Имею право сходить налево - Григорий Славин

– Пять минут назад ты сказал: «Поехали ко мне», оказалось, к офису.

– Я сбивал с толку.

– Меня?

Снова Факельный. Мы поднялись в квартиру Антоныча, он захлопнул дверь и включил в коридоре свет. А потом вдруг стал давать распоряжения, требующие дополнительных объяснений. Грише и Гере он велел остаться с ним, мне же – садиться в машину и уезжать прочь. Но не далеко, потому что ровно через десять минут я должен вернуться, остановить «Крузер» в соседнем дворе и обойти дом Антоныча с другой стороны. Там есть маленькая, покосившаяся беседка, выкрашенная в зеленый цвет двадцать четыре года назад, а потому ныне бесцветная. В беседке будет спать алкоголик по имени Матвей с красным родимым пятном на правой половине лица. Матвею нужно дать пятьдесят рублей, и часа два его не будет. Если он вернется, ему нужно будет снова дать пятьдесят рублей. А в свободное от этого время я должен находиться на лавке в беседке и наблюдать за входом в сквозной арочный проезд в доме. Заодно посматривать на окна Антоныча и своевременно делать выводы из складывающейся обстановки. Телефон есть в квартире, телефоны есть у каждого из тех, кто в ней находится. Связь каждые двадцать минут. Все понятно?

Наверное, пока рулил Антоныч, я все-таки уснул. Все эти указания раздавались так уверенно, что только один я ничего не понимал. Значит, обговаривалось это в тот момент, когда я еще не был за рулем, то есть был не в состоянии воспринимать информацию. Попросту – был в отрубе.

Грише и Гере понятно было все. Я бы удивился, если бы они принялись расспрашивать Антоныча: «А как у тебя остаться, а где у тебя остаться, а с кем у тебя остаться?» Поэтому они молчали, ждали, наверное, негодяи, когда я удалюсь, чтобы открыть холодильник. Я же засомневался в своих волчьих способностях.

– Антоныч, вот эти – беседка, красное пятно… Я всего лишь специалист по рекламе… Мне поздно становиться коварным.

– Кристиан Диор стал модельером в сорок один, – возразил Гера.

– Тогда, может быть, ты пойдешь делать петлю?

– Мне нельзя. У меня не менее важные функции.

Я стал ощущать себя отказником, что неминуемо вызывало чувство вины. Но поспорить повод еще был.

– Антоныч, этот… как его… Матвей? С чего ты взял, что он будет лежать в какой-то беседке?

– Мой юный друг, – ответил он, – я живу в этом доме сорок два года. И с тех пор как я стал осознанно улыбаться людям, в моей памяти, отвечающей за воспоминания детства, осталось два эпизода. Падение вниз головой с ледяной горки в семьдесят пятом и Матвей, спящий в беседке. Машину оставь и не беспокойся. Я позвоню подружке, она присмотрит.

– Подружке? – ожил Гера. – Кстати, о подружке. Тут на диске тебя по имени называют… Я так понимаю, профессиональный сексолог нам недавно помощь оказывал…

– Не нам, а им, – робко поправил Гриша.

– Так вот я что подумал. Спецзапись… С именем Антоныч…

– Заткнись, – посоветовал Антоныч.

– Здесь все свои, – отмахнулся Гера. – Значит, тебя больше возбуждает, когда телки называют тебя Антонычем, а не Сережей?

– Значит, так, Слава, давай, выезжай, отгоняй машину от двора. Девочке я сейчас позвоню, она часок присмотрит.

– Антоныч, не виляй кормой, – попросил Гера. – Значит, Антоныч – это твоя… так сказать… эрогенная зона? Ребята, так вот я что думаю: мы ведь Антоныча все Антонычем называем, так не рискуем ли мы в известном смысле?

– Хватит болтать! – вскипел Антоныч, и Гриша коротко заржал. – Слава – машину в соседний двор, сам – на лавку!

– В свете Гериных рассуждений последнее твое распоряжение выглядит просто устрашающе.

В Матвея я, конечно, не поверил, но все равно первым делом чуть было не направился к беседке. Однако, помня четкую установку Антоныча, сел в машину, выехал со двора и ровно десять минут блуждал в потемках дворов. Машину оставил там, где было велено, сунул за ремень гаечный ключ, самый большой, какой нашел в багажнике, накинул на ковер хана Исмаила простыню, которую Антоныч методично и по мере необходимости рвал на тряпки, и прошел к указанному месту. Бесцветная, выгоревшая беседка – да. И первое, что услышал, – это сочный храп. Не веря ушам, я приблизился к телу и потряс его.

– Тебя как зовут? – спросил тихо.

– Матвей, чтоб тебя… Дай полтинник? Завтра верну, – он развернулся, и мне в лицо ударили пары странного по химическому составу перегара.

Точно, пятно было. Сидеть в беседке одному мне показалось неуютным. Лишняя пара глаз, хоть и мутных, это все-таки – подмога.

– Мы вот что сделаем, – прищурившись и повертев головой, словно обдумывая неприятную для окружающих вещь, я хлопнул бродягу по плечу. – Ларек далеко? Мы сходим вместе и вместе посидим. И даже споем. Не против?

Вскоре мы вернулись, и Матвей сразу захрустел пробкой. Хороший у него день сегодня. Ни минуты протрезвления. Он уже приноровился наливать в стаканчик доброго спонсора, но спонсор сказал, что лишь покурит. Нет, сегодня даже больше чем хороший день, чем он представился после пробуждения. Для него это был день, для меня была ночь, которая, как мне уже казалось, не закончится никогда или закончится внезапно.

Когда уровень жидкости в бутылке опустился ниже этикетки, Матвей лег на лавочку в беседке, а во двор вошли двое.

Еще сутки назад я бы заорал, наверное, или вскочил как ошпаренный. Иначе отреагировать на присутствие во дворе дома Антоныча крашеной блондинки и ее дружка-«дирижера» я бы не смог. Но после жаренного в собственном соку менеджера продаж, кросса по капотам машин, взятия антикварной лавки и квартиры все казалось теперь обыденным, рутиной. Или – как это называют психологи? – а! – привычным образом жизни. Поэтому я не вскочил, а почти лениво подумал: вот пришли двое… зачем? нас кончать… эх, нужно позвонить…

Руки между тем все равно тряслись.

Пока я набирал номер, он и она осторожными шагами направились к покосившейся бетонной стене, разделяющей дворик с помойкой. Матвей дремал, зажав в руке священную емкость, а я с нарастающим волнением наблюдал, как спутник хозяйки «Ауди» опустился на корточки и расстегнул принесенную с собой сумку. И сердце мое окончательно сорвалось и заколотилось, когда я увидел составляющие небольшой снайперской винтовки. Женщина, уже определив себе место для упора цевья, уверенными движениями собирала оружие. Тот, что был с нею, разглядывал окна, и у меня, конечно, не было никаких сомнений, что это окна Антоныча.

Неужели именно эту ситуацию он имел в виду, когда направлял меня в беседку? Если так, то он знал, что делал. Беседка в тени, почти за углом круглого, сталинского фонтана. Если не знать, что она там есть, то можно, вообще, чувствовать себя в этом дворе одиноким. Как чувствовали себя, по-видимому, двое незнакомцев.