Русско-еврейский Берлин (1920—1941) - Олег Будницкий

Председателем берлинского отделения Комитета съездов русских юристов за границей был избран Гершун. Центральное бюро в Париже возглавил барон Б.Э. Нольде. Среди других задач берлинскому отделению было поручено издание протоколов съезда, что и было выполнено457. Первый съезд русских юристов за границей остался единственным, однако отделения, во всяком случае берлинское, действовали довольно активно458. Причем берлинское отделение занималось не только общебеженскими, но и специфически «германскими» (а то и вовсе «берлинскими») вопросами. Мы берем прилагательные «германский» и «берлинский» в кавычки, поскольку речь шла исключительно об одной части обитателей мегаполиса и его «окрестностей» – русских эмигрантах.

Берлинское отделение Комитета работало в тесном контакте с Союзом русской присяжной адвокатуры в Германии. Точнее, в обеих организациях работали нередко одни и те же люди, и разделение их, на наш взгляд, было чисто формальным. Отделение Комитета занималось в большей степени «стратегическими» вопросами и было ориентировано на оказание помощи всей русской эмиграции (преимущественно все же в Германии), в то время как Союз был своеобразным «профсоюзом» адвокатов, хотя не ограничивался взаимопомощью, а занимался оказанием конкретной юридической помощи или «просветительской» работой на местном (почти исключительно берлинском) уровне. Отличие берлинского отделения Комитета от Союза заключалось также в том, что в состав отделения могли входить не только присяжные поверенные. Так, в апреле 1923 года в президиум отделения были, причем единогласно, избраны: председателем Б.Л. Гершун, заместителями председателя – С.Д. Боткин и профессор Н.С. Тимашев, секретарем стал Б.Л. Покровский, казначеем – О.А. Верт. Ни Боткин, ни Тимашев, юристы по образованию, адвокатами никогда не были.

Пять с половиной лет спустя, в ноябре 1928 года, при очередных выборах президиума председателем вновь был избран бессменный Гершун, заместителями – Боткин и А.А. Гольденвейзер (представитель сравнительно молодого поколения), секретарем – Е.А. Фальковский459.

За время своей работы (в нашем распоряжении имеются документы за 1922 – 1928 годы) отделение подготовило ряд докладов, информационных сообщений и писем, предназначенных эмигрантам, преимущественно юристам, а также обращений и экспертных заключений, адресованных германским властям и/или российским представителям при Нансеновском офисе в Женеве460. Не вдаваясь в юридические дебри, остановимся лишь на одном эпизоде, относящемся к чрезвычайно болезненному для эмигрантов квартирному вопросу.

В марте 1923 года в Берлине был введен налог на аренду жилых помещений, устанавливавший пятикратные ставки для иностранцев. Русским беженцам приходилось сверх арендной платы за жилье вносить еще не менее 75 % этой суммы в виде налога. 2 мая 1923 года на заседании отделения с докладом, посвященным вопросу о налоге на аренду жилья, выступил член комитета А.А. Гольденвейзер. В докладе обосновывалось принципиальное отличие положения русских беженцев от положения прочих иностранцев: «…русские беженцы не просто иностранцы, приехавшие в Германию для своих дел или удовольствия и могущие в любой момент вернуться на родину; они явились сюда под защиту Германии и выехать отсюда им некуда. Право политического убежища, основанное на началах международных обычаев, предполагает известные обязанности со стороны хозяина». Гольденвейзер провел параллель «с обязанностью моряка или портовых властей принять потерпевших кораблекрушение и общей обязанностью всякого гражданина придти на помощь находящемуся в опасности». «И первой из обязанностей, налагаемых правом убежища, является дать имущему это убежище право на самые минимальные условия существования вообще, т.е. право на жилище, на труд, и на свободное передвижение… На деле же русские беженцы в Германии никакого права на квартиры и помещения не имеют… Но право вообще на кров равносильно праву на жизнь, и без этого право убежища превращается в фикцию»461.

Берлинское отделение Комитета съездов русских юристов за границей направило обер-бургомистру, городскому казначею и в городское налоговое управление меморандум, в котором разъяснялись особенности положения беженцев, не позволявшие приравнять их к обычным иностранцам. Комитет просил внести в закон о налоге на жилые помещения следующие поправки: «1) освободить от налога проживающих в пансионах и в частных квартирах, оставив налог только для живущих в гостиницах; 2) ограничить срок взимания налога с иностранцев первыми шестью месяцами их пребывания; 3) уравнять ставки налога для местных жителей и иностранцев». Обращение возымело эффект. Городское управление постановило: «1) уменьшить ставки налога для проживающих в пансионах и в частных квартирах; 2) взимать налог с иностранцев, как и с постоянных жителей, лишь в течение 6 месяцев; 3) уравнять ставки налога для иностранцев и для коренных жителей»462.

Таким образом, юристы добились заметного успеха. Правда, положение с квартирами и комнатами (точнее, взаимоотношения с их владельцами) было у многих эмигрантов сложное, и «ввиду особой беспомощности эмиграции в квартирном вопросе» берлинское отделение решило «войти в соглашение с Союзом русской присяжной адвокатуры» для организации юридической помощи по квартирным вопросам463.

В политическом смысле юристы-эмигранты занимали непримиримую позицию в отношении большевиков и очень скептически оценивали перспективы эволюции, «нормализации» большевизма и, соответственно, возвращения на родину. Речь шла не только о самих юристах, но и о «простых» эмигрантах, рядовых солдатах белых армий, казаках, которым сулили амнистию. Мы говорим об официальной позиции берлинского отделения Комитета съездов русских юристов; возможно, отдельные юристы-эмигранты думали по-другому, но это не нашло отражения в документах Союза русской присяжной адвокатуры или берлинского отделения Комитета.

Между тем проблема репатриации ставилась Нансеном; более того, учитывая тяжелое положение русских беженцев в Румынии и Польше, представители Земгора при Лиге Наций Н.И. Астров и С.В. Панина внесли проект резолюции, одобрявшей переговоры Нансена с правительствами России и Украины по вопросу о репатриации беженцев. Условием возвращения, согласно проекту резолюции Астрова – Паниной, должны были стать гарантии советского правительства, что репатриантам предоставят равные права с другими советскими гражданами. По поводу проекта резолюции, ставшего достоянием эмигрантской общественности и вызвавшего оживленный и резкий обмен письмами и заявлениями протеста в апреле – мае 1923 года464, сочло необходимым высказаться и берлинское отделение Комитета съездов.

Русские юристы в Берлине прежде всего задались вопросом о том, «имеются ли в Советской России какие-либо гарантии неприкосновенности личности, ее прав на жизнь, свободу, честь и имущество». Ответ, как можно было предположить, был отрицательным, но облеченным при этом в безупречную юридическую форму.

В этом отношении наиболее показательными, – говорилось в отзыве, – являются изданные Советской властью в 1922 г. Кодекс уголовный; гражданский; уголовно-процессуальный и др., характеризующие «новое» направление Советского строя. Все эти кодексы при внешнем сходстве, а иногда простом повторении прежних русских законов, содержат положения, явно нарушающие самые основные начала правового строя. Так, уголовно-процессуальный кодекс, повторяя десятки статей судебных уставов 20 ноября 1864 г., устанавливает правило, в силу коего все судебные приговоры могут быть отменены административным учреждением – Отделением Комиссариата Юстиции.

Далее, даже сами советские законодатели признают всю несогласованность… взаимно противоречивых декретов, издаваемых отдельными советскими учреждениями, а потому рекомендуют судам руководствоваться не декретами, а «социалистическим правосознанием».

Наконец, среди всех других советских учреждений выделяются чрезвычайные комиссии, для действий которых уже не существует никаких законов, и которые фактически не подчиняются даже Совету Народных Комиссаров.

При таких условиях нельзя не придти к выводу:

1) что в Советской России нет правового строя и каких-либо гарантий личности, 2) что при существующем строе, даже если бы Советское правительство пожелало честно исполнять свои обязательства, – а для допущения чего-либо подобного нет никаких оснований – то и в том случае оно не могло бы поручиться за фактическое выполнение своих обязательств и 3) что поэтому всякое обращение со стороны российских общественных организаций с предложениями и ходатайствами о репатриации должны быть признаны явно неуместными и недопустимыми465.