Мы пойдем другим путем! От «капитализма Юрского периода» к России будущего - Александр Бузгалин

Эта эклектичность неслучайна: достаточно умные менеджеры предвыборных кампаний уже поняли в неявной форме, что перспектив ни у «чистого» либерализма, ни у «национал-державности» нет. В них пора вносить нечто новое, нечто идущее от «постлиберализма», от «постдержавности», преодолевая прежнюю оголтелость и догматизм. Но в том-то вся «прелесть» обоих этих течений и состоит, что они на практике не смогут оторваться от своих корней и сути, ибо для этого нужна (1) радикальная теоретическая самокритика и (2) изменение своей социальной базы, четкая переориентация на интересы не реакционных (в историческом смысле) сил, а наиболее мобильной, ориентированной на будущее (постиндустриальное, коммунистическое) части общества — трудящихся, ориентированных на новаторский совместный труд, творчество (понимая под ними деятельность учителя и рабочего-рационализатора, организатора детского клуба и профсоюзного активиста, врача и ученого…).

Между тем анализируемые течения по сути своей и теоретически, и практически несамокритичны, ибо построены на отрицании диалектики, историзма, ориентированы на позитивизм (а то и вненаучность) и по сути закрыты для диалога (а не формального заимствования) с другими школами, выражают интересы устремленных в прошлое (ностальгирующих то ли по «чистому капитализму», то ли по «развитому социализму») сил. Эксперты из числа современных высококвалифицированных ученых социалистической ориентации могут вписать в программу державного блока современные тезисы, позаимствованные из идей Римского клуба или критического марксизма, но практика вождей от этого не перестанет быть бюрократическим патернализмом «доброго капиталиста» или «мудрого государя». Точно так же обогащенный социал-популизмом и державной риторикой российский либерализм на деле не перестанет быть всего лишь курсом на ускоренное обогащение любой ценой враждующих между собой корпоративных кланов.

Нельзя, однако, забывать, что каждое из столь жестко критикуемых течений внутренне весьма неоднородно. В кругу либералов в России 1996 года можно найти и циничных прагматиков, готовых поддержать хоть Ельцина, хоть русского Пиночета (в момент написания этой статьи разница между ними существовала), и рафинированных сторонников защиты прав человека и абстрактных ценностей рынка, частной собственности. Социал-державное направление еще более разнообразно. Там можно найти и прямых сторонников великодержавного российского шовинизма с самодержавно-буржуазными оттенками; и умеренных державников из КПРФ, соединяющих русский национализм и поддержку сильного государства в геополитике и идеологии с социал-демократизмом в экономике; и ортодоксальных коммунистов-неосталинистов. При этом идеологи и либерализма, и державности представляют собой, как правило, весьма причудливую комбинацию многочисленных оттенков каждого из этих направлений.

Еще раз подчеркну — этот «плюрализм» (если не сказать — эклектицизм) принципиально неслучаен, ибо оба этих течения уже уходят в прошлое, разлагаясь на этом пути, но сохраняя свое влияние. «Загадка» их гиперболизированного влияния в России 90-х разрешается очень просто, если мы примем во внимание тот факт, что наша Родина из кризиса «реального социализма» стала выходить не вперед (по пути к демократии и социализму), а назад — к попытке реализации радикального западнического неолиберализма. Естественно, что неизбежный крах последнего вызвал откат еще дальше назад — к патриархально-державной модели, пытающейся синтезировать неосталинизм с неофеодализмом.

Вопрос, однако, в том, чтобы, поняв природу и причины появления этих тенденций, найти им позитивную, устремленную в будущее альтернативу.

Завершая критический анализ основных тезисов отечественных либералов и державников, я хотел бы подчеркнуть: зряшное отрицание бесплодно даже по отношению к идеологическим противникам. Тем более оно нецелесообразно, когда речь идет о теоретических школах, имеющих вполне определенную социальную и политическую подоплеку. Поэтому для нас проблемой является снятие (критика и наследование) идейного багажа этих (хотя, безусловно, не только и прежде всего не этих) школ.

Пожалуй, среди главных достижений либерализма, которые может и должна впитать современная демократическая социалистическая мысль, я бы назвал стремление к самостоятельности, активности и хотя бы негативной (от внеэкономического принуждения и т. п.) свободе индивида, а также антиавторитарный, абстрактно-демократический пафос научного либерализма. Крайне ценным и исторически перспективным (хотя и совершенно недостаточным) является, например, педалирование либеральной идеологией проблемы прав человека и таких неотъемлемых свобод, как свобода слова, идейных споров (любая идеология должна доказывать свою правоту не силой, а диалогом идей, культур, форм организации общественной практики), политической деятельности и т. п.

Другое дело, что практика либерализма, как правило, весьма далека от этих принципов (и это не случайно: для последовательной реализации формальных прав и свобод необходимо реальное содержательное освобождение человека, а этого капиталистическая система дать не может). Поэтому апология индивида, его прав, критика тоталитаризма — эти тенденции характерны главным образом для философского, социокультурного, если угодно «интеллигентского» либерализма, весьма далекого от практики отечественных властей 90-х годов. Но тем важнее использовать действительные достижения предшественников, отделив зерна от плевел, и понять, как они — некогда исторически прогрессивные зерна, — должны быть изменены и трансформированы в современных условиях, с тем чтобы свобода индивида была не подавлена, а развита новым обществом. Для этого необходимо прежде всего снятие отношений отчуждения (господства рынка и денег, гегемонизма корпоративного капитала) и развитие добровольных ассоциаций граждан, в которых свободное развитие каждого станет условием свободного развития всех.

На первый взгляд позитив социал-державного направления может быть «вышелушен» как раз по принципу дополнения «чрезмерного индивидуалистического» либерализма позитивом «чрезмерно коллективистских» державников. Но формальный синтез здесь невозможен. Нужны (как и в случае с либерализмом) диалектическая критика, «снятие». Державность стала реакционной (не в ругательном, а в историческом смысле слова, вырастающей из добуржуазной эпохи) критикой либерализма сегодня именно потому, что ранее не была на практике пройдена до конца дорога либеральной критики феодализма. Необходимо «снять», критически развив (а не формально отторгнув) и общинно-державный коллективизм (а российский либерализм такой критики российской традиции не дал, придя как формально-бюрократический разрушитель прошлого), и либерализм.

Возвращаясь к «зернам» социал-державного направления, которые необходимо отделить от плевел, я бы подчеркнул прежде всего признание общественных ценностей и интересов как реальных и необходимых слагаемых прогресса.

Проблема, однако, в том, чтобы уйти от сведения общественных интересов к над и вне человека стоящим силам — государству, державе и т. п. Вопрос не сводится к мере сочетания традиции, государственной власти, ограничения и подавления человека интересами целого, аппаратом насилия («державность») — с одной стороны; основанной на частной собственности свободе предпринимательства и необходимым для этого буржуазно-демократическим механизмам («либерализм») — с другой. Любая пропорция «смеси» этих начал не дает разрешения нынешних противоречий; более того, они будут лишь мультиплицировать, усиливать пороки каждой из сторон, мешая реализовать свои преимущества.

Позитив «державности» может быть использован лишь будучи как минимум дважды подвергнут отрицанию: через утверждение сначала негативной (либерализм), а затем и позитивной свободы человека (я выбираю намеренно упрощенное представление о диалектике крайне сложного процесса). Тогда удастся заставить «заиграть» в рамках новой идейной, научной школы такие ценности, как «духовность» (не вне и над человеком стоящая религия, а культура самого человека); «коллективизм» (добровольное, а не принудительное, «государем» осуществляемое объединение людей, объединение не для «послушания», а самостоятельного, свободного преобразования общества в соответствии с познанными и историческими, а не богом данными и вечными законами развития); «традиция» (она будет не подчинением «вечным» законам общинно-добуржуазной жизни, а творческим, критическим обращением к истории, диалогу поколений, где каждое из них заботится и о предках, и о потомках, критикуя их); «нация» (понимаемая опять же не как возвеличивание «своих» при помощи государства и за счет «чужих», а как развитие — через интернациональный диалог, открытость — национальной культуры)…