Яблоко транзита - Хаим Калин

– Чего-чего, а стеснительности за вами не замечалось, господин Куршин… – кокетливо ладошкой пригласила дама этапированного усаживаться.

– Ты права, Стелла, похоже, я поизносился. В беге против времени… – мрачно откликнулся Алекс, шумно усаживаясь.

Дама застыла с приоткрытым ртом, казалось, пасуя разобрать смысл сказанного. Надо полагать, ее смутило обращение «Стелла», коей она то ли не была, то ли не понимала, откуда арестант мог ее имя знать. Но тут в ее глазах вспыхнули искорки догадки, дама покачала головой, после чего озорно погрозила пальчиком со словами:

– Не зря у тебя, Алекс, репутация скандалиста, добавлю еще: ты сексист-провокатор. Надо же, со старухой Римингтон меня сравнил (первый и пока единственный директор-женщина МИ-5). Сколько ей сегодня? восемьдесят пять? не помню… – надула полные губки дама, но вдруг изменила тон – уязвленного самолюбия на уважительный с налетом чопорности: – Шалун ты, но с головой, не успел открыть рот, а с тобой уже интересно, умник из Ашдода… Так что, поработаем?

Алекс пожал плечами, избегая пересечься с визави взглядом – его давнишний комплекс при контактах с незнакомыми женщинами, в особенности, привлекательными, с пунктиком своей исключительности.

– Будем знакомиться: я – Михаль, ответственный сотрудник «Моссада»… Зная о твоей просьбе авторизовать полномочия, в общем-то, не лишенной оснований, покажу это… – потянулась к сумочке функционер, если не лучшей, то самой безбашенной разведки мира.

Достав телефон, Михаль вывела на экран снимок, сделанный около трех лет назад в аэропорту Бен-Гурион. На нем сам Алекс, цэрэушник Энди, чистильщик его Одиссеи, и оставшийся инкогнито атлет-моссадовец. Алекс весело хмыкнул, принимая тем самым мандат. Михаль хотела было убрать телефон, но задержала на экране взгляд, сказав в итоге, будто самой себе: – Все-таки мужчины-славяне красивые… Алекс вскинул голову, не понимая, в чей адрес комплимент. На фото ведь только он один славянин – и то по отцу, наполовину. То, что фамилия цэрэушника – Стецько он, конечно, не знал, но заподозрил, что «славяне» в множественном числе не случайная оговорка, следовательно, похоже, Энди – славянских корней. Между тем это знание в его мельтешащей решетками истории ничего не меняло. Но позабавило, насколько женщина, без оглядки на свой статус, легка на эмоции, обнажая чувственное там, где тому будто не может быть места, стало быть, себе во вред. Он снисходительно улыбнулся, но тут же подумал: женская непосредственность офицера грозной спецслужбы, не уловка ли его разговорить, причем неважно, Михаль ведома интуицией или действует по плану. Всё может быть…

– Давай поступим так, – ни с того, ни с сего заговорил Алекс, ситуативно будто ответчик, – в уважении к столь незаурядной персоне, как ты, да и вообще… ты все понимаешь… не говоря уже о стране, открытостью общества придавшей моей жизни смысл, позволяя раскрыться…

– Ты прав, свободы в Израиле столько, что какие только комбинаторы в ее тени не кормятся… – бесстрастно заметила Михаль, со вздохом добавив: – Кому-кому, а тебе это, Алекс, известно…

– Госпожа, Михаль, пожалуйста, без толстых намеков, сбиваешь с мысли… – сделав усилие, как можно мягче попенял комбинатор некогда мелких, а ныне, капризом дьявола, куда более крупных дел.

– Алекс, думаешь, непонятно, куда ты клонишь, диктуя повестку, то есть сугубо свою редакцию событий, чтобы невзначай – под перекрестным огнем вопросов – не проговориться? – ошеломила собеседника лицо «Моссада» в женском редакции.

Алекс кривовато покрутил головой, сигнализируя: вау, какая ты крутая, ну-ну, посмотрим… Украдкой взглянув на Михаль, выдал:

– Пусть так, но это куда честнее, значит, продуктивнее криминальной драмы поджанра «кнуты и пряники дознания». Так что расскажу я ровно то, что подходит мне рассказать, сколько бы ты, прекрасная… во всех смыслах незнакомка, меня не сбивала…

– Какая такая?! – вскинулась фронтмен ползучего матриархата. – Как это понимать: ты со мной, при исполнении, заигрываешь или издеваешься? Надо же, «незнакомка»…

Алекс промолчал и какое-то время раздумывал, стоит ли рассказать Михаль о Сергее Мадуеве, жестоком убийце, в начале девяностых влюбившем в себя женщину-следователя, крепкого профессионала, да так, что та передала сатане-Ромео пистолет, но, в конце концов, не решился. В какой-то мере потому, что коды общества вековой нужды, время от времени модернизируемого в очередную версию дикости и беспамятства, вряд ли у дитя западного рацию и тотальной гигиены найдут отклик, отличный от брезгливого. Но куда больше его остановило пронзительное ощущение того, что к Михаль его неодолимо влечет – в бездну ее глаз, где не зазорно раствориться.

Алекс дружелюбно кивнул и приязненной мимикой выказал готовность к мирному сосуществованию. Артистично жестикулируя, заговорил, размеренно и весомо:

– Итак, у моей миссии – остановить обстрелы Израиля Газой – убежден, инициатор сам Кремль. Российский МИД – бэк-вокал, не более. Внешне она казалась миротворческой, стало быть, на пользу Израиля, но, по сути, была узко прагматичной, в русле российских интересов в регионе. Но, о чем пойдет речь, я узнал даже не накануне переговоров, планировавшихся в Каире, а в момент, когда утечка, захоти я сыграть на двух досках, исключалась – непосредственно в самом «метро». Вернусь назад. Каир русским в посредничестве отказал, но дал понять, что прямому контакту с администрацией Газы – вне их юрисдикции – препятствовать не станет. Газа предложила встречу на Синае как единственный устраивающий ее в сложившейся ситуации вариант, с их слов, на египетской оконечности подземки, будто египтянам неизвестной. В чем интерес русских, я узнал лишь, когда спустился в «метро» – офицер безопасности посольства России в Каире, меня сопровождавший, оттиском моего большого пальца активировал в планшете файл–инструкцию переговоров. Чуть позже вникнув, что в египетской части «метро» ниши для встречи с ВИП Газы нет и, наверное, архитектурно быть не может, затребовал вернуть меня обратно в Каир. Но не тут-то было: достав «Калашников», встречающий погнал нас, меня и офицера посольства, прямо в Газу. Почему? Тут всё просто… Острота геополитической проблемы, возникшей у Кремля, отразилась на качестве проработки миссии – предположить мое похищение и переброску в Газу никто, меня включая, не смог; надо полагать, некие гарантии принять миссию в Каире у русских были. При всем том, сообщая Газе имя переговорщика, Москва капитально облажалась – выяснить израильское гражданство Алекса Куршина ничего не стоило. Палестинцам одного имени хватило – моя CV с указанием места жительства в открытом доступе. Я же, движимый отцовским инстинктом, дал не меньшего, чем русские, маху. Пусть Каир – место переговоров – опасений у меня не вызывал, но предвидеть, что моя кандидатура с Хамасом будет согласовываться, был обязан. В результате… впервые побывал в Газе, наверстав некогда по лени или недомыслию упущенное, если ту галочку – четверть часа без конвоя и повязки на глазах, когда автозак опрокинула