Яблоко транзита - Хаим Калин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На третий звонок сожителя Михаль-Мейтав ответила, уступив вкрадчивым просьбам сворачиваться – без нее тоска зеленая! – и заказать домой пиццу с теми самыми, она знает, ингредиентами. Он бы давно сам, но ротозеи из банка кредитку не переоформили…
Заказ пиццы сделан, и Михаль-Мейтав заторопилась домой, на ходу проверяя сумку, не оставила ли чего. За рулем на нее надвинулось марево сумбурных, но глубоко пьянящих ассоциаций, которые затмили профессионально не состоявшийся день: греющая патока ритуальных комплиментов, влекущий запах молодого мускулистого тела, стонущий восторг соития и неповторимое чувство востребованности как женщина. Н-да, особы незаурядных дарований и с ясной картиной мира, но не свободной от предрассудка, что метрическая шкала времени сугубо для мужчин, надо понимать, сезонных невольников мироздания…
Все же на подземном паркинге, давящим своими сводами, Михаль-Мейтав, вскруженной женским началом, напомнила о себе надземная пыхтящая оброком потребления маета. На задворках «я» прошмыгнул харизматичный в своей открытости, но, оказалось, зоркий к примочкам психоаналитики Алекс Куршин, о неуспехе окрутить которого завтра докладывать…
Впрочем, завтра будет завтра, не мешая любить и быть желанной сегодня, какими бы ни были издержки. Захлопнув дверцу «John Cooper», сыворотка откровений (что таких, что этаких), поправила юбку и кокетливо повела плечом. Впереди полная влаги и фантазий соприкосновения наложница-ночь.
Алекс Куршин, опорожняя свои карманы на тюремном досмотре, вспомнил о Михаль, надо понимать, увидев в процедуре некую аналогию с ожиданиями, которые возлагались «Моссадом» на сегодняшний допрос. Мысленно улыбнулся, но вскоре почувствовал неясной природы холодок. Недавнюю увлеченность Михаль (похоже, следствие двухнедельной изоляции), замела пурга прозрения: женщина-дознаватель, перегруженная амбициями – это худшее, что в его истории – коллекции конфликтов интересов – могло произойти. И более чем вероятно, что в ее отчете Алекс Куршин предстанет как персона, враждебная ценностям сионизма и дезертир в стан недругов Израиля, потому бесперспективная для разработки. Так что… в глубокий пенитенциарный отстой, коль гражданство Святой Земли с видом на жительство в автономии проворовавшегося монарха, им вымышленной, попутал…
Классическая своей неустранимой сыростью одиночка вместо камеры-люкс, куда был накануне Алекс заселен, легла в его невеселый прогноз, точно второй снаряд в прежнюю воронку. Наверное, потому при заселении Алекс был хоть и наигранно, но был весел, даже испросив у надзирателя усиленный ужин как приличествующий новоселью подарок. Тот вытаращился, потерявшись в дилемме – арестант поехал или над ним так издевается? Ведь ущемление жилищных условий заключенного чаще всего чревато протестом, а то и истерикой. Но поскольку Алекс в штрафплощадку писаных и неписаных тюремных правил не заступал, то был деловито с пожеланием спокойной ночи заперт.
Суровой незатейливости нар Алекс не испытал – «новая ненормальность» – термин, родившийся при укладывании – прихватила все органы чувств, переключив взлохмаченный разум в режим устранения аварии. Было от чего: его просьбы получить перечень адвокатов с допуском к гостайне, адресованные обоим дознавателям и минутами ранее – администрации «Аялон», замылены либо невнятными ответами, либо искусной переменой темы. Мимо ушей пропущено и напоминание о базовом праве арестанта – звонке к родственнику – извещение о факте ареста и месте заключения под стражу.
Стало быть, заключенного по имени Алекс Куршин не существует? В стране, практикующей для профильной нации верховенство права, звучало обескураживающе, если не зловеще…
Чего-чего, а такого финала своей кругосветки – сгинуть в склепе безвестности – в краю полюбившихся всем сердцем пальм он не предполагал. Больше того, если в узилище Хамаса и заглядывал лучик надежды ему на белый свет выбраться, то отражал его золотой маяк Иерусалима, четвертая религия которого – культ жертвы, оказавшейся во вражеском плену.
Будто его миротворческая аукнувшаяся подвалом в Газе миссия тот самый случай, но это на первый, неискушенный в закадровой возне разведок взгляд. Здесь Алексу вспомнился закупоренный на объекте «Моссада» австралиец, которого несколькими годами ранее по счастливой случайности обнаружил ушлый журналист. Но развязки истории он не знал, да была ли она? Злоупотребления силовой функцией государства в странах первого мира – повседневность, из года в год себя воспроизводящая. Ползучая Гуантанамо отливов и передышек не знает, сколько бы СМИ не изводили метафор, гипербол и бумаги, подытожил смысловой блок он.
Быть тогда как? За что в этом дереве, оструганном цинично-холодным разумом, цепляться? – открыл послесловие своих терзаний Алекс. – Забрасывать прокуратуру жалобами? Есть ли смысл? «Моссад» наверняка обзавелся индульгенцией, продиктованной якобы высшими национальными интересами. Объявить завтра итальянскую забастовку следователю, пока не обеспечат явку устраивающего стороны адвоката? Не вариант… Полицейский следователь не более чем статист, исполнитель техзадания «Моссада» – засудить выскочку, переливая из пустого косвенного в порожнее неподсудности власти. Проще выражаясь, косяк надуманных подозрений, для вящей важности нафаршированный купюрами из дела оперативной разработки, которые якобы диктуются оперативными соображениями.
Другое дело, Михаль. Она – реальный игрок из команды всесильных манипуляторов вне общественного надзора, правящих в пасьянсе бал… Так что? Затребовать встречи с ней, обещая покаянную? Встретившись, разъяснить, не стесняясь в выражениях, какого масштаба комбинацию ломает «Моссад», выводя из игры уникального посредника – хоть и хлипкий, но пока единственный мост между русским президентом, мега-коррупционером, иммунитет которого – пожизненный трон, стало быть, контроль за терминалом Апокалипсиса, и остальным миром, усматривающим в этой аномалии экзистенциальную угрозу.
Тут ветвь плодов размышлений надломилась, загадочным посылом образуя параллельную реальность. Своими формами объявилась Михаль, точно обозреваемая обложка журнала мод конца шестидесятых, сама по себе, без всякой привязки к ордену, к которому принадлежит.
Кто она, озадачился он, и откуда? Вроде, баба как баба, всё на месте и в самом соку… Будто знакомая, но не припомнить… Может, кто-то из давних клиентов или еще древнее – учительница из школы? Оттуда, наверное… Мы, прыщавые, таких, раскованных, не прятавших своих прелестей любили… Есть, на что посмотреть и ко сну помечтать… Как-никак совок – тормоз мечты, стиля, эластики души и тела. Но не суть: с тех пор история не раз кувыркнулась, перелицовывая мир и облик человека. Между тем венец природы в своем стержне прежний – прожектор гаджетов и изысков достатка подвалы базовых инстинктов не осветил. Больше того, страны, испытавшие перезагрузку строя, то пародируют отбракованное, то и вовсе откатываются в дремучесть…
Но к чему это я? Что за невнятица, болтушка мыслей и воспоминаний? Ах, вот оно что…
Алекс вернулся из воздушной подушки
