Гоген в Полинезии - Бенгт Даниельссон

полтора года. В начале марта 1892 года Аристид заболел, судя по всему, гастритом.

Несмотря на это, мать, следуя лучшим (вернее, худшим) таитянским традициям,

продолжала пичкать его едой. Пятого марта ребенок скончался, и когда Гоген, который в

это время был в городе, вернулся «домой», он застал госпожу Сюха горько рыдающей у

кроватки сына. Полагая, что портрет ребенка может стать для нее утешением, он живо

приготовил краски и холст и молниеносно изобразил умершего Аристида. Но когда он

подошел к госпоже Сюха с готовым портретом, она только зарыдала еще сильнее и

горестно вымолвила:

- У него тут совсем желтое лицо, он похож на китайца...

Гоген попытался оправдаться тем, что задернутые занавески создают в комнате

желтоватое освещение, однако ему так и не удалось уговорить мадам Сюха принять

подарок. В конце концов смущенный супруг взял картину и спрятал ее подальше77. Почти

во всех альбомах и трудах о Гогене утверждается, что портрет (он теперь находится в

Голландии, в музее Кроллер-Мюллера в Оттерло) изображает «принца Аити». Но на Таити

никогда не было такого принца и «Аити» - всего-навсего таитянская форма французского

имени Аристид.

Несмотря на новый публичный провал, Гоген всего через две недели, к своему и

всеобщему удивлению, получил заказ на портрет. Смельчака звали Шарль Арно, его

хорошо знали на Таити, он прежде служил во французском флоте, потом ушел в отставку,

купил шхуну «Матеата» и теперь ходил на ней от острова к острову (а их во французской

Полинезии больше ста), скупая копру и жемчужниц и сбывая втридорога скверную водку,

муку и ситец. Капитан Арно заслужил весьма красноречивую кличку «Белый волк», и

восхищенные коллеги считали, что он надувает власти так же ловко, как туземцев. О нем

говорили, например, будто он не раз тайком переправлял в Америку жемчужницы,

собранные в запретных водах, а на обратном пути контрабандой ввозил в колонию

спиртные напитки.

Впервые Гоген встретил капитана в доме их общего друга Состена Дролле вскоре

после того, как Арно 18 марта вернулся с Туамоту. У двух бывших военных моряков было,

конечно, что вспомнить и о чем поговорить, и они быстро стали хорошими друзьями. И

ведь их объединяла не только многолетняя флотская служба: оба, каждый по-своему, были

пиратами, попирающими все условности. Видимо, капитан Арно неплохо заработал на

последнем плавании, так как он обещал Гогену огромный гонорар - две с половиной

тысячи франков за портрет своей жены78. Во всяком случае, так утверждает сам Гоген.

(Правда, в одном письме он уточняет, что речь шла «всего» о двух тысячах.) Скорее всего,

разговор с Арно происходил в баре, во время какой-нибудь веселой пирушки и капитан,

который и в хвастовстве мог с кем угодно потягаться, добавил лишний ноль, чтобы

произвести впечатление на присутствующих.

Во всем этом деле Гогена тревожила одна деталь: капитан Арно уже снова собирался в

путь, на этот раз на далекие острова Мангарева, и, как всегда, хотел взять красавицу-жену

с собой, поэтому выполнить заказ можно было только, когда они вернутся, то есть в мае. А

это означало, что Гогену еще почти два месяца предстоит побираться, так как и мартовская

шхуна (вернее, запоздавшая февральская), придя девятнадцатого числа, не привезла ни

писем, ни денег от его парижского агента.

Несколько дней спустя Гоген в письме Полю Серюзье - единственному, кроме Метте,

от кого он получил весточку с мартовской почтой, - поделился своими горестями: «Твое

письмо прибыло как раз в такую тяжелую минуту в жизни человека, когда нужно

принимать решение, хотя знаешь, что все равно, как ни решай, будет неудача. Короче

говоря, я сижу на мели, и все из-за вероломства Мориса. Остается только возвращаться

домой. Но как это сделать без денег? К тому же я хочу остаться, мое дело не завершено,

работа только-только начата, и я чувствую, что способен создать хорошие вещи. Да,

подвел меня Морис. Если бы он в самом деле отправил мне два заказных письма, как он

уверяет, я их непременно получил бы. (Все твои письма дошли.) И будь у меня еще

пятьсот франков (как раз те пятьсот, которые мне должен Морис), я бы перебился. У меня

есть договоренность, в мае я должен написать женский портрет за 2500 франков, но, к

сожалению, на эту договоренность я не могу твердо положиться. Буду делать все, даже

невозможное, чтобы продержаться до мая. Если тогда и впрямь доведется писать этот

портрет - уж я сделаю что-нибудь лестное в духе Бонна - и мне заплатят, я потом, наверно,

смогу получить еще один-два заказа и снова стать вольным человеком».

Как это ни парадоксально, главным положительным результатом вынужденных

поездок в город было то, что Гоген углубил свои крайне недостаточные познания о

таитянской культуре. Причем весьма прозаическим способом: он наконец-то открыл для

себя два широко известных этнологических труда. Один было не трудно найти, он вошел в

изданный в начале марта официальный ежегодник 1892 года, продаваемый за небольшую

цену в государственной типографии. Это была перепечатка статьи страниц на пятьдесят

под названием «Таитянское общество ко времени прибытия европейцев», впервые

опубликованной в 1855 году. Автор, французский военный моряк Эдмон де Бови, отбывая

в сороковых годах службу в новой колонии, расспросил многих старых вождей и местных

историков. Материал был в общем-то заслуживающий доверия, но, как это видно по

малому объему статьи, очень уж жидкий. Второй труд (его было гораздо труднее отыскать)

Гоген взял почитать у адвоката Гупиля, который доказал свое расположение к художнику,

купив его роскошное ружье. Речь идет о вышедшем еще в 1837 году известном всем

исследователям Южных морей двухтомнике с поэтическим названием «Путешествие на

острова Великого океана». Написал эту книгу французский коммерсант, впоследствии

консул, Жак Антуан Муренхут, фамилия которого говорит о фламандском происхождении.

Этот автор тоже попытался реконструировать картины прошлого, опираясь на беседы со

стариками, но он опрашивал их лет за пятнадцать до Бови. Литературным образцом

Муренхута был Шатобриан, о котором очень метко сказано, что он обладал «могучей

фантазией и блестящим стилем и соединял страстное красноречие с красочными