам это удалось, можете считать, что некоторое впечатление о романе Сухбата Афлатуни «Поклонение волхвов» у вас имеется. Но это, боюсь, тот случай, когда «некоторого впечатления» недостаточно – рекомендую ознакомиться лично.

Евгений Чижов

Перевод с подстрочника

[71]

С большим отрывом лучший и, безусловно, самый актуальный русский роман 2013 года, лишь по недоразумению не получивший ни одной заметной литературной премии, – эдакий парафраз оруэлловского «1984», только в более экзотическом (и, пожалуй, более правдоподобном) антураже. Главный герой, московский поэт Пичигин, отправляется в Коштырбастан – вымышленную страну в Средней Азии, заимствовавшую ландшафт у Киргизии, а государственный строй – у Туркменистана. Едет он туда по приглашению бывшего соученика, а нынче – главного местного пропагандиста (эдакого Владислава Юрьевича Суркова), состоящего при Великом вожатом – всесильном, загадочном, недосягаемом и, разумеется, бессмертном местном диктаторе. Вождь всех коштыров – не просто всенародно любимый друг и учитель, но еще и великий поэт, стихи которого Пичигин должен перевести на русский. Чтобы лучше понять Народного Вожатого и увидеть за бездушными буквами подстрочника живого человека, Пичигин, как в борхесовском «Приближении к Альмутасиму», принимается ловить слабые и неверные отблески личности диктатора в людях, лично с ним знакомых. И, в результате, сам попадает в ловушку. Всё дальнейшее – захватывающая история о том, как европеец, либерал и интеллигент понемногу поддается темному обаянию деспотии, из стороннего ироничного наблюдателя и критика превращаясь сначала в осторожно сочувствующего, а после и в адепта культа. Механика процесса описывается Чижовым настолько мастерски, что, в общем-то, никаких вопросов относительно того, что же находили в Сталине или, допустим, в Гитлере европейские интеллектуалы, уже не возникает. То самое и находили. Что называется, тема власти и ее харизмы раскрыта – ни прибавить, ни убавить.

Алиса Ганиева

Праздничная гора

[72]

Имя Алисы Ганиевой – словно бы универсальный ответ на вопрос «А кто у вас в России нынче молодой писатель?», да и сама она производит порой впечатление не столько живого человека, сколько действующей модели успешного литератора нового поколения. Уроженка Дагестана, выпускница Литинститута, лауреат премии «Дебют» за повесть «Салам тебе, Далгат!» (опубликованную, кстати, под мужским псевдонимом Гулла Хирачев), Ганиева выстраивает свою писательскую карьеру с продуманной тщательностью, довольно неожиданной в хрупкой брюнетке двадцати семи лет от роду. Виртуозное обыгрывание кавказских реалий, умелая работа с литературными агентами (первая же книга Ганиевой была переведена на английский, французский, китайский и немецкий языки – редкая удача для дебютантки), выверенная стратегия поведения – молодая писательница железной рукой лепит из самой себя образ будущего классика.

Новый роман Ганиевой «Праздничная гора» – очередная и очень важная вешка на этом пути. Вторая книга после нашумевшей первой – всегда сложное испытание для писателя, от преодоления которого зависит, по сути дела, вся дальнейшая литературная биография. И Алиса Ганиева справляется с ним достойно, хотя и не безупречно.

На протяжении первых двух третей роман производит впечатление пестрого набора сценок из разноязыкой и разнокультурной дагестанской жизни. Махачкалинские просвещенные кумушки пекут мужьям чуду (лепешки с начинкой) и сетуют на то, что дочки их избыточно увлекаются исламом и того гляди «закроются» – наденут чадру. Юноши ухаживают за менее благочестивыми девушками и «качаются» на спортивных площадках во дворах. Мужчины решают сложные проблемы кланового управления, затейливо перевязанные с вопросами тотальной коррупции. Новообращенные мусульмане пытаются воссоздать дедовские религиозные обычаи, нередко зависая на полпути от веселого абсурда к мрачному фанатизму. Десятки голосов, интонаций, сюжетов, имен и лиц группируются вокруг главных героев – юноши Шамиля, отправленного собирать материал для очерка о народных промыслах в отдаленном районе, и девушки Аси, регулярно встречающейся Шамилю на пути. Впрочем, назвать этих двоих героями будет, пожалуй, не совсем верно: их функция в романе – не столько действовать, сколько наблюдать и сводить воедино всю эту развеселую полифонию.

Поначалу бодрая свистопляска экзотических реалий завораживает, потом к ней привыкаешь, а после она начинает раздражать суетливостью и бесконечными – как в современном клипе – «монтажными склейками». И ровно в той точке, когда мельтешение становится почти невыносимым, то есть примерно за восемьдесят страниц до конца книги, Ганиева нажимает на скрытую доселе педаль, включая совершенно новый регистр. Этнографическая, по сути, история оборачивается самой настоящей антиутопией, исподволь прорастающей сквозь романную ткань. Исламистские настроения на Северном Кавказе закономерным образом переходят в фазу практического воплощения, Дагестан отделяется от России огромным Валом, после чего его захлестывает кровавая волна, неизбежно сопутствующая любым подобным проектам. То, что казалось смешным, становится страшным, герои гибнут один за другим, а многочисленные фольклорные мотивчики сливаются то ли в мрачную душераздирающую симфонию, то ли в гул канонады.

К сожалению, в пересказе «Праздничная гора» выглядит чуть лучше, чем на самом деле. Последняя – самая мощная по замыслу автора – треть романа кажется несколько искусственной, поскольку в первых двух третях Ганиевой куда больше нравится развлекать читателя колоритными байками, чем нагнетать необходимый саспенс и взводить соответствующие сюжетные пружины. В результате исламистский переворот кажется не столько скрытым двигателем всего романа, в финале эффектно вырывающимся наружу, сколько способом свернуть всю историю по-быстрому, проставив в соответствующей графе победоносную галочку: замысел масштабен, финал трагичен, спасенных нет.

Впрочем, нечестно было бы ожидать от совсем еще молодого автора способности одновременно создавать живой, полнокровный мир и при этом конструировать в нем сложные и убедительные сюжеты. С первой из этих задач Ганиева справляется на пять с плюсом. Надо полагать, со временем освоит и вторую, ибо ума, таланта и целеустремленности этой девочке не занимать.