Против энтропии (Статьи о литературе) - Евгений Витковский

Когда рушатся великие государства, они оставляют после себя великую литературу, ну а если они рушатся слишком быстро, как империи Александра Македонского или Наполеона, то от них по крайней мере остается миф, из мифа — в другом месте и в другом времени — вырастает опять-таки великая литература. А Киплинг, уроженец империи, родившийся "в глухой провинции, у моря" (в Бомбее!), не был ни реалистом, как Голсуорси, ни модернистом, как Элиот, — он был последним великим английским романтиком. Романтизм -неизбежный атрибут империи, особенно империи погибающей. Не зря первым, кто взялся в англосаксонском мире восстанавливать доброе имя Киплинга-поэта, был не собственно англичанин, а "репатриант", американец Т.С. Элиот. При жизни Киплинга он ехидно обозвал самого молодого (по сей день, в сорок два года!) лауреата Нобелевской премии "лауреатом без лавров". Через шесть лет после смерти Киплинга он составил по своему вкусу "Избранное" из стихотворений Киплинга, где писал:

"Колоссальный дар владения словом, поразительный интерес ко всему, могущественная способность наблюдения умом и всеми чувствами, маска "шутника", а под ней загадочный дар провидца <...> дар столь тревожащий, что, раз признав его наличие, мы уже на в силах распознать, когда его нет, — делают Киплинга писателем, которого нельзя до конца постичь и масштабность которого невозможно преуменьшить <...>

Я утверждаю, что, говоря о стихах Киплинга, мы вправе их назвать великими стихами <...>. Я могу вспомнить ряд поэтов, создавших великие поэтические произведения, и очень немногих, кто писал великие стихи. Если я не ошибаюсь, позиция Киплинга в этой последней рубрике не просто выдающаяся, она уникальна".

Многие писатели за рубежами родной страны известны лучше, чем на родине, и оказали на мировую литературу большее влияние, чем на отечественную. Общеизвестен пример Эдгара По, которого англосаксы давно числят по ведомству дурного вкуса, а в иных странах — с легкой руки Шарля Бодлера, первым принявшего темную гениальность Эдгара По и умножившего ее "Цветы Зла", — "Эдгар" почти икона. В частности, в России. Если отбросить пропаганду советского времени, современный русский читатель, пожалуй, с удивлением прочтет слова Сомерсета Моэма, сказанные о новеллистике Киплинга (1952):

"В общем, рассказ — не тот жанр художественной литературы, в котором англичане достигали особенных высот <...>. Рассказ требует формы. Требует сжатости. Многословие его убивает. Он зависит от построения. Не допускает повисших в воздухе сюжетных линий. Должен быть законченным в своих пределах. Все эти достоинства вы найдете в рассказах Киплинга той поры, когда он достигал своих великолепных вершин, а в этом нам повезло: он проделывал это из рассказа в рассказ. Редьярд Киплинг — единственный автор в нашей стране, которого можно поставить рядом с Мопассаном и Чеховым. Он — наш величайший мастер рассказа".

Предпоследняя фраза как раз заставляет вспомнить чумовую советскую пропаганду, без конца ссылавшуюся на совершенно чужого ей (и почти не издававшегося в СССР) Поля Валери, случайно обмолвившегося, что знает три по-настоящему великих чуда в мировой культуре — и третьим назвал Россию XIX века. Россиянину конца XX века узнать, что Чехов — величайший новеллист мира, ну, приятно, но... сомнительно.

Европейцам, и кириллицы-то не знающим, если не всем, то многим, всечеловеческое величие Чехова — аксиома. В гениальности же Киплинга-новеллиста, по крайней мере "индийского", уверены мы. Кстати, и в гениальности Киплинга-поэта.

И уж вовсе никаких сомнений нет в гениальности автора "Маугли", точнее, обеих "Книг Джунглей" и многочисленных сказок. "Детские" книги Киплинга одинаково увлекательно читаются по-русски и в семь, и в семьдесят лет, и ничего, кроме возмущения, не вызывает у нашего читателя новость о том, что пантера Багира по-английски... мужского рода. Весь характер черной пантеры — женственный, перечтите "Маугли"! Определенно автор-англичанин не прав. Хоть плачь, хоть смейся, хоть исправляй английский оригинал.

Сложней с Киплингом-романистом, с автором таких книг, как "Свет погас", "Наулака", "Отважные мореплаватели", "Ким". Все это — прекрасные книги, особенно последняя (чего русским переводм, увы, пока доказать нельзя, — как раз "Свет погас" и "Мореплаватели" переведены более чем достойно), — но мало ли на свете великих романов. "Смерть героя" Ричарда Олдингтона -самая, быть может, громкая пощечина, данная Киплингу, — тоже прекрасный роман. Романы для Киплинга — всего лишь одна из граней творчества. Но ее не выбросишь: кристалл потому и кристалл, что у него есть грани. А творчество Киплинга — настоящий кристалл.

Пересказать биографию Киплинга можно в нескольких фразах, это был писатель почти "без судьбы", он не только не хотел, чтобы его судьбой интересовались, он и поэтическим завещанием сделал восьмистишие, которым заканчивается любое издание его поэтических произведений (в том числе наше), — в нем Киплинг предложил все вопросы задавать не ему, а его книгам. Старинное "Написал книги и умер" вполне годится как эпитафия и Киплингу, но и об этом есть у Поля Валери: "В книгу нужно заглядывать через плечо автора". Биография у Киплинга все-таки была, и многое в его произведениях без биографии автора необъяснимо.

В особенности если читать Киплинга в оригинале. Переводы не сохраняют невероятной широты его словаря. Лирический герой "главной", "лучшей" (как угодно) баллады Киплинга Антони Глостер, "баронет", не просто человек из низов, выбившийся в "большие люди", — он и свое дворянское звание произносит не то как "баронайт", не то еще как-то, как — кириллицей не изобразишь. Лирический герой другой великой баллады "Гимн Мак-Эндру" (или — "Молитва Макэндру" в публикуемом нами переводе) в монологе смешивает шотландский диалект с "кокни", используя слова из жаргона судовых механиков и еще десятка самых невероятных источников. Словарь Киплинга — словарь Империи. Первым разговорным языком в детстве Киплинга даже на был английский, — он куда более охотно и бегло говорил на местном бомбейском "хиндустани" (если быть точным — разновидности урду). Детство и юность Киплинга прошли в Индии. Молодость — в штате Вермонт, США. "Зимовал" он с 1898 по 1907 год на юге Африки, в Кейптауне, в доме, подаренном ему близким другом — Сесилем Родсом, и лишь в начале XX века поселился в Сассексе. В письме к Райдеру Хаггарду в 1902 году Киплинг назвал Англию "самой замечательной заграницей", в которой ему довелось побывать. Англия не была для него родиной — его родиной была Британская Империя. Как следствие: патриот Киплинг совершенно искренне ненавидел любую другую империю. Российскую, в частности. К русским как к национальности он относился без ненависти, с обычной своей иронией: "Поймите меня правильно: всякий русский — милейший человек, покуда не напьется. Как азиат он очарователен. И лишь когда настаивает, чтобы к русским относились не как к самому западному из восточных народов, а, напротив, как к самому восточному из западных, превращается в этническое недоразумение, с которым, право, нелегко иметь дело" (рассказ "Бывший"). Это — о русском, а о России — страшные и жестокие строки знаменитой баллады "Мировая с медведем": "Никакого мира с Медведем, который выглядит как Человек!" Это строки, написанные в 1898 году; двумя десятилетиями позже Киплинг напишет уж вовсе невозможное для публикации в СССР стихотворение "Россия — пацифистам".

С этим стихотворением связаны две короткие истории, которые стоит рассказать в назидание будущим русским киплинговедам. В 1986 году в Париже Василий Бетаки издал небольшую, но талантливую книгу переводов из Киплинга, составив ее из переводов собственных и Георгия Бена, — тоже эмигранта, но лондонского; оба переводчика некогда были учениками Татьяны Гнедич в Ленинграде. Помещая в книгу свой перевод "Россия — пацифистам 1918", Бетаки писал в предисловии: "Эти стихи, разумеется, не переводились на русский язык никогда". Слова эти, сказанные накануне перестройки, были не совсем точны: в том же году (1986) в Центральном доме литераторов в Москве отмечалось пятидесятилетие М. Л. Гаспарова, будущего академика и первого поэта-переводчика, ставшего лауреатом Государственной премии России. На вечере Гаспаров прочел свой перевод этого стихотворения, много лет пролежавший в столе. Вел вечер Евгений Солонович. На следующий день в партбюро переводческой секции разразился скандал: "Как он посмел читать антисоветчину! Почему вы, член партии, его не оборвали!.." К счастью, Солонович оказался вовсе не членом партии, а в самом скором времени у партии оказались куда более важные проблемы, чем гас-паровский перевод киплинговской антисоветчины. Однако печатается эта антисоветчина в нашем издании впервые. До конца 1990-х, кроме как в Париже (в переводе Бетаки), "Россия — пацифистам" на русском языке не печаталась.

"Империя строилась триста лет и рухнула в триста дней!" — Киплинг говорит вовсе не о Британской империи (как отчего-то прочитал Бетаки). Киплингу жаль было даже чужую империю — Российскую! В кошмаре гражданской войны, сменившем в России кошмары первой мировой, ему и не мерещились контуры будущей советской империи (много более хищной, чем царская). Империя по имени Редьярд Киплинг сожалела о гибели империи по имени Россия!