Цветы на чердаке - Вирджиния Эндрюс

Кори сел на кровати, совершенно ошеломленный, и снова начал протирать кулаками глаза, не в силах произнести ни слова.

Но у Кэрри сразу возник вопрос:

— А как Санта нас нашел?

— О, у Санты волшебные глаза, — объяснил Крис, посадив Кэрри себе на плечо и протягивая руки, чтобы сделать то же самое с Кори. У меня на глазах выступили слезы. Он делал это точно так же, как папа. — Кроме того он знал, что вы здесь. Я дал ему знать: просто сел за стол и написал очень длинное письмо, где подробно указал наш адрес и подробно перечислил все, что мы хотим. Список получился в три фута длиной.

Действительно смешно, подумала я. Список наших пожеланий был, на самом деле, простым и коротким. Мы хотели выйти отсюда. Нам нужна был свобода.

Я тоже села на кровати и огляделась, и сладко-горький комок застрял у меня в горле. Мама старалась вне всякого сомнения, по крайней мере так все это выглядело. Действительно приложила все усилия. Только для того, чтобы —купить все это, ей, наверное, понадобились месяцы.

Я чувствовала стыд и раскаяние за все мои гадкие, колючие фразы и мысли по ее поводу. Вот что получается, когда хочешь всего сразу, когда не хватает веры и терпения.

Крис повернулся и вопросительно посмотрел на меня.

— Ты собираешься вставать? Или будешь сидеть так весь день? Тебе что, больше не нравятся подарки?

Пока Кори и Кэрри срывали обертки с подарков, Крис галантно предложил мне руку:

— Наслаждайся своим единственными неповторимым двенадцатым Рождеством. Пусть оно будет особенным, пусть отличается от всех прошедших и предстоящих. — Его голубые глаза умоляюще посмотрели на меня.

Он был одет в мятую красную пижаму в белую полоску, его золотые волосы торчали во все стороны. На мне была тоже красная льняная ночная рубашка, а волосы мои были еще более растрепанными. Я почувствовала прикосновение его теплой ладони и засмеялась.

Рождество есть Рождество, где бы ты ни был. В любых обстоятельствах этот день будет светлым и радостным. Мы распаковали все подарки и, набив рот конфетами, начали с энтузиазмом примерять новую одежду. «Санта» оставил нам записку с просьбой не показывать конфеты «сами знаете кому». Ведь конфеты все равно портят зубы. Даже на Рождество. Я сидела на полу в восхитительном платье из зеленого бархата. У Криса была новая фланелевая ночная рубашка в тон его пижаме. На близнецов я надела ночные сорочки ярко-синего цвета. Вряд ли в то раннее утро на свете можно было найти четверых более счастливых детей. Шоколад был дьявольски божественным и казался еще слаще от того, что был запрещен. Я крепко закрыла глаза и держала его во рту, пока не растает, чувствуя себя на небесах. Я заметила, что Крис делал то же самое, а близнецы, наоборот, ели шоколад с глазами, широко открытыми от удивления. Неужели они забыли вкус конфет? Наверняка, потому что на их лицах читалось изумление напополам с ни с чем не сравнимым блаженством. Услышав, как поворачивается дверной замок, мы быстро спрятали все конфеты под кровать.

Это была бабушка. Она тихо вошла в комнату, неся знаменитую корзину. Поставив ее на столик для настольных игр, она не пожелала нам счастливого Рождества, не сказала «доброе утро» и даже не улыбнулась, подчеркивая, что ни в этот день, ни в какой другой она не желает иметь с нами ничего общего.

С неохотой и страхом, но также и с большой надеждой, я взяла в руки длинный сверток из красной фольги, подаренной нам когда-то мамой. Под этой красивой оберткой находился наш коллаж, над которым мы все вчетвером изрядно попотели. Он должен был изображать картину сада. В старых сундуках на чердаке в изобилии хранился материал, такой как тонкий шелк, из которого пурпурные бабочки порхали над яркими цветами из шерстяных лоскутков. Кэрри очень хотелось сделать пурпурных бабочек с более светлыми красными пятнами, она обожала это сочетание цветов. Если где-то существовала более красивая бабочка, то она была не настоящей, это была желтая бабочка, сделанная Кори с черными и зелеными пятнышками и маленькими глазками из красных стекол. Деревья были сделаны из коричневой ленты, на которую были искусно наклеены микроскопические камешки, чтобы поверхность напоминала настоящую кору, а на ветвях грациозно восседали разноцветные птицы, готовые в любую минуту сняться и закружиться между листьев. Для птиц мы с Крисом использовали куриные перья из подушек, раскрашенные акварелью, а потом аккуратно высушенные и распрямленные.

Не побоюсь сказать, что в нашей работе были признаки настоящего артистизма и творческой изобретательности. Композиция была выдержанной, сбалансированной, и в то же время в ней прослеживались ритм, определенный стиль и обаяние, от которого у мамы, когда мы показали ей свое произведение, на глаза навернулись слезы. Ей даже пришлось отвернуться, чтобы мы тоже не заплакали. Да, этот коллаж был на тот момент нашим лучшим, наиболее законченным произведением.

Трепещущая, с трудом превозмогая нерешительность, я выжидала момент, чтобы подойти к ней, когда ее руки не будут заняты. Поскольку бабушка никогда не смотрела на Криса, а близнецы так боялись ее, что сжимались и, казалось, готовы были сквозь землю провалиться от ужаса в ее присутствии, единственной кому можно было подойти и вручить ей подарок, была я. Но ноги, казалось, перестали меня слушаться. Крис толкнул меня локтем.

— Давай, — прошептал он, — через минуту она уже уйдет отсюда.

Но меня как будто гвоздями прибили к полу. Сложив руки на груди крест-накрест, я прижимала к себе сверток. В нашем положении этот подарок скорее напоминал ритуальное жертвоприношение, ведь она была откровенно враждебна к нам и ждала случая, чтобы причинить боль, единственное, что она всегда готова была нам предложить.

В это Рождественское утро ей удалось ранить нас, не сказав ни слова и не пошевелив и мизинцем.

Сначала я хотела поприветствовать ее как полагается и сказать примерно следующее:

— С праздником, бабушка! Мы хотели бы преподнести тебе небольшой подарок. Пожалуйста, не стоит нас благодарить, это не составило для нас никакого труда. Просто небольшая вещица, призванная показать, как мы благодарны тебе за пищу, которую ты приносишь нам каждый день, и крышу над головой, которую ты нам предоставила.

Нет, нет, она подумает, что я издеваюсь. Лучше просто сказать что-нибудь вроде:

— С Рождеством, бабушка! Надеемся, что тебе понравится наш подарок. Мы все трудились над ним, даже Кори и Кэрри, и ты можешь сохранить его, чтобы, когда мы уедем отсюда, ты помнила о нас и видела, что мы старались, действительно старались быть хорошими.

Увидев, как я протягиваю ей сверток, она сначала ужасно удивилась.

Медленно подняв глаза и храбро посмотрев на нее, я показала ей наш подарок. Я не хотела, чтобы мой взгляд казался умоляющим. Я хотела, чтобы она приняла его и поблагодарила нас, пусть даже холодно. Я хотела, чтобы сегодня, ложась спать, она думала о нас, о том, что может быть мы не такие плохие. Я хотела, чтобы она прочувствовала и оценила всю проделанную нами работу и попыталась заново осмыслить свое отношение к нам.

Ее холодные, презрительные глаза равнодушно взглянули на продолговатую коробочку в красной обертке. На крышке была искусственная зелень и большой серебристый бант, к которому была прикреплена карточка с надписью: «Бабушке от Криса, Кэти, Кори и Кэрри».

Ее каменный взгляд задержался на карточке достаточно долго, чтобы прочесть надпись. Потом она подняла глаза и посмотрела в мои — умоляющие, просящие, ждущие от нее подтверждения того, что мы не были, чего я так боялась, порождением зла. Потом она перевела свой взгляд на коробку и молча отвернулась. Не сказав ни слова, она направилась к двери, громко хлопнула ей, выходя из комнаты, и закрыла ключом с другой стороны. Я осталась стоять посреди комнаты, все еще держа в руках продукт долгих часов работы, стремления достичь красоты и совершенства.

Идиоты! Вот кто мы были. Безнадежные глупцы!

Мы никогда не завоюем ее расположения! Она всегда будет считать нас исчадьем сатаны! И, с ее точки зрения, мы действительно не существуем.

Мне было больно, трудно даже представить себе, как больно! Боль пронзила меня, как молния, с головы до пят, а сердце превратилось в пустую оболочку, застрявшую в моей охваченной болью груди. Сзади раздавалось тяжелое, учащенное дыхание Криса и всхлипывания близнецов.

Наверное, в этот момент я должна была доказать свою взрослость и быть сдержанной, как мама, у которой я старательно перенимала движения, мимику и манеру говорить. Я делала такие же движения руками и улыбалась такой же медленной, обезоруживающей улыбкой.

И что же я сделала, чтобы продемонстрировать свое умение держать себя в руках?

Я в сердцах бросила сверток на пол и разразилась ругательствами, которые до того ничто не заставило бы меня произносить. Потом я принялась топтать сверток ногами и услышала, как захрустела картонная коробочка. Вне себя от ярости я вопила, прыгала обеими ногами на злосчастном свертке, доламывая красивую старую раму, которую мы нашли на чердаке, склеили и заново отполировали, пока она не выглядела как новенькая. Я ненавидела Криса за то, что он убедил меня, будто бы мы можем завоевать симпатию этого каменного изваяния! Я ненавидела маму за то, что она поставила нас в такое положение. Она должна была лучше знать свою собственную мать, она могла идти работать продавщицей в обувном отделе универмага. Вне всякого сомнения у нее была возможность найти другой выход.