Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

— Что вы, ваше величество! При чем тут шведы?! Пусть они и дальше чистят свои пушки! К нам прибыла опера, государь, итальянская опера! Та самая опера, которую ваш венценосный собрат Людовик, под печальным влиянием иезуитов и госпожи Ментенон, изгнал из Парижа, прибыла в Дрезден! Знали бы вы, сир, чего мне стоило добиться этого ангажемента! И потом, бедных артистов надобно было переправить через бушующие фронты войны. Но все позади, и они здесь!

— Вот это известие, Якоб! Дай я тебя обниму... — И король стиснул своего камергера в таких мощных объятиях, что тот сразу вспомнил, почему его повелителя называли Августом Сильным. Известен был случай, когда, похваляясь своей силой перед царем Петром, Август согнул подкову. Правда, Петр ее потом снова разогнул, но об этом при саксонском дворе не вспоминали.— Итак, опера, примадонны, балерины...— гудел Август. И вдруг загорелся:— А среди них есть хорошенькие?

Фон Витцум-многозначительно закатил глаза:

— О, сир!

— Ближе к делу, Якоб!— Август сдавил своей дланью плечо камергера. Тот поморщился и, привстав на цыпочки, доложил свистящим шепотом:

— Прелесть! Фатима! Турчаночка! Узкая ножка, высокая грудь, говорят, исполняла танец живота перед самим герцогом Орлеанским. Чудо, сир, чудо!— И, не удержавшись, фон Витцум поцеловал кончики собственных пальцев.

Но тут парчовый полог вдруг распахнулся, и оттуда, яко фурия в парижском пеньюаре, вылетела Анна Констанца Брокдорф, она же графиня Гойм по первому мужу, она же княгиня Козель (сей титул с большим трудом через немалые презенты Август выхлопотал у императора Священной Римской империи). Рослая, с изумрудными, блестящими от гнева глазами, с распущенными как бы в безумии по белоснежным плечам черными волосами, княгиня тотчас же доказала, что она прекрасно фехтует. С помощью одной туфли она одержала молниеносную победу над фон Витцумом, принудив его к постыдной ретираде, и обратилась затем против Августа с такой пылкостью, что король без королевства шумно рухнул перед ней на колени.

— С меня хватит, черт подери!—кричала княгиня, как базарная торговка.— Я по горло в дерьме от ваших куртуазных историй! Я посмешище среди женщин! Да пи одна порядочная женщина не ляжет в кровать с таким старым распутником, как вы!

Голос у княгини был резкий и хриплый, как подкопан труба, и скоро весь замок знал об очередной баталии в королевской опочивальне. Как всегда, последней узнала об этом жена Августа, тишайшая байретская принцесса.

— Что случилось? — оторвалась она от колыбели своего годовалого сына,— Чьи это крики?

Собравшиеся в детской фрейлины королевы смущенно молчали. Наконец самая старшая из них рискнула предположить, что это, очевидно, княгиня Козе ль читает утреннюю проповедь его величеству.

— Но каков тон! — рассмеялась королева.— Я бы никогда не осмелилась на подобную проповедь. Право, мое счастье, что моя соперница поистине достойная женщина.

А тем временем достойная женщина, победоносно размахивая туфлей перед носом поверженного Августа, визжала как дикая кошка:

— Вы ведете себя как султан в серале. Хуже! У того все пятьсот жен законные чистые женщины, а вы путаетесь со всеми судомойками Европы. Сколько их у вас было, я спрашиваю? Сколько? Впрочем, нет нужды в проверке, достаточно зайти в вашу галерею красавиц. Ведь с каждой вашей метрески вы изволили заказать портрет! Так сказать, для воспоминаний или чтобы не сбиться в счете!

Тут княгиня нежданно выдохлась, рухнула на постель и зарыдала столь же звучно, как рыдали ритуальные плакальщицы в императорском Риме.

— Но поверь мне, Анна, ты, как всегда, ошиблась! — Решив, что гроза пронеслась, Август встал с колен.— Мы говорили с Якобом только о политике, о большой политике, Анна.

Княгиня перестала плакать, подняла голову и, как показалось Августу, недоверчиво прислушалась. Август продолжал уже уверенней:

— Видишь ли, дорогая, он ездил к графу Пиперу, шведскому министру, чтобы разведать, сколь скоро шведы уберутся из Саксонии. И привез новости, очень хорошие новости!

Тут княгиня вдруг рассмеялась. Все эти перемены от слез к смеху совершались в ней столь внезапно и убедительно, что она вполне могла бы играть на сцене «Комеди Франсез».

— Ох, я не могу! Так это у толстяка Пипера узкая ножка! А я-то и не знала, что вы с вашим несносным распутником, этим Якобом, способны целовать кончики пальцев при одном упоминании имени шведского министра! — Княгиня смеялась оглушительно, как фельдфебель, хвативший чарку русской водки. — И я еще удивляюсь, почему вы боитесь спросить своего любезного кузена, короля Карла, когда же он к черту уберется из Саксонии! Куда угодно: на восток, на запад, на юг, на север — на все четыре стороны! Но вы не можете! О, вы и Якоб влюблены в эту толстушку Пипера. Еще бы, он танцует перед вами танец живота! И вы ездите к Карлу, очевидно, затем, дабы, затаив дыхание, любоваться его первой красоткой! Держите меня! Я больше не могу!— Княгиня звонко поцеловала кончики пальцев и в восторге забила ногами: — Граф Пипер турчанка, граф Пипер и танец живота!

Казалось, что ее хватит удар от смеха. Август, снова решив, что гроза миновала, нагнулся было для примирительного поцелуя, но фаворитка резко повернулась и отвесила королю такую звонкую затрещину, что у караульного солдата, что стоял у дверей опочивальни, упало и само выстрелило ружье.

— Ну, это переходит уже всякие рамки, сударыня! — побагровел Август и решительно вышел из спальни. С порога он все же не выдержал, обернулся и увидел свою любовницу без всякого пеньюара, стоящую на толстом персидском ковре в позе Ифигении из известной трагедии Расина.

— А вы, сударь, ко всем вашим слабостям еще и лжец!— отчеканила несостоявшаяся актриса, и в эту минуту Август понял, что еще больше любит свою несравненную княгиню Козель.

Обед трех королей

С раннего утра на кухне первого министра Швеции графа Пипера шли важные приготовления. На помощь графскому обер-кухмистеру были званы повара из полка ниландцев, стоящего в Гюрстендорфе.

— Послушай, Густав, а вдруг мы не угодим важным особам,— беспокоился поваренок-новобранец,— ведь, я думаю, они знают толк в хорошей кухне, эти сиятельные персоны, а мы им готовим солдатскую похлебку?

— Э, ерунда!— Старый полковой повар флегматично потягивал пиво, ожидая, когда можно будет снимать пробу.— Нашему королю что ни вари, он, как свой брат солдат, все съест да еще похвалит! А что касается тех двух королей, то, я думаю, нашему Карлу только понравится, если эта пивная бочка, которую сасы именуют своим королем курфюрстом Августом, или тот новый польский королек Станислав поморщатся от солдатской похлебки. Я думаю, нас для того и прислали на графскую кухню, чтобы мы угостили этих господ полковой приправой.

В это время на пороге появился графский обер-кухми-стер и приказал подавать блюда на стол. Знатные господа уже прибыли.

Карл XII и новоявленный король Речи Посполитой Станислав Лещинский сидели уже в маленькой гостиной, увешанной старинными картинами, когда к дому подкатила великолепная, запряженная восьмеркой белоснежных лошадей двойная карета, и из нее, щурясь от яркого весеннего солнца, вышел экс-король Август. Он сохранял внешнюю невозмутимость, но весь напрягся в ожидании какого-либо подвоха со стороны этих мальчишек, как он про себя называл обоих своих соперников, каждому из которых не было и тридцати лет.

Худощавый, стремительный Карл подошел к Августу быстрой и легкой походкой кавалериста, потянулся, обнял за плечи и сказал, будто отрубил:

— Здравствуй, брат!

Август нагнулся, дабы облобызать братца (их матери — датские принцессы и впрямь сделали их двоюродными братьями), но тот уже круто, по-военному повернулся и замаршировал в столовую. За ним последовали и оба польских короля, так что у дверей вышло полное замешательство: и Август, и Станислав желали войти первыми. Более ловкий и гибкий Станислав сделал вид, что он пропускает вперед Августа, и, когда тот согнулся в благодарственном поклоне, первым проскользнул в столовую.

Карл уже сидел за столом и наблюдал за всем с явной насмешкой. Настроение у Августа окончательно испортилось. А тут еще вошедший солдат прямо под его королевский нос поставил миску с вонючей солдатской похлебкой. Последнего Август совершенно не понимал: «Ну хорошо, ты герой, ты хочешь войти в мировую историю, оттого спишь под солдатской шинелью и ешь на полковой кухне — за пропуск в мировую историю надобно платить! Но почему должны страдать гости?!»

— Вам нравится эта картина?

Август едва не поперхнулся от неожиданного вопроса своего венценосного брата, указывавшего на висевшее у окна большое батальное полотно. Обычно обеды проходили в полном молчании, и нынешняя разговорчивость Карла, признаться, озадачила и встревожила Августа.