Формула гениальности - Шокан Алимбаев

Моллюск нормальных условиях выделяет перламутр, в особых же болезненных условиях в его раковине образуется жемчуг. Разница между перламутром и жемчугом – в расположении слоев выделяемого моллюском органического вещества. В жемчуге слои известкового соединения гуанина располагаются концентрически, в перламутре же они идут параллельно. Различие между веществом перламутра и веществом жемчуга объясняется тем, что жемчуг образуется при необычных условиях, когда моллюск тратит большее количество энергии на самозащиту.

Гениальность тоже формируется в условиях, когда человек в течение долгих лет тратит большое количество энергии «на самозащиту», на утверждение себя как биологического индивидуума в мире природы. Подобно тому, как разнятся между собой вещество перламутра и вещество жемчуга, подобно этому столь же сильно разнятся между собой в качественном отношении мозг простого и мозг гениального человека. Вполне возможно даже, думал Наркес, что различие их между собой объясняется разным структурным соотношением одного и того же мозгового вещества.

Именно на прекрасном знании возникновения жемчуга только в необычных условиях основано его искусственное выращивание, возникновение и существование той уникальной и невиданной ранее области промышленности, у истоков которой стоял великий Микимото. Жемчуг, образующийся по воле человека… и гениальность, возникающая по воле человека… Сходные очень принципы…

Интересны не только способности гениальных людей, но и их нравственные побуждения. В своем могучем и необоримом стремлении совершить ту или иную миссию в истории человечества гений напрягает все свои титанические духовные силы. На пути к избранной им цели он способен победить, казалось бы, совершенно непреодолимые, с точки зрения трезвого житейского разума, трудности, любые свои физические и психические недуги. На первый взгляд, воля подобных людей кажется понятной и объяснимой. И только при ближайшем рассмотрении, только самому проницательному уму становится понятным, что это таинственный и в общем-то трудно объяснимый психический феномен, который творит самого гения. Для гениального человека слово «талант» зачастую обозначает то же, что и бездарность. Ежедневно и ежечасно он мучительно стремится к тому совершенству, которое он наметил для себя. И у этого совершенства часто не бывает конца. Только в таком непостижимо грандиозном и титаническом труде рождается волшебное слово, гениальные полотна и звуки, уникальные творения зодчих и скульпторов. Только так приходит великая мировая слава. Только так рождается мощное свечение ярчайшей звезды.

Не удивительно, что, осознавая эту истину в полной мере, гениальные люди относятся с плохо скрываемым презрением ко всем карьеристам и интриганам, ко всем околонаучным мэтрам и вообще ко всякого рода дельцам от науки и искусства. Так, высокомерный и непомерно гордый Леонардо да Винчи говорил о людях, непричастных к подлинно большому творческому труду: «Их следует именовать не иначе, как проходами пищи, множителями кала и поставщиками нужников, ибо от них, кроме полных нужников, не остается ничего». Он, Наркес, не может повторить эти слова итальянского гения о всех представителях человеческого рода, ибо среди них немало честных и добрых людей. Доброту, и в более широком смысле любовь к людям, он всегда ценил выше способностей и других достоинств человека. Даже выше гениальности. Но одно дело – любить простого честного труженика, живущего нелегким своим трудом, и совсем другое – любить карьериста, бездаря и приспособленца, ищущего легких путей в жизни. В отношении всех последних его так и подмывает повторить слова да Винчи, потому что после них в науке и в искусстве не остается ничего, кроме кала.

За долгие годы изнурительного и совершенно ни с чем не сравнимого по объему труда он, Наркес, выработал собственную шкалу ценностей. И по этой шкале такие добродетели, как смирение перед авторитетом или почтительность к возрасту, никакой ценности не имели. Высшую и единственную ценность по ней имела только Истина.

Наркес нахмурился. Зачем он так яростно стремился всегда к истине? Зачем он всю жизнь упорно ставит ее выше всех больших и малых авторитетов, выше всех великих и малых мира сего? Зачем он идет против устоявшихся, традиционных взглядов на проблему гениальности, хотя всем прекрасно известно, что он единственный и бесспорный мировой авторитет в этой области в настоящее время? Разве не он лучше, чем кто-либо, знал, что быть реформатором и совершать великие открытия, какие бы высокие эпитеты к ним позднее ни прилагали, труднее всего? Труднее потому, что один на один вступаешь в поединок с инерцией человеческого мышления, с этой «страшной, – по определению Ленина, – привычкой». По субъективному мнению его, Наркеса, законы инерции человеческого мышления действуют более могущественно и более глубоко, чем законы всемирного тяготения. Или, говоря другими словами, являются законами тяготения к старым, традиционным понятиям. И в этом своем свойстве человеческий мозг тверже камня…

Ах, этот демон мысли. Он терзал его всю жизнь…

Наркес задумался, устремив взгляд куда-то перед собой. Какие-то стихотворные строки смутно рождались в нем. «Стремится к совершенству человек. И нет его дерзаниям конца…» Нет, не так, подумалось Наркесу. Надо по-другому.

Стремится к совершенству человек.И нет его дерзанию конца.Прожить спокойно свой короткий век Не хочет он. И требует венца…Вот так будет точнее. Давно не рождались в нем стихи.И нет его дерзанию конца…

Весь вечер прошел в мучительных и сложных размышлениях.

13

Баян чувствовал себя намного хуже, чем раньше. В последнее время он перестал ходить к родителям, чтобы не испугать их своим столь изнуренным и болезненным видом. В то же время, стараясь не беспокоить их долгим отсутствием, он время от времени позванивал им, говоря, что все у него хорошо и благополучно. Дела же у него обстояли совсем по-другому. Резкие приливы стеснительности и отчаяния сменялись взлетами чудовищной дерзости и честолюбия. Будущее полыхало перед ним фантастическим грандиозным заревом. Сейчас, в эти неслыханно трудные дни своей жизни, он, как никогда раньше, осознавал себя уникальным математическим гением. Мозг его исступленно работал над решением нескольких сложнейших теорем одновременно. В то же время по причине чрезмерно напряженной психической жизни он постоянно испытывал сильную тоску, которая не давала ему усидеть на месте и все время вынуждала куда-то идти и идти, не останавливаясь. В эти дни он все чаще и чаще выходил из дома. Стремительным шагом преодолевал улицу за улицей, в каком-то экстазе чувствуя, что ходьба становится все более быстрой и безудержной. Долго проходив так по улицам, он возвращался домой и остаток дня проводил в угнетенном состоянии духа. Грустные и скорбные мысли навещали его в последнее время. Он уже не раз глубоко раскаивался в том, что согласился участвовать в эксперименте, и теперь скрывал это от окружающих, чтобы никто не счел его малодушным. В эти дни он, словно надеясь на внезапное, непостижимое чудо, все чаще восклицал: «Титаны всего мира! Поддержите меня, дайте мне силы выдержать и совершить великое деяние!» Но титаны всего мира не помогали. Больше того – они безмолствовали. И тогда в отчаянье Баян начал смутно догадываться о том, что каждый из них на своем безмерно трудном пути познания и творчества с трудом и едва помог себе. И что в этом грандиозном труде никто не может помочь гению…