Убийца из детства - Юрий Александрович Григорьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что-то я не помню страстей египетских на эту тему! – признался Журавлёв. – Никто никого не убил. Не повесился. С предсмертной запиской: «В моей смерти прошу винить Клаву К.». Помнишь, был фильм с таким названием?
– Смутно. Ты прав: до смертоубийств не доходило. Но разборки, я помню, случались нешуточные. Смурной из-за Надежды дрался с кем-то. Потом у него с Васей были какие-то терки.
– А у тебя ни с кем ничего не было? – спросил Журавлев. – Ты ведь тоже на Надьку неровно дышал.
– Может быть, и дышал. Но не больше других. А главное, не дрался за нее. Видел, что от меня у нее голова не кружится – ну и не надо! Другую найдем!
И Сашка весело засмеялся. Но Журавлев был настроен на серьезный разговор и не поддался шутке.
– Тебя, помнится, в классе недолюбливали! – сказал он, понимая, что провоцирует Сашку. – Уж больно ты правильный был! Всех стыдил да уму-разуму учил. Курить нельзя! Ругаться нельзя! Выпить перед танцами – упаси боже!
– Было такое! – признался Сашка. – Я в коммунизм свято верил!
– Что же не стал политиком? Глядишь, сидел бы сейчас в Госдуме одесную от Зюганова.
– Думал о комсомольской карьере! – серьезно ответил Баракин. – Но жизнь, как говорится, внесла свои коррективы. Когда в жену свою будущую влюбился – не до собраний да митингов стало. А потом Илька родилась. Мы еще студенты. Сам понимаешь, что это значит. Это вы, холостяки, могли пить да гулять, забот не зная. Как в песенке студенческой: «Живут студенты весело от сессии до сессии, а сессии всего два раза в год». А мне о семье надо было думать.
– С этим понятно. Но мы отвлеклись. Мог все же кто-то из наших стать убийцей?
– Я думаю, что если убийца из детства, то он интроверт! – уверенно объявил Баракин.
– Поясни, – попросил Журавлев.
– Интроверт живет своими переживаниями. Наслаждается своим страданием. Часто надуманным. Взращивает свои обиды.
– Из мухи слона делает?
– Можно и так сказать. Долгие годы копается в собственных воспоминаниях. Убеждает себя, что нанесенная в детстве обида была серьезной. В конечном итоге это перерастает в убеждение, что он обязан отомстить. Так примерно.
– Ты уверен, что это не болезнь? – спросил Журавлев.
– Возможно, – подумав, ответил Баракин. – Раз у человека отказывают тормоза, если он приходит к выводу, что имеет право за давнюю обиду лишить человека жизни, это уже, как минимум, ненормальность. Да чего там! Болезнь! Только особенная. Которая не видна. В обыденной жизни такой человек остается таким же, как всегда. Любит жену и детей. Серьезно относится к работе. Ну и так далее.
– Кто-то из наших может быть таким?
– Из наших? – задумчиво повторил Баракин. – Даже не знаю.
– Старков? – подсказал Журавлев. – Или Смурной?
– Старков и Смурной, я думаю, отпадают. Они живчики.
– А Телков?
– Нет! Я его знаю лучше, чем всех остальных. Вспыльчив – это да! Но в самокопании не замечен.
– Может быть, Данилов?
– Сомневаюсь! – покачал головой Сашка. – Не помню, чтобы он чем-то особенным выделялся.
– А Капитонов?
– Исключено! – категорично заявил Баракин. – Самый известный из нас в городе. Популярный диктор и ведущий всяких концертов и шоу. Все время на виду. Нет, не он!
– У артистов тонкая нервная организация, – осторожно сказал Журавлев. – Они очень подвержены эмоциям. Для таких людей детская обида может стать причиной чего угодно.
– Да не обижал его никто в классе! А что до тонкости натуры… Согласен, эмоции могут захлестнуть артиста. Сразу после события. При его анализе. Повлиять на выбор решения. Но потом, когда решение принято и план выстроен, такой человек действует очень точно, расчетливо, хладнокровно! Словно очередную роль играет. Но это так, общая картина. В то, что Капитонов мог убить, не верю! Ни на вот столечко!
И Баракин показал Журавлеву кончик мизинца.
– А ничего, что его фамилия Капитонов? – спросил Журавлев.
– Не понял, – признался Баракин.
– Когда жена нашла Васю с пробитой головой, он был еще в сознании, – пояснил Журавлев. – И успел сказать ей одно слово: «Питон».
– И что? – спросил Баракин, глядя на Журавлева непонимающим взглядом широко открытых глаз.
– А то, что слово «питон» есть в Пашиной фамилии.
– Хочешь сказать, что он… – задумчиво проговорил Сашка.
– Ничего не хочу сказать! Просто довел до тебя факт, которому у меня нет объяснения.
– Клички Питон в классе ни у кого не было. В том числе у Капитонова.
– В том-то и дело!
– Значит, это был не Пашка! – вдруг улыбнулся Баракин.
– Наверное, – нехотя согласился с ним Журавлев. – Но давай закончим начатое. Остались ты, я и Тиханов.
– За тобой ничего подозрительного не знаю. Про себя говорить не буду.
– А Тиханов?
– Если и есть среди наших интроверт, то только он! – убежденно ответил Баракин. – Сколько помню, он был очень замкнутым. И трусоват. Десять лет с ним вместе проучился, а не помню ни одного эпизода, чтобы он с кем-то подрался. «Помахался», как мы тогда говорили. Всегда старался остаться в тени. Свои переживания всегда держал при себе. Согласен?
– Наверное, да.
– Такие люди очень чувственны. Мечтатели и фантазеры. В мечтах они видят себя героями. Но так как сознают, что мечты несбыточны, страдают от этого. Такие, как он, легко влюбляются, но не смеют подойти к избраннице. Боготворят объект любви и даже боятся его. Опасение быть отвергнутым, а то и осмеянным не позволяет им заявить о своей страсти. Так что Тиханов вполне мог в школьные годы страдать по Надежде. Но не смел показать это. Из опасения оказаться в центре внимания. Мысль, что можно стать объектом насмешек, для таких людей непереносима. Потому Надежда и не узнала, что он в нее влюблен. Если это было. А если бы узнала, то, скорее всего, и правда отфутболила бы. Скучный он был, как я помню.
– Ну и портретик ты нарисовал! – покачал головой Журавлев.
– Объективный портрет! – ответил Баракин на реплику. – Интроверт влюбляется страстно. В мечтах видит себя этаким мачо. Который защищает свою избранницу от всяких негодяев. Даже погибает. И только умирая на ее руках, признается в любви. Такой человек принимает «измену» своей избранницы, как непростительное предательство! И способен мстить даже через многие годы!
– Жека ментом всю жизнь прослужил! – вставил Журавлев.
– Ну и что? – вскинул голову Баракин. – Это только подтверждает то, о чем я говорю. Интроверт всю жизнь страдает от неуверенности в себе. От того, что знает: сверстники невысокого мнения о нем. Потому