Бега (пер. Л.Стоцкая) - Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska

– Может, подпруга лопнула?

– Тогда жокей слез бы, а он ехал до конца!

– Он притворяется, специально придержал коня, а теперь боится дисквалификации…

– Да, они такие пугливые, вы же знаете.

– Снимут четверку.

– Тогда Виола будет шесть-один!

– Шесть-один – это целое состояние, – с запалом объявил пан Здись.

– Сто миллионов, – ехидно подсказала я. – Пока что пришло четыре-шесть…

– У меня обе есть, – сообщил Юрек. – Но что-то должны сделать, раз объявили протест, только не знаю, кого они выкинут.

– Я проиграла, – изумленно сказала Моника Гонсовская. – Вы были правы, надо ставить третью сторону треугольника, но с этой лошадью определенно что-то случилось. Он так выглядел, словно внезапно страшно захотел спать. Я спущусь, посмотрю поближе…

Техническая комиссия решила вопрос полюбовно. Заезд не отменили, просто дисквалифицировали Полонеза, что встретило полное одобрение народа. Возврат ставок спасал деньги.

– Ну и привет, – сказала Мария. – Выигрыши объявят послезавтра.

– Но квинта будет страшная, – с восторгом восклицал пан Здись. – В квинте нет возвратов?

– Факт, – подтвердил Вальдемар. – Только квинты вовсе не будет. И посмотрите, я так хорошо начал…

– И последовательность будет колоссальным выигрышем… – начал пан Здись.

– Прекратите, не то я стану выражаться, – пригрозила я. – Какая последовательность, откуда у вас тут последовательность, возврат ставок за Полонеза – двадцать тысяч, посмотрите – двадцать тысяч козьих орешков…

– У нас ведь еще возвраты, – объявила Мария. – Пока мы ни одного триплета не проиграли. Метя, отрывай эти купоны. Нет, погоди, этот мы выиграли, мы заканчивали его Хименой.

Последовательность подсчитали, двенадцать тысяч, триплет все еще был недостижим. Я схватила Метю за руку и потащила его вниз.

– У меня вся жизнь отравлена этой опекой над тобой. Будешь делать все то же, что и я, потому что мне уже терпения не хватает. Или я не могу ставить как человек, или вся нервничаю, не пристукнул ли кто тебя!

Метя не протестовал, забота о его жизни доставляла ему явное удовольствие. Пятый заезд был наградным, именным, шли шесть лошадей, из которых ставить можно было на двух, Варраву и Стояна. Остальных словно не существовало. Оба фаворита отличались так, что не могли проиграть, и у меня кожа мурашками покрывалась при мысли о том, что я снова должна буду впихивать деньги в этих железных фаворитов. В нормальной ситуации как Сарновский, так и Бялас должны были бы остаться сзади, но поскольку по непонятным причинам они едут честно, нельзя рассчитывать на то, что они придержат лошадей.

Прежде чем вернуться наверх, я успела этого злосчастного Метю потерять. Тупорылый тип все время крутился около него, и это меня дополнительно напугало. Я бросилась к Ярковскому, решительно протестуя против возложенных на меня обязанностей, где-нибудь в другом месте – ради Бога, могу с него глаз не спускать, но уж не здесь! Старший комиссар на бегу меня успокоил, что за Метей следят очень старательно, и пропал в густой толпе. Мне ничего другого не оставалось, как только идти на свое место и ждать Божьей милости.

Метя сидел в своем кресле, отчего мне стало так хорошо, что я даже его не выругала. Вернулась Моника Гонсовская.

– Я все знаю, – сказала она. – Полонез получил снотворное. Я говорила, что он показался мне сонным. Не хвастаюсь, но я и вправду понимаю в лошадях, я среди них выросла, а иногда даже пробую что-то думать. А эти два фаворита мне вообще не нравятся, они вышли в паддок в отличной форме, а тут стали гаснуть на глазах. Я бы их сняла с заезда…

Тут рупор хрюкнул и объявил, что конь номер два, Стоян, и конь номер четыре, Варрава, снимаются с заезда дежурным ветеринаром. Секунду царила тишина, после чего вскочили все, спрашивая, закрыли уже кассы или еще нет.

Звонка к закрытию еще не было, поэтому я успела взять деньги обратно и поставить три последовательности на Битинию. Возле касс царил дантов ад. Моника Гонсовская похвасталась, что на этих коней она даже не ставила, а поставила только пять-три, на Битинию с Дельфином. Я позавидовала ей, на Дельфине ехал Куявский, и, если бы я успела подумать, тоже, наверное, поставила бы только пять-три. Скорек на единичке мне особого доверия не внушал, а ученик Мязга на шестерке в принципе не имел шансов. Лошадь была неплохая, зато Мязга – ни к черту. После того как из паддока убрали фаворитов, не осталось никого другого, кроме Битинии и Куявского.

Битиния без проблем выиграла, Куявский был вторым, Мязга третьим, а Скорек последним.

– Что за кошмарный такой день! – сердился Вальдемар. – Уже объявили первый триплет или нет?

– Да куда там, я же говорила, – встряла Мария, – завтра скажут.

– Какой скандал, идиотизм, ведь бухгалтерия на пальцах считает. – бесился Юрек. – Ну, есть у меня Битиния, и что? При таких возвратах не триплет будет, а кукиш с маслом! А квинта моя сломалась еще на Химене, потому что у меня была Виола!

– Такой фукс вроде бы эта Виола, а у всех она есть! – ехидно заметил пан Эдя.

– А вы не узнали, пан Вальдек, почему тех двоих сняли? – спросил пан Собеслав.

– Больные они были…

– Не больные, а допинг получили, – поправил полковник.

– Наоборот, – тихо возразила Моника Гонсовская. – Не допинг, а антидопинг…

За столиком возле барьерчика все еще сидел Капуляс в компании, которая разговаривала все более цветистым языком. По-хорошему, если бы вычеркнуть те слова, которых в словарях до сих пор днем с огнем не найдешь, так в их речи уцелело бы едва ли каждое двадцатое. Капуляс принимал в беседе уже более активное участие, он все еще держался неплохо, но явно начал расслабляться. К ним причалил Врублевский.

– И хорошо! – сказал он ожесточенно.

– Кому хорошо? – разозлился один из собеседников, после чего из цензурных слов в его речи остались одни только местоимения. Можно было считать, что он выражает общее недовольство всем на свете.

Врублевский был трезв.

– Заткнись, – предложил он. – Мне это не нравится. Увидим, что сейчас будет.

Мне стало не по себе. Я заглянула в программку. Метя вернулся на кресло с воплем «давай, Клубничка!» на устах. Клубничка принадлежала Врублевскому, ехал на ней Куявский после многочисленных любителей и учеников. Не дожидаясь, когда объявят выигрыши, я помчалась вниз.

– Вы куда-то пропали, а я вам хотела сказать, что в этом заезде можно рассчитывать только на одну лошадь, – сказала Моника Гонсовская, когда я наконец взяла деньги, поставила на заезд и убедилась, что за Метей следит Мария и оба подсматривают за Фигатом. – Лошадь номер шесть, это Клубничка, Я, правда, ничего не понимаю, поскольку вижу, что раньше она приходила максимум пятой, но она самая лучшая среди них и в замечательной форме. К ней приближаются две лошади: Граница и Юргельт. У Границы роскошные бабки. Я поставила и на третью сторону треугольника, но очень дешево.

Зная собственную фортуну, я поставила на Клубничку со всеми остальными, и уверенность в безумии Мети стала решительно во мне ослабевать. В триплете у меня не было Клубнички, пока что мне возвращали все ставки из-за снятых с бегов лошадей, на остальное я махнула рукой. Мнение Моники напомнило мне кое о чем.

– Могу вам сказать, в чем дело. Продолжается честная езда на хороших лошадях, чего никто не понимает. У меня получается, что Клубничку до сих пор изо всех сил придерживали, может быть, сегодня ей удастся прийти первой…

– Давай, Клубничка! – заорал с восторгом Метя.

– Может, его в Творки[3] отправить? – вполголоса спросил испуганный Юрек.

– Метя, – зловеще начала Мария. – Клубничка у нас в одном триплете, и она не придет, раз мы на нее поставили. Но больше у нас ее нет! Перестань говорить глупости, потому что я и впрямь тебе сделаю что-нибудь нехорошее.

– Давай, Клубничка! – откликнулся Метя.

– Дебора тут уже висит! – громко с вызовом сказал пан Эдя. – Глебовский сам на нее сто триплетов поставил, уж он знает, что делает…

– Болека нет, – со значением сказал Вальдемар. – Уж где-где, а тут у него шансов нету, он сам вчера так говорил.

– Давай, Клубничка!

– Только единичка, господа, ну, еще может быть пятерка, – вещал пан Здись. – Малый вес, молодые лошади, полнокровные, а вес – дело великое.

– На тысячу двести метров?!

– Не имеет значения! Придет один-пять…

– Вы и впрямь считаете, что Глебовский так легко выбросит собственные деньги в окно?

– Люди, люди, про что это вы?! – стонала Мария. – Здесь может прийти только Двуйницкий! Пентагон – конь высшего класса!

– Шестьдесят кило!

– Ну и что?! На такую-то дистанцию?!

– Давай, Клубничка!!!

Лошади, видно, заразились человеческим волнением, никто не хотел войти в машину. Они пятились, вставали боком, пытались удрать в кусты, сбросить жокеев. В конце концов ввели двух, Границу и Пентагона. Юргельт решительно сопротивлялся.