Цветы на чердаке - Вирджиния Эндрюс

Я аккуратно разложила на столе приборы, вилки — слева, ножи — справа, лезвием к тарелкам, и рядом с ножами — ложки. Посуда была сделана из фарфора фирмы «Леконс» с голубой каемкой и позолотой достаточно высокой пробы, обозначенной внизу на каждой тарелке. Мама объяснила нам, что это старый обеденный сервиз, пропажи которого не заметили слуги, и еще у нас были хрустальные фужеры на тонких ножках. Накрыв стол, я не могла не бросить удовлетворенный взгляд на свое искусство и сделала несколько шагов назад. Нам не хватало только живых цветов. Мама, вероятно, забыла о них.

Время, назначенное ей нам, давно прошло, но она все не появлялась. Кэрри начала громко капризничать.

— Пора есть ленч, Кэти.

— Потерпи. Мама собирается принести нам праздничное горячее блюдо — индейку и гарнир. Это будет обед, а не ленч.

— Мой авторитетный монолог домашней хозяйки возымел действие, по крайней мере на некоторое время, и я, устроившись поудобнее на кровати, принялась за чтение романа «Лорна Дун».

— Кэти, у меня уже сосет под ложечкой, — сказал Кори, возвращая меня в современность из семнадцатого века.

Крис был всецело поглощен «Записками о Шерлоке Холмсе», где разгадка, как всегда, крылась в самом конце каждого рассказа. Было бы прекрасно, если бы близнецы могли перебивать свой аппетит чтением, особенно если учесть вместимость их желудков — не больше двух унций.

— Съешь немного изюма, Кори.

— Там больше нету.

— Где там? Правильно сказать: «у нас больше нет изюма», или «изюма больше нет».

— Там больше нету, честное слово.

— Съешь арахисовых орехов.

— Их тоже нет. Правильно я сказал?

— Да, — вздохнула я. — Съешь крекер.

— Кэрри только что съела последний.

— Кэрри, почему ты не поделилась со своим братом?

— Он нисколечко их не хотел.

Два часа. Теперь мы все окончательно проголодались. Наши желудки привыкли к пунктуальному приему пищи в двенадцать часов. Что могло так задержать маму? Может быть она собиралась сначала поесть сама, а потом принести нам наш обед? Но она ничего такого не говорила.

Около трех часов мама, наконец, вбежала в комнату с громадным серебряным подносом, заставленным закрытыми крышками тарелками. На ней было одето платье из светло-голубого джерси, а волосы убраны с лица и заколоты сзади серебряной булавкой, ниже затылка, почти на шее. Она была прекрасной, как богиня.

— Я знаю, вы проголодались, — немедленно начала извиняться она, — но отцу неожиданно пришло в голову есть вместе с нами в своем кресле на колесиках. — Она виновато улыбнулась. — Ты так красиво накрыла на стол, Кэти. Как раз так, как полагается. Извини, я забыла о цветах. У нас было десять гостей, и со всеми надо было поговорить. Каждый засыпал меня вопросами, преимущественно о том, где я так долго была, и, потом, вы не можете себе представить, как трудно было проникнуть в кладовую дворецкого, когда Джон не смотрел в мою сторону. Честное слово, мне казалось, что у него глаза на затылке. Наверное, никогда больше мне не приходилось так скакать взад и вперед. Гости, наверное, подумали, что я очень невежлива или просто дурочка, но, несмотря ни на что, мне удалось заполнить ваши блюда и спрятать их, вернуться обратно к столу и перекусить, после чего я сделала вид, что мне нужно высморкаться, и пошла в другую комнату. Я несколько раз звонила самой себе с собственного отдельного телефона у меня в спальне, причем мне приходилось менять голос. Хотелось принести вам тыквенный пирог уже нарезанным, но Джон разложил ломтики по отдельным блюдцам, так что я не могла ничего поделать: он обязательно заметил бы пропажу.

Послав нам воздушный поцелуй и второпях изобразив улыбку, она исчезла в дверном проеме.

Да, мы действительно осложняли ей жизнь, да еще как!

Одновременно подбежав к столу, мы принялись за еду.

Крис небрежно наклонил голову и произнес молитву, которая вряд ли могла произвести на Господа большое впечатление в этот день, когда в его ушах должны звучать более торжественные фразы:

— Спасибо тебе, Господи, за не вовремя поданный праздничный обед. Аминь!

Я внутренне улыбнулась. Это было вполне в стиле Криса. После молитвы он начал изображать хозяина, раскладывая еду по тарелкам, которые мы по очереди передавали ему. Мистеру Капризу и мадемуазель Разборчивости он положил по одному кусочку мяса и понемногу овощей, добавив к этому салат, выложенный в маленькой тарелочке в виде сложной геометрической фигуры. Средних размеров порция досталась мне, и, конечно, последняя, гигантская — самому гиганту мысли, которому необходимо было подпитывать свой титанический мозг.

С ненасытным видом он начал запихивать в рот огромное количество картофельного пюре, которое было почти холодным. Вообще, все уже остывало, салат на желатиновой основе размяк, а зелень, на которую он был положен, завяла и поникла.

— Не ха-ачу есть холодное! — заныла Кэрри, буравя глазами содержимое своей тарелки с малюсенькими порциями каждого блюда, выложенными кругом, вследствие пристрастия Криса к точности и строгим геометрическим формам.

Можно было подумать, что перед нашей мисс Разборчивость стояла тарелка змей и червяков, судя по тому, как она сморщилась. Мистер Каприз тут же повторил эту гримасу отвращения.

Мне даже стало неловко за маму, которая приложила столько усилий, чтобы принести нам настоящий праздничный обед, и даже не смогла сама посидеть за праздничным столом, показав себя дурочкой перед гостями. И теперь эти двое не собирались ничего есть! После трех часов стонов и жалоб на голод. Ох, дети, дети!

Мой яйцеголовый брат полуприкрыл глаза, чтобы полнее прочувствовать удовольствие от разнообразной и изысканной пищи, резко отличающейся от дряни, набросанной в спешке в корзину для пикника перед шестью часами утра. Хотя, справедливости ради, нужно было заметить, что бабушка никогда не забывала о нас. Она, наверное, вставала до рассвета, чтобы попасть на кухню до того, как туда придет прислуга и шеф-повар.

Следующий поступок Криса повергнул меня в шок. Как он мог проткнуть вилкой и запихать в рот такой огромный кусок? Что с ним произошло?

— Не смей так есть, Крис. Ты показываешь дурной пример сам знаешь кому.

— Они не смотрят на меня, — сказал он с полным ртом, — а я голоден. Я никогда еще так не хотел есть за всю свою жизнь, и кроме того все очень вкусно.

Вместо ответа я тщательно разрезала свою индейку на маленькие кусочки, чтобы приподать поросенку напротив меня урок хороших манер. Проглотив то, что было у меня во рту, я сказала:

— Мне жаль твою будущую жену. Она сможет прожить с тобой не больше года.

Он продолжал есть, не желая внимать ничему, кроме голоса собственного желудка.

— Кэти, не злись на Криса, — сказала Кэрри. — Нам все равно не нравится все холодное, и мы не будем есть свои порции.

— Моя жена будет боготворить меня и с радостью подбирать с пола мои грязные носки. А вы, Кори и Кэрри, любите холодные овсяные хлопья с изюмом, поэтому ешьте!

— Нам не нравится холодная индейка. И это… коричневое на картошке какое-то противное.

— Это «коричневое» называется соус, и на вкус он просто изумительный. И эскимосы просто обожают холодную пищу.

— Кэти, эскимосы действительно любят есть все холодным?

— Не знаю, Кэрри, но думаю, что да, иначе они просто умерли бы с голоду. — Я никак не могла понять, какое отношение имеют эскимосы к Дню Благодарения. — Крис, ты что, не мог придумать ничего лучше? Причем тут эскимосы?

— Эскимосы и индейцы. Индейцы — очень важная часть традиции, связанной с этим днем.

— О, Господи!

— Ты, конечно, знаешь, чтосеверо-американский континент был когда-то соединен с Азией, — сказал он, прожевав очередной кусок. — Индейцы пришли из Азии, и некоторым из них настолько понравились снега и льды, что они остались жить среди них, а другие, с хорошей интуицией, пошли дальше на юг.

— Кэти, что это за желе со сгустками чего-то непонятного?

— Это клюквенный салат. Сгустки — это целые клюквины и орехи, а белое

— это сметана. — Салат был на редкость вкусным, с ломтиками ананаса, добавленными к основным ингредиентам.

— Он невкусный!

— Кэрри, — сказал Крис, — мне надоели твои претензии. Ешь!

— Твой брат прав, Кэрри. Клюква очень вкусная и орехи тоже. Птички очень любят ягоды. Тебе ведь нравятся птички?

— Птицы не едят ягод. Они питаются дохлыми пауками и разными другими насекомыми. Мы видели, правда, Кори? Они подбирали их в канавах и глотали, даже не прожевав! Мы не можем есть то же, что и они.

— Замолчи и ешь! — промычал е полным ртом Крис.

Перед нами стояла лучшая еда (хотя и остывшая) с тех пор, как мы поселились в этом отвратительном доме, а близнецы сидели, уставившись в свои тарелки и не съели еще ни кусочка!

А Крис уничтожал все, на что падал его голодный взгляд, как свинья-медалистка на сельской ярмарке.