Следы на снегу - Фарли Моуэт

Половые органы всех убитых животных, как самцов, так и самок, всегда съедаются мужчинами и мальчиками. Хотя эти части, особенно у самцов, обычно жесткие, их ни в коем случае нельзя резать никакими острыми инструментами, а можно только разрывать зубами. Если же они не поддаются зубам, их следует сжечь, бросив в огонь костра, потому что, если, по индейским поверьям, они достанутся собакам, те станут хуже охотиться.

Индейцы также необычайно любят поедать матки бизонов, лосей, оленей, употребляя их в пищу даже без промывания и без какой-либо другой подготовки, просто выдавливая оттуда содержимое. Не требуется специального описания этой части тела у некоторых крупных животных, особенно уже стельных, чтобы вызвать отвращение. И все же я знал несколько служащих компании — любителей названного блюда, хотя сам не принадлежал к их числу. Если у оленя и бобра матка еще более или менее съедобна, то у лося и бизона имеет сильный неприятный запах.

Бизоний рубец очень вкусен, и индейцы умеют готовить его гораздо лучше европейцев. По возможности они хорошо промывают рубец в холодной проточной воде, удаляют пленку и варят не дольше получаса или трех четвертей часа. К этому времени он уже вполне готов и хотя получается более жестким, чем приготовленный по-европейски, но гораздо вкуснее.

Другие части желудка бизона, лося и оленя обычно едят сырыми: они также вкусны, правда, лосиный надо лучше промывать, потому что обычно содержимое желудка лося горчит. Южные индейцы сырыми едят еще почки лосей и бизонов, сразу же вырывая их из еще теплой туши только что убитых животных. Иногда они пьют кровь, вытекающую из ран, объясняя это тем, что кровь животных хорошо утоляет жажду и очень питательна.

Насытившись обильным ужином и немного отдохнув, потому что спать оказалось совершенно невозможно из-за комаров, мы снова двинулись в путь и, пройдя около десяти миль, наконец добрались до долгожданной цели нашего путешествия — реки Коппермайн.

Глава девятая

К моему удивлению, река оказалась совсем не похожа на описание, которое ей давали индейцы в фактории. Вместо того чтобы быть достаточно широкой и пригодной для судоходства, как можно было заключить по их словам, по ней, по крайней мере в этом месте, с трудом могло пройти разве что индейское каноэ. Тут она была не шире ста восьмидесяти ярдов, забита мелями, а вниз и вверх по течению можно было невооруженным глазом различить три водопада.

У самого уреза воды растет немного леса, но на вершинах холмов, окаймляющих по обе стороны реку, нет ни деревца. По-видимому, раньше леса было больше, но несколько лет назад тут прошел пожар, и теперь на каждое живое дерево приходится по десять сухих. Стволы их так искривлены и низкорослы, что даже в прежние времена мало на что годились, разве только на дрова.

Вскоре по прибытии на берега Коппермайн трое индейцев были отправлены на разведку, чтобы разузнать, нет ли вниз по реке эскимосских поселений. Мы двинулись медленно в ту же сторону и разбили лагерь примерно через три четверти мили, после чего большинство индейцев отправились на охоту и добыли несколько мускусных быков и оленей. Остаток дня и всю ночь они разрезали мясо на тонкие полоски и сушили у костра.

Продовольствия у нас было достаточно, оленей и другой дичи здесь водилось множество, и я терялся в догадках, не умея объяснить столь удивительную рачительность моих спутников. Но вскоре мне объяснили, что провизия запасалась из предосторожности, чтобы не стрелять и не разводить костер до самого устья реки и не спугнуть случайно местных жителей.

Мы снова выступили в путь 15 июля, и я принялся за исследование реки, причем мне удалось составить описание только десяти миль, после чего проливной дождь заставил нас сделать остановку. Ночевали на самой северной оконечности леса, а дальше до самого моря простирались голые холмы и обширные ровные пятна болот. За время пути я нашел, что река совершенно забита мелями, а местами так сужалась, что обнажились еще два больших порога.

На следующий день погода улучшилась, и я внимательно осмотрел десять миль берега вниз по течению, но река по-прежнему была мелкой и порожистой.

К полудню трое разведчиков возвратились и сообщили, что на западном берегу видели пять конусообразных палаток эскимосов. Они говорили также, что обстановка очень подходящая для внезапного нападения и что палатки стоят всего милях в двенадцати ниже по течению.

Индейцы совершенно перестали интересоваться топографической съемкой местности, которую я вел, и сразу занялись обсуждением, как лучше ночью подкрасться к несчастным эскимосам и перебить их всех во сне. Для выполнения своих кровавых замыслов индейцы решили как можно скорее переправиться через реку. Поэтому, как только они подготовили к бою ружья, копья и щиты, мы тут же переправились на противоположный берег.

Сразу, только ступив на берег, индейцы принялись раскрашивать свои щиты: одни рисовали солнце, другие — луну, третьи — всевозможных хищных зверей и птиц, четвертые — совершенно фантастических существ, которые, по их наивным поверьям, населяют основные элементы природы — Землю, Воду и Воздух.

Когда я спросил, для чего они это делали, мне сказали, что каждый воин изображал на щите то существо, на помощь которого больше всего рассчитывал в предстоящей битве. Некоторые довольствовались одним рисунком, другие, по-видимому сомневаясь в силе своих покровителей, покрывали весь щит до самого края группами похожих на иероглифы картинок, понятных только им самим.

Покончив с этой процедурой и отдав дань своим предрассудкам, они направились, крадучись, к эскимосскому поселению, а я последовал за ними. Так как мы избегали взбираться на возвышенные места, это удлинило путь, а условие двигаться только по низинам заставило нас идти, с трудом вытаскивая ноги из липкой мергельной глины этих заболоченных низин, порой доходившей нам до самых колен. Однако наш маршрут, хотя и очень путаный и извилистый, не уводил далеко от реки, поэтому я мог по-прежнему ее видеть и пришел к заключению, что здесь она была столь же несудоходна, как и на ранее описанных участках.

Стоит отметить, что отряд индейцев, хотя они ни в коей мере не были приучены к дисциплине, повиновению, приказам и вообще к военным действиям, вел себя в этот зловещий час согласованно, объединенный общим чувством ненависти. Все проявляли готовность следовать за Матонаби, вставшим во главе отряда по совету одного старейшины Медных индейцев, присоединившегося к нам уже на Коппермайн.

Теперь интересы были общими и ставились превыше всего, индейцы делились друг с другом даже необходимым. Те же, кто обладал большим, гордились, что могут дать на время или даже насовсем то, в чем испытывали нужду другие, — право собственности на полезные вещи как бы перестало существовать.