В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев

* * *

– Словом, все уже готово было к свадьбе, – продолжал страж ворот, уже изрядно подшофе, опрокинув в свою бездонную глотку очередную кружку огненной во всех отношениях воды. – Гостей поназвали со всех окрестностей… Да что там окрестности – с самих Нормандии и Гаскони, вот! И из‑за бугра были. – Рассказчик принялся загибать корявые пальцы. – Из Алемании[51], из Испании, из Дании, из Тосканы…

– Из Атлантиды… – в тон ему проговорил шут, ухмыляясь. – Из Утопии…

– Из Утопии… – послушно повторил привратник, уже загнувший все пальцы и теперь разглядывающий со всех сторон грязноватый кулак в тщетных поисках еще чего‑нибудь, что можно использовать для счета. – Не‑е! Не поймаешь!.. – пьяненько захихикал он, крутя пальцем под носом Леплайсана. – Утопии никакой не было… Угрия[52] была, а Утопии не было…

– Ладно, – перебил географа‑самоучку Жора. – Что дальше‑то было? За Тосканой.

Как бы то ни было, друзьям пришлось выслушать до конца весь длинный список зарубежных стран, гости которых почтили своим присутствием свадьбу хозяина этого замка с дочерью хозяина того, что напротив.

Обладая таким могутным пропуском, как бутылка напитка, напоминающего пресловутый стеклоочиститель, но сторожем опознанного как вожделенный кальвадос, шут и Арталетов были тут же пропущены в святая святых замка – в его караулку – и теперь сидели на чем придется вокруг пустой бочки, на которой одиноко царствовала почта пустая бутыль.

– Столы ломились от съестного и выпивки… – продолжал привратник, перескочив, на радость всем, через затянувшуюся вступительную часть к более животрепещущему. – Чего там только не было…

– Ладно‑ладно, верю! – поспешил заткнуть ему рот новой порцией сивухи Георгий, пока «акын» не увлекся перечислением всего горячего и холодного, пресного и острого, жирного и постного, соленого и сладкого, а более всего – того, что булькает и бьет в голову, имевшего место за пиршественным столом. – Ближе к делу!

– Ну, это вы зря, – посетовал Леплайсан, только приготовившийся слушать и обманутый в лучших своих чувствах. – Врет, подлец, занятно. Так и видишь…

– Если мы будем выслушивать всю его бредятину, то конца точно не увидим! – отрезал наш герой, насильно отбирая переходящий кубок, то есть кружку, у присосавшегося к ней не хуже пиявки караульного. – Продолжай свою «Илиаду», Гомер!

– А вы тоже читали? – заинтересовался шут. – Лихо закручен сюжет, не правда ли? Хотя батюшка мой лично знавал этого Гомера – враль был еще тот…

«Неужели паленый “кальвадос” так здорово бьет по мозгам? – озадаченно подумал Арталетов, прикидывая на глазок степень опьянения товарища. – Папаша его, конечно, аксакал, но не до такой же степени… Хотя кто его знает…»

Охранник во время этой пикировки только переводил с одного на другого порядком осоловелые глаза, норовя слезть с лавки и улечься на пол.

– Э, э! Продолжай! – прервал Леплайсан его поползновения, когда они стали чересчур недвусмысленными. – А то ты до сути‑то вовек не доберешься…

– Ну… – промямлил тот. – В общем… Жених весь в бархате, золотые пряжки и тут, и тут, и тут… – принялся он тыкать куда‑то в метре от себя, наверное, демонстрируя слушателям дислокацию украшений на каком‑то, видном только ему, наглядном пособии. – Одним словом – везде… Даже на…

– Ладно, пропустим подробности! – прорычал шут, тоже начиная терять терпение. – Разве можно так напиваться на халяву? – пожаловался он целиком и полностью согласному с ним Георгию и с треском влепил подзатыльник пропойце. – Говори!..

– Ну, и когда все уже было готово… – забубнил тот, принимая звезды, обильно сыпавшиеся из глаз, за чертиков и, к недоумению чертика истинного, отлавливая их по всей бочке. – К сочетанию то есть… К брако…

– Добавить?!

– Не стоит, сударь! – чинно поклонился караульный, прижимая кулак с пригоршней только что собранных звездочек к груди. – Я вполне удовлетворен сказанным и принимаю ваши извинения…

Тут уже не удержался Жора, влепив клоуну‑самоучке затрещину со своей стороны.

Его слабый шлепок, как ни странно, подействовал гораздо больше, чем увесистая плюха шута.

– Когда уже и кольцами обменялись, и поцеловались, и кюре свою речь прочитал, когда оставалось только официально заверить церемонию – заявляется эта ведьма… – Охранник обеими руками изобразил в воздухе что‑то, контурами напоминающее солидных размеров виолончель. И говорит…

Не успели друзья, обратившиеся в слух, расслабиться, обманутые временным просветлением рассказчика, как тот мотнул головой и рухнул мимо бочки на пол, где тут же захрапел, обняв свою пищаль‑слонобой, будто милую женушку…

– Увы, – сообщил Арталетову Леплайсан, пощупав у лежащего пульс, приоткрыв веко сраженного «кальвадосом» и попинав, для верности, под ребра сапогом. – Не дождемся мы от него ничего путного… Слабак!

* * *

– Нет, не богатырь… – крутил головой Леплайсан, когда друзья, так и не выяснив того, что им было нужно, направлялись ко второму замку, в отличие от первого имевшему совсем не блестящий вид, будто в нем сто лет никто не жил. – Как его скосило‑то…

Он никак не мог поверить, что привратнику хватило всего пары‑другой кружек хитрого зелья, с истинным кальвадосом имевшего столь же мало общего, как настоящий, не паленый, «Абсолют» с термоядерным деревенским самогоном, в который алхимики‑самоучки «для крепости» добавляют все, что попадется под руку, – от жженой резины, «волчьей ягоды», фосфатных удобрений и карбида до секретного топлива от стыренной на соседнем полигоне ракеты класса «Земля‑Воздух‑Огонь‑и‑Медные‑Трубы». Шут взялся было перечислять Георгию выведанные у автора «огненной воды» во время вынужденного своего безделья компоненты, среди которых самым безобидным был куриный помет, но уже на первом десятке Жору так замутило, что рассказчику пришлось перейти на более нейтральные темы, вроде способов прямого удара шпагой, позволяющих проткнуть противника насквозь с наименьшим сопротивлением попадающихся по пути внутренних органов.

У ворот второго замка, приоткрытых и сплошь увитых плющом так, что пришлось прорубаться шпагами (благо, что шпага того времени имела широкий обоюдоострый клинок, позволяющий колоть и рубить с равным успехом), их никто не остановил и даже не окликнул. Пустовало и примыкающее к «прихожей» караульное помещение, и полуосвещенный коридор за ним…

Нет, неправда. В караулке сидел, опираясь на ржавую алебарду и уронив голову в медном шлеме, насквозь проеденном зеленью, на грудь, привратник с пегой бородищей такой длины, что позавидовал бы и старик Хоттабыч. Вездесущий плющ обвивал ноги спящего, а самые ненасытные побеги уже спиралью опутывали древко оружия…

– Покойник? – спросил сам себя Леплайсан, поскольку Георгий прислонился плечом к стене, будучи на грани обморока. – Нет, вроде бы дышит… Только редко‑редко… Сколько же он так сидит?

Судя по тому, что плющ кое‑где пророс сквозь ветхую одежонку алебардщика и даже через мохнатую от ржавчины кольчугу, времени утекло немало.

– Ладно, не будем его трогать…

В коридорах замка спящие охранники и слуги стали попадаться чаще, особенно по мере продвижения к центру. Кто‑то спал, по‑детски подложив ладонь под щеку, кто‑то прислонился к стене, сидя или стоя… Поварята спали с подносами, полными давно истлевших костей какой‑то птицы или мелких животных, вроде зайцев, и с бутылями высохшего вина, военные сжимали ржавое оружие, псари уютно прижимались к бокам своих собак, сгрудившихся вокруг, кот дрых, положив лапу на посапывающую мышь… Сон скосил людей и животных там, где застал их. Леплайсан и Жора подавленно молчали, стараясь не задевать неподвижные тела, через которые то и дело приходилось переступать…

Пиршественная зала напоминала московский вокзал одного из южных направлений в период летних отпусков. Люди, на нарядах которых сквозь толстый слой пыли то и дело тускло проглядывало золото галуна или посверкивал самоцвет, лежали вповалку на полу, сидели, опустив головы на сложенные руки, за огромным столом, некогда ломившимся от яств, а теперь напоминавшим развороченную помойку, подпирали стены с затянутыми паутиной гобеленами. Особенно величественное впечатление производил могучий седобородый мужчина, словно сошедший с игральной карты, изображающей короля червей, который сидел рядом с миниатюрной миловидной женщиной, прислонившейся к его плечу, во главе стола в кресле с высокой спинкой. В правой руке он, словно скипетр, все еще сжимал огромную вилку с насаженным на ее зубья скелетиком какого‑то мелкого существа, а в левой, как державу, – пузатый кубок, украшенный каменьями. Рассыпавшиеся по плечам волосы здоровяка скреплял узкий золотой обруч с зубчиками, напоминающий корону.