Древесная магия партикуляристов - Варвара Мадоши

Король-император смотрел на взрослых расстроенными глазами: ему было грустно осознавать, что его вещи питают к нему такую ненависть. Рютгер, поикдая покои, на секунду подошел к королю и заметил успокаивающим тоном:

— Не расстраивайтесь, ваше величество. Таково свойство природы: никто не любит, когда его используют. Даже неодушевленные предметы.

— Так, герцог, — сказал Антуан, вдруг посмотрев не Марофилла с недетской проницательностью. — Выходит, и мне надо бы так же ненавидеть Регента?

Сердце Рютгера подпрыгнуло: неужели утренний инцидент все-таки завершится чем-то хорошим, и ему получится найти во дворце союзника?.. Ведь его величество может оказаться прекрасным помощником, несмотря на его молодость.

— Ваше Величество вольны испытывать любые чувства, какие пожелают, — заметил Рютгер, — но людям, в отличие от предметов, приходится прилагать определенные усилия, чтобы скрывать свои чувства.

— Герцог, — сказал Антуан, — вы очень интересно объясняете. Куда интереснее моего учителя. Приходите еще как-нибудь.

— Непременно, Ваше Величество, — Рютгер поклонился и ушел. Настроение его нельзя было назвать безоблачным, но оно, определенно, улучшилось после этого обмена репликами.

Аристайл зато был мрачнее тучи: осознание мебельных чувств было ему так же горько, как и королю, но, в отличие от мальчика, он не обладал достаточной восприимчивостью, чтобы понять утешения Рютгера. Даже общество леди Алисы, которая покончила со своим сегодняшним дежурством в покоях принцессы и присоединилась к жениху и герцогу, не смогло развеять печаль храброго, но немного простодушного рыцаря.

Именно поэтому Рютгер пригласил их на День Рождение своей кузины: не столько, чтобы утешить, сколько чтобы отвлечь. Он и не предполагал, что отвлекающий маневр окажется столь успешным.

Глава 18. Решающая схватка

И однако, ради того, чтобы не утратить свободу воли, я предположу, что, может быть, судьба распоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же половину, или около того, она предоставляет самим людям.

Итак, сэр Аристайл достал свой заколдованный меч и, взяв его наперевес, угрожающе направился к Матиасу Бартоку. Матиас, не теряя присутствия духа, для начала испробовал на новом противнике свой магический арсенал, однако ему не потребовалось много времени, чтобы выяснить: сэр Аристайл был весьма опытным борцом с партикуляристами, следовательно, на нем не оказалось ни единой вещи из растительных волокон — рыцарь-маг одевался исключительно в шерсть и шелка.

Матиас отнюдь не считал наилучшей тактикой встречать длинный меч двумя кинжалами, пусть и довольно длинными, однако путь к отступлению надежно перекрывали немедленно рассредоточившиеся и сориентировавшиеся на новую тактику боя телохранители. Все же древесный маг парировал несколько ударов, и даже довольно удачно парировал, торопливо размышляя, что ему делать дальше…

И тут внезапно леди Лаура Марофилл решила, что пришла ее пора напомнить о своем присутствии в сюжете.

С мелодраматичным вскриком, намекавшим на долгие годы ежедневных тайных тренировок, она кинулась к Матиасу, норовя крепко его обнять.

— О, мой единственный! — голосила она. — Ты наконец-то явился ко мне! Неузнанный, ты преодолел все препоны! Я не позволю такому пустяку, как семейная вражда, разлучить нас!

Предыдущие атаки Матиаса Бартока никак не подействовали на романтично настроенную даму, ибо она не признавала никакой одежды, кроме шелковой — возможно, всего лишь потому, что никто не потрудился объяснить ей, что материал этот изготовляется насекомыми.

Атака леди Лауры Вдохновенной — таков был ее официальный титул как благородной леди — несколько пошатнула как моральное, так и фактическое равновесие Матиаса, но на ногах он устоял. Более важным в контексте битвы оказалось то, что неожиданное вмешательство дамы заставило Аристайла прервать удар, который он готовился нанести, и даже отступить на полшага. О нет, уже через секунду Аристайл опомнился и готов был действовать согласно изменившейся обстановке, да только Матиас Барток не дал ему этой секунды.

Будучи фаталистом, Матиас приобрел хороший навык готовности к неожиданным поворотам судьбы и авторского произвола. Поэтому он схватил пытающуюся его облобызать леди Лауру за кружевной ворот платья, развернул и притянул к себе, сноровисто приставив к морщинистой шее пожилой дамы нож.

— Пропустите меня к выходу! — звучно крикнул он на весь зал. — Или ей не жить!

Матиас полагал бегство трусостью, а своевременное отступление — разумным тактическим ходом.

— Да-да! — воскликнула леди Лаура. — Пропустите его, и он умчит меня в закат!

Томас Марофилл заметно побледнел. Рютгер страдальчески закатил глаза к небу и поморщился, как будто съел что-то кислое. Аристайл опустил руки и скосил глаза на своего начальника, совершенно не зная, что делать.

Положение, на удивление всем, спасла леди Алиса.

Надув губки и взмахнув нежно-розовым веером, который держала в руках (сегодня наряд леди Алисы был выдержан в традиционных тонах Дня Златовласой Девы, который праздновали при дворе), она произнесла:

— Ах, как здесь невыносимо скучно! Ваше сиятельство, когда вы приглашали нас к себе, неужели вы не знали, до чего ваша кузина не умеет организовывать празднества?..

Сказав это, леди Алиса щелкнула пальцами и изрекла совершенно с другой, окрашенной родовой магией интонацией:

— Танцуют все!

По щелчку несколько утративший чувство реальности оркестр взмахнул смычками, сидящий за клавесином тапер ударил по клавишам, трубачи дунули со всей мочи. Гости, подобрав подолы юбок, полы камзолов или же не обращая внимания на то, что они остались в чем мать родила, включились в немедленно вспыхнувшее в зале зажигательное веселье. Они начали танец. О, как они танцевали! Леди Лаура, к полному своему восторгу, изящно изгибалась в объятиях ничего не понимающего Матиаса, кузина Летиция отплясывала, схватив за руки сразу двух наиболее пригожих телохранителей, сэр Аристайл кружил пожилого мизантропа, купца первой гильдии, официального любовника кузины Убитьсямне, и оба они не знали, как друг от друга отделаться. Большая же часть гостей, слипнувшись наподобие паровозика, экспериментальная модель которого уже бегала между Варроной и крупнейшим угледобывающим центром Шварцбергом, слаженно отбрасывали ноги в лихой ламбаде. Ведущим у паровозика оказался Рютгер, от души наслаждавшийся ситуацией, а замыкал его Томас, на лице которого было написано мрачное смирение с происходящим.