В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что ты мне хочешь сказать?
– А то, что это ведьма вас по кругу водит‑то! Узнала, что ищете вы ее, вот и решила к себе завести… А по людски‑то не может, вот и водит кругами…
– Тебе‑то какое дело? Небось гонорар за наводку получить хочешь?
– Что вы, ваша милость! – Перепуганный горожанин даже отодвинулся от странного проезжего, насколько ему позволяла длина лавки. – Я же порядочный человек! Женатый к тому же, детей, внуков имею… К чему мне этот ваш гоно… гомо… Что я с ним делать буду? Тут и лекарей‑то отродясь не водилось…
Георгий почесал в затылке, поняв, что опять опередил время.
– Вы уж этот свой… гонорой… оставьте при себе, а мне за труды, от щедрот, так сказать, лучше денежку какую дайте… Тестонов там парочку или экю… Я вот слышал, что квадрупли такие бывают…
– Дам, – сухо прервал мечты нумизмата‑стяжателя Арталетов, не веря, что наконец‑то близится конец его мучений. – Вот приведешь меня к ведьме, я и дам тебе три… нет, два тестона.
– Маловато будет…
– За мной там два человечка едут в черном – они добавят.
– Бог с вами! – несколько раз перекрестился абориген справа налево, как православный, чем несколько больше расположил к себе. – Мы люди бедные…
– Хорошо! Пусть будет три, но это – последнее слово.
– Ладно… Только к жилищу ведьминому я вас не поведу – боязно… Дорогу укажу.
– Уломал. На рассвете выезжаем.
Щеки коротышки разъехались в нехорошей усмешке, а глазки превратились в узенькие щелочки.
– Э, не‑е‑ет! Утром вам пусть кто другой дорогу показывает, а я – только до полуночи…
– Почему?
– А это вам, господин хороший, знать и вовсе ни к чему… – надулся почему‑то проводник.
* * *
Оказалось, что и впрямь Арталетов в спешке проехал давеча малоприметный поворот на узкую тропку, исчезающую в густых зарослях. Ее и днем‑то заметить было мудрено, а уж ночью, без проводника, едва ли не носом ткнувшего своего подопечного в поворот, не помеченный даже придорожным камнем, не то что указателем, – и вовсе немыслимо.
– Вот туда поезжайте, ваша милость, – заявил горожанин, тыча когтем куда‑то в сторону леса. – И лье через полтора увидите указатель. А там уж разберетесь сами, не маленький, чай…
– Ну спасибо, старина… – протянул Жора, вглядываясь в едва освещенное молодым месяцем, светившим как раз из‑за левого плеча, переплетение черных ветвей. – Как же я тут проеду?
– А проехать‑то и не получится. Пешочком пойдете, а коняку свою – в поводу, в поводу…
– Ладно, разберусь… Счастливо оставаться.
– А деньги‑то?
Георгий хлопнул себя по лбу и полез в отощавший за время странствий кошелек. Игра света и тени была тому виной или усталость после дневного перехода, от которого так и не довелось отдохнуть, но ему показалось, что король Генрих на своих портретах улыбался особенно язвительно…
– Держи!
Старичок принял деньги как‑то странно: приподняв ладонью полу своего длинного одеяния – не то армяка, не то лапсердака, – чтобы монеты легли на ткань.
«Может, сектант какой? – подумал странник, отсчитав три тускло поблескивающих в свете луны тестона. – Или заразы боится? Я читал, что во время чумы монеты даже специально в чашку с уксусом опускали для дезинфекции…»
– Ну, прощай, не поминай лихом. Спасибо.
– Прощай, прощай…
Едва лишь Арталетов скрылся в зарослях, доброхот брезгливо стряхнул монеты на землю, будто они жгли ему ладонь, и сплюнул три раза через правое плечо.
– «Спасибо, спасибо», – проворчал он, сдергивая с головы шапку, под которой прятались небольшие козлиные рожки. – Зажал золотишко, скупердяй, а серебро нам вовсе без надобности! Пусть тебя твой Бог спасает, а мне это ни к чему…
Неприятный субъект крутанулся три раза через плечо и растаял в воздухе, оставив после себя легкий запах серы и три серебряные монеты, сиротливо валяющиеся в пыли посреди дороги.
* * *
«Черт бы побрал этого проводника, – не подозревая, как близок к истине, досадливо думал Георгий, пробирающийся сквозь заросли, будто поставившие своей целью преградить ему дорогу и не пустить вперед любой ценой. – Весь плащ тут изорвешь в ремни…»
Что думал конь, бредущий за ним, так и осталось неизвестным, но сопротивлялся он изо всех сил, будто Жора тащил его на бойню или живодерню…
Через час выбрались на открытое место. Перед Арталетовым раскинулся огромный, озаренный серебристым светом месяца луг с каким‑то строением в центре и черной полоской леса на горизонте.
«Неужели ведьма обитает в таком маленьком домике? Или это вовсе не дом? Эх, не разобрать в темноте…»
Конь, когда всадник снова попытался забраться на него, проявил столько строптивости, будто был не представителем благородных скакунов, а их длинноухим родственником – ослом или по меньшей мере мулом. Пришлось оставить попытки проехаться с комфортом и тащить упрямую скотину за собой в поводу, что значительно отдалило путешественника от цели.
Ведьмин домик оказался вовсе не ведьминым и не домиком вообще, а огромным, вросшим наполовину в землю валуном с гладко стесанной неведомым трудягой лицевой стороной. Дорожка перед камнем, естественно, разветвлялась на три отдельных рукава, ведущих каждый в свою сторону.
«Блин! – поразился Жора, чеша в затылке. – Настоящий путевой камень, совсем как в русских сказках… Можно даже не читать: “Налево пойдешь… Направо пойдешь…”»
Любопытство, однако, взяло верх, и Арталетов, шипя и ругаясь на чем свет стоит, высек огонь, чтобы зажечь свечку в маленьком дорожном фонаре.
Надписи, конечно, имели место, но, естественно, на французском языке, причем грубо намалеванные поверх монгольских… тьфу, русских, старательно вырубленных в камне. Одно неудобство: камень от времени так глубоко ушел в землю, что прочесть написанное без проблем мог только лилипут, а человеку нормального роста пришлось бы лечь на землю или присесть на корточки, но в этом случае нужно было еще и изгибать шею с угрозой для целостности позвонков. Памятуя о кровожадности местных обитателей травяных джунглей, Жора, понятно, выбрал второе.
«Si aller directement – le cheval sera perdue»[47]. Ну, это понятно… «Прямо пойдешь – коня потеряешь».
«Si aller a droite – on perdra la vie»[48]. Тоже довольно старо и предсказуемо… «Направо пойдешь – жизнь потеряешь».
«Si aller a gauche…»[49]
Волосы у Георгия от той перспективы, что сулил ему поход налево, разом встали дыбом, и он тут же решил, что конь – дело наживное, особенно такой вредный и упрямый, как его Мотылек, которому с большим успехом подошла бы кличка «Росинант».
«Интересно, а каким образом придется потерять коня? – задумался Арталетов, прежде чем тронуться по выбранному маршруту. – Ладно, если это будет просто какой‑нибудь волк‑конеед или местный рэкетир, ранее служивший конюхом… А вдруг коня из‑под меня выдернут на полном скаку?»
Подумав, путешественник привязал своего Мотылька, ставшего снова мирным и покладистым, к камню и отправился по нужной тропинке пешком, перекинув через плечо седельную суму с небогатыми пожитками и насвистывая веселую мелодию. К сожалению, и «Каравелла», и «Все, что тебя касается» почему‑то постоянно сползали то на траурный марш Шопена, то на какой‑то реквием, и от музыкального сопровождения в конце концов пришлось отказаться.
Без четвероногого непарнокопытного на Георгия никто не нападал, и он не только благополучно добрался до леса, но и вступил под храмовые своды тесно стоящих елей.
«Ну, опять… Сейчас начнут оптом и в розницу превращаться в клены, каштаны и те самые буки с грабами…»
Ничего подобного. Хвойные великаны стояли непоколебимо и индифферентно, не обращая никакого внимания на проходящего мимо них человека. Поначалу Жора опасался, что вот‑вот начнутся какие‑нибудь странные шорохи по сторонам вспыхнут в темноте глаза, а то и раздастся далекий зловещий вой, как в голливудских триллерах, но ничего, совершенно ничего не происходило. Ни ветерка, ни стука упавшей шишки…
Лес оборвался внезапно, и Арталетов снова оказался на залитом лунным светом лугу или поле. Далеко впереди все так же темнело что‑то остроконечное…
«Я что, круг по лесу совершил? Это же то самое место!.. Да нет, вроде бы дорожка никуда не сворачивала…»
Думая так, Жора чуть ли не бегом поспешал к камню.
«Тот же, конечно же, тот! Не может быть двух настолько похожих предметов. Вот и надписи: “Si aller directement – le cheval…” Куда только этот самый “шеваль” запропастился? Вот тут же был привязан!.. Ну фармазоны! Увели за какие‑то пятнадцать минут!..»
Оставалось только поверить в наличие в округе цыганского табора, страдающего клептоманией, отягощенной к тому же манией подозрительности, и поэтому не оставляющего после себя никаких следов.
– Ну и что прикажете делать? – спросил Георгий, обходя вокруг камня и от досады слегка пиная его сапогом в замшелый бок. – Возвращаться обратно?..
