В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, доченька, – вторил в другое ухо герцог, – это ведь международный скандал!..
– Ах, оставьте меня!..
Иван Иванович стоял набычившись, пальцы его нервно тискали эфес парадной шпаги, а терпение, по всем признакам, было на пределе.
– Да он уже ни на что не годен! – разорялась вздорная девица. – Вы только взгляните!..
– Доченька! Старый конь борозды не испортит…
– Но и глубоко не вспашет! А этот‑то вообще ни в кони, ни в пахари…
– А‑а‑а!.. – не выдержал сыплющихся на него оскорблений царевич, выхватывая из ножен клинок. – Пропадите вы все пропадом!..
Сияющее острие уткнулось в незащищенное горло старого влюбленного. Еще миг и…
На зал обрушилась тишина. Все присутствующие с вытянутыми лицами, замерев, ждали кровавого финала, не делая ни малейшей попытки остановить самоубийцу. Даже в глазах бессердечной красавицы промелькнуло что‑то вроде жалости… Или интереса?.. «Все пропало!»
В дальнем конце зала громыхнул металл, отдавшись гулким эхом под высокими сводами.
Георгий, чувствуя, как по спине скатываются градины ледяного пота, увидел три безликие фигуры, приближающиеся к нему с мерным лязгом.
Пустые рыцарские доспехи, давно вышедшие из обихода и, за ненадобностью, водруженные в углах для «форса», покинули свои места и теперь направлялись к жалкому человечку, не оправдавшему надежд владычицы магии. В том, что неумолимые мстители – не облаченные в латы создания из плоти и крови, не было никаких сомнений: поднятое забрало одного из «рыцарей» открывало всем без утайки пустое нутро шлема.
Миновав оторопевшего де ля Рюса, двое ведьминых слуг деловито, будто занимались этим постоянно, сжали локти Арталетова коваными перчатками, нагибая его вперед, а третий (с поднятым забралом) со скрипом потащил из ножен давно не извлекавшийся меч.
– Иван! – крикнул Жора остолбеневшему влюбленному, из последних сил надеясь на чудо. – Вспомните женщину, которая вас любит! Зачем вам эта раскрашенная кукла, четверть века пролежавшая в нафталине?!.
Нафталин он, конечно, приплел зря, но незнакомое, жутковатое, как колдовское заклинание, слово даровало ему еще несколько секунд жизни…
Леплайсан и Иван‑царевич, выпав из спячки, налетели на железных истуканов со шпагами наголо и принялись рубить их с остервенением канадских лесорубов. Искры сыпались веером, лязг стоял такой, будто целая орава мартышек, вооруженная молотками, принялась охаживать десяток пустых металлических бочек. Вот отлетел, громыхая, шлем с поднятым забралом, вот раскололся наплечник одного из держащих Георгия, вот…
Но все было тщетно: безголовый монстр, никак не реагируя на удары, все тащил и тащил из ножен длинную стальную полосу, а двое других, покрываясь вмятинами и зазубринами, безучастно держали в руках жертву.
– Прекратите!!! – завопил приговоренный, видя, что Иванова шпага переломилась пополам, но тот, не замечая этого, продолжает колотить обломком металлическую руку, вздымающую меч. – Лучше вспомните свою Марьюшку!..
Кончено! Орудие железного палача уже понеслось вниз, рассекая воздух…
Жора зажмурил глаза и втянул голову в плечи…
Сейчас…
Но вместо смертельного удара бездушной машины шею обдало лишь порывом ветра, а снизу послышался лязг. Не веря своим чувствам, Арталетов распахнул глаза…
Произошло чудо.
Меч, выкованный бог знает когда, бог знает кем и предназначенный рубить человеческую плоть, не выдержал соприкосновения с этой самой плотью и переломился, как гнилая спичка, едва задев Жорину шею.
Сами же монстры разваливались на составные части, будто кто‑то невидимый рассек ниточки, удерживающие их в целостном состоянии. Падали, гремя, на пол наплечники, наручи, кирасы, пустыми ведрами подскакивали на каменном полу шлемы… Последними, разжавшись, опали с плеч нашего героя стальные перчатки, и он, глубоко вздохнув, разогнулся…
– Марьюшка?.. – Иван Иванович обкатывал во рту полузабытое имя, пробуя его на вкус, примеряясь. – Маша… Машенька… Мария…
В нескольких шагах от него воздух задрожал, словно над раскаленной жаровней. С каждой секундой видение становилось все материальнее, плотнее, непрозрачнее… Не успели присутствующие в очередной раз ахнуть, как посреди зала материализовались две пожилые женщины, сидящие рядком на спине крупного серо‑седого волка. Одна из них, одетая попроще и подвязанная платочком, не стесняясь никого, рыдала в голос, но и вторая, настоящая дама на вид, утешая первую, тоже промокала глаза платочком.
– Баба‑Я… – ахнул Георгий.
– Ведь… – зажал себе рот Леплайсан.
– Марьюшка моя, – всхлипнул старый Иван‑царевич, подаваясь всем телом вперед. – Ненаглядная…
Что‑то сверкнуло перед глазами Жоры…
* * *
– … ничуть не хуже, – услышал Жора голос своего друга и в изумлении открыл глаза.
Покачиваясь в седлах, они с Леплайсаном приближались к какому‑то крупному городу, окруженному крепостной стеной, в котором легко узнавался Париж со своими неповторимыми башнями и соборами.
– Леплайсан! – прохрипел Арталетов, судорожно хватаясь за луку седла. – Где мы? Это Париж?..
– Друг мой, – шут, по своему обыкновению, не смог удержаться от иронии, – опять задремали? Вы, вероятно, придерживаетесь пословицы: «Гвардеец спит – служба идет»! Конечно же, это город Париж – стольный град нашей родины Франции. А что вы желали увидеть на его месте? Авиньон? Или, может быть, Лондон?..
– Людовик! Неужели нам все это только приснилось?
– Что именно?
– Ну… Путешествие, три замка, спящая принцесса, Иван де ля Рюс, в конце концов!
Леплайсан игриво подмигнул:
– Кому приснилось, а кому и нет…
Он расстегнул воротник и вытащил из‑за пазухи солидной толщины чеканную цепь с круглым предметом, при виде которого у Георгия екнуло сердце.
Увы, золотой кругляш оказался вовсе не заветным хрономобилем, а всего лишь массивным медальоном.
– Взгляните‑ка! – Под отщелкнутой крышкой Георгий увидел эмалевый женский портрет. – Узнаете?..
Еще бы Георгий не узнал взбалмошную Генриетту, из‑за которой едва не лишился головы в прямом смысле этого слова..
– А вот это узнаете? – Шут поиграл флаконом зеленого стекла. – Я решил, что в моей сумке он будет сохраннее.
– Значит, все это было на самом деле? Чем же там закончилось дело с Иваном‑царевичем и Бабой‑Я… пардон, Марьюшкой?
– Закончилось? Вы полагаете, что все закончилось?
– Но…
– Как знать, как знать…
– Но вы‑то, полагаю, устроили личную жизнь? Медальон и все такое… Могу я вас поздравить с титулом герцога?
Леплайсан помолчал, разглядывая медальон, потом вынул из ножен кинжал и выковырнул из драгоценной оправы эмалевую безделушку.
– Знаете, Жорж, я еще как‑то не готов ни к герцогскому титулу, ни тем более к женитьбе… Что же скажут мои многочисленные подружки в Париже и не только в нем? Кроме того, мне не слишком нравятся белокожие блондинки…
С этими словами шут широко размахнулся и запулил вещицу глубоко в придорожные кусты.
– А вот это добро, – он взвесил на ладони цепь и пустой медальон, – мы отвезем одному моему знакомому еврею в Орли. Он хоть и нехристь, да к тому же жулик первостатейный, но цену за такое золотишко дает настоящую, не то что парижские жмоты… Кутнем от души на подарок герцога Карамболя, а, господин д'Арталетт?
– Почему же нет? – пожал плечами Жора. – Если только это не будет фалернское…
Когда друзья, оживленно обсуждая меню предстоящего «банкета», скрылись за поворотом, на дороге из смерчика пыли, обычного в знойные дни, материализовался давешний носатый доброхот. Привычно обернув руку полой своего лапсердака, он подкинул на ладони некую цветную вещицу и укоризненно покачал головой вслед путникам…
20
Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.
Алексей Константинович Толстой
Бал удался на славу! Таких фейерверков даже Георгий, избалованный китайской пиротехникой, которую у нас сегодня применяют и стар и млад, как в целях увеселения, так и в прямо противоположных, не видел никогда. А костюмы! А музыка! А угощение! А танцы!..
Торжественную павану сменял котильон, зажигательную спаньолетту – чинный гавот, сложный, как шахматная партия, турдион – милый в своей простоте бранли. Жора, помнится, последний раз наяву танцевал на одном из вечеров встреч бывших выпускников, лет десять назад, да и то больше «пристеночек», а мастерство его, к настоящему отчаянью приглашенных (еще в далеком будущем) Дорофеевым учителей, вопреки снам, сводилось к умению провести даму в некоем гибриде вальса и танго, по зажатости далеко превосходящем первое, но по расхлябанности – второе.
