Цветы на чердаке - Вирджиния Эндрюс

Наши трапезы были скучны и монотонны: сэндвичи, супы и вечная жареная курица с картофельным салатом. Внизу, под нами, полчища истинных гурманов вкушали деликатесы. Им пищу подавали горячей, а нашу трудно было назвать даже теплой. Молоко мы держали на ступеньках лестницы, ведущей на чердак, чтобы оно не скисло, и иногда находили на нем корочку льда. Если мы выставляли туда и нашу корзинку, то к ней подкрадывались мыши и оставляли на продуктах следы своих зубов.

Время от времени мама исчезала вместе с этим мужчиной. Куда они уходили и что делали? Может быть они целовались? Может мама была влюблена? Даже со своего места, находящегося достаточно далеко, я видела, что мужчина явно увлечен мамой. Он не мог оторвать глаз от ее лица или удержаться от того, чтобы не прикасаться к ней. А когда они танцевали под медленную музыку, он прижимался к ней щекой. Когда танец заканчивался, он продолжал обнимать ее за плечи или талию и однажды даже позволил себе дотронуться до ее груди!

Я думала, что на этот раз она не оставит это безнаказанным и вмажет ему по смазливому лицу, я бы обязательно это сделала. Но она только повернулась, засмеялась и слегка оттолкнула его, произнеся что-то. По всей видимости попросила не делать этого на публике. А он улыбнулся, взял ее руку и поднес к своим губам, посмотрев ей в глаза долгим и значительным взглядом, или, по крайней мере, мне так показалось.

— Крис, ты видишь маму с этим человеком?

— Конечно, вижу. Он такой же высокий, как папа.

— Ты видел, что он только что сделал?

— Они едят и пьют, разговаривают, смеются и танцуют, как и все остальные. Кэти, ты только представь себе, ведь когда мама унаследует все эти деньги, мы сможем устраивать на Рождество такие же приемы, и на наши дни рождения тоже. Да что там, может быть у нас будут те же самые гости, которых мы видим сейчас. А кроме того мы пошлем приглашения нашим друзьям из Гладстона. Вот они удивятся!

В этот момент мама и ее кавалер встали с кушетки и ушли. Мы перевели взгляд на вторую по привлекательности женщину и пожалели ее, потому что как она могла сравниться с нашей матерью?

Потом в зале появилась наша бабушка, не улыбаясь и глядя прямо перед собой. Ее платье на этот раз не было серым, одного этого было достаточно, чтобы у нас глаза на лоб полезли. Ее длинное вечернее платье было из рубиново-красного бархата, плотно облегающее спереди и более свободное сзади. Волосы были собраны в высокую прическу и тщательно завиты, рубины и бриллианты сверкали на шее, в ушах и на пальцах. Кто мог, глядя на нее подумать, что эта внушительная, эффектная женщина была нашей злобной бабушкой, чей ненавидящий взгляд мы чувствовали на себе каждый день?

С неохотой мы признали, что она выглядела великолепно, шепотом обмениваясь мнениями под столом:

— Она эффектна!

— Да, впечатляет. Похожа на амазонку, правда, крупновата.

— Злую амазонку.

— Да, нечто вроде женщины-воина, готовую сражаться с врагами даже своим взглядом. Пожалуй, другого оружия ей и не понадобится.

И тут мы увидели его. Нашего загадочного дедушку.

У меня перехватило дыхание, когда, взглянув вниз, я увидела, как он похож на отца, если бы тот прожил достаточно долго, чтобы состариться и одряхлеть. Он сидел в кресле на колесах с огромным количеством никелированных деталей и был одет в смокинг и накрахмаленную белую рубашку с черной оторочкой. Его редеющие светлые волосы были во многих местах седыми и отливали серебром, но на лице, насколько мы могли видеть, морщин не было. Изумленные и заинтересованные, мы не могли оторвать от него взгляд.

Он выглядел хрупким и в то же время неестественно красивым для мужчины шестидесяти семи лет, да к тому же без пяти минут покойника. Неожиданно, к нашему испугу, он поднял голову и посмотрел наверх, прямо на нас. На короткий, ужасный миг нам показалось, что он знает о нашем присутствии за тонкой перегородкой над его головой. На его губах играла слабая улыбка. О, Боже, что она могла означать?

Все же он не выглядел таким бессердечным, как наша бабушка. Неужели он действительно был тем жестоким, холодным тираном, которым он нам всегда представлялся? Судя по добрым, нежным улыбкам, обращенным ко всем, кто подходил приветствовать его, пожать руку или по-приятельски похлопать по плечу, это был обыкновенный старик в кресле-качалке, не выглядящий особенно больным. Но он был человеком, который приказал высечь нашу мать и смотрел, как наказание было приведено в исполнение. Как мы могли простить его за это?

— Я не знала, что он так похож на папу, — прошептала я Крису.

— Почему? Папа был его сводным братом. Дедушка уже был взрослым человеком, женился и имел двух сыновей, когда папа только родился.

Итак, перед нами был Малькольм Нейл Фоксворт, в свое время вышвырнувший из дома свою молодую мачеху и ее маленького ребенка.

Бедная мама. Как мы могли обвинять ее за то, что она влюбилась в своего дядю, такого молодого и обаятельного. С такими родителями ей действительно должно было недоставать любви и понимания, взаимной любви и взаимного понимания, и оба они не могли не любить: ни он, ни она.

Любовь не спрашивает разрешения. Нельзя влюбиться по собственному желанию: стрелы Купидона не выбирают мишени. Так пытались объяснить все друг другу мы с Кристофером.

Неожиданно в коридоре послышались шаги и голоса двух людей, приближающихся к нам.

— Коррин совсем не изменилась, — сказал невидимый мужчина. — Только стала еще красивее и загадочнее. Очень интригующая женщина.

— Ха! Это потому, что она тебя всегда интересовала, Эл, — ответила его спутница. — Тебе не повезло, что ее глаз упал не на тебя, а на Кристофера Фоксворта. Это был действительно замечательный человек. Но я удивлена, что эти ограниченные ханжи позволили себе простить ее за брак с дядей.

— А что еще они могли сделать? Когда из трех детей в живых остается один, приходится принять его обратно под свое крыло.

— Разве не странно, что все так вышло? — спросила женщина, голос которой был низким и грудным — вероятно, она слишком налегала на спиртное. — Трое детей… и самая презренная, нелюбимая, становится наследницей всего состояния.

Подвыпивший мужчина не согласился:

— Коррин не всегда была так презираема. Помнишь, как старик когда-то восхищался ей. В его глазах она была всегда права, пока не сбежала с Кристофером! Старая карга всегда терпеть не могла свою дочь. Но, однако, какая сладкая, спелая вишня свалилась в руки Бартоломью Уинслоу. Ах, если бы она досталась мне! — мечтательно произнес он.

— Еще бы! — саркастически фыркнула женщина и, судя по звуку, поставила на стол стакан со льдом. — Красивая, молодая, богатая женщина

— предмет вожделения любого мало-мальски уважающего себя мужчины. К сожалению, для бездельника вроде тебя, Альберт Донн, эта мечта навсегда останется несбыточной. Коррин Фоксворт не обратила бы на тебя внимания, даже когда ты был молод, не то, что сейчас. Кроме того, у тебя есть я.

Продолжая пререкаться, пара удалилась из пределов слуховой досягаемости. В течение следующих нескольких часов к нам приближались и удалялись другие голоса.

Мы начали уставать от этого, затянувшегося зрелища и были не прочь воспользоваться туалетом. Кроме того, нас беспокоили близнецы, оставленные нами одни в комнате. Что если кто-то из гостей вздумает зайти в запретную комнату и увидит спящих двойняшек. Тогда все вокруг, включая дедушку, узнают, что у нашей мамы четверо детей.

Вокруг нашей пряталки собралась целая толпа смеющихся, болтающих и поющих гостей. Простояв так, как мне показалось, целую вечность, они, наконец, разбрелись, давая нам возможность осторожно открыть дверцу и уйти. Не видя вокруг ни души, мы быстро прошмыгнули в коридор, ведущий к нашей комнате. Тяжело дыша, с готовыми взорваться от напряжения мочевыми пузырями, мы достигли нашего тихого, забитого всевозможным хламом, убежища.

Близнецы спали в отдельных кроватях так же крепко, как когда мы их оставили. Они казались еще более одинаковыми, чем всегда: бледные, истощенные куколки… как дети в далеком прошлом, которых мы видели на картинках в учебниках истории. Они были совсем не похожи на современных детей, которыми когда-то были. И еще станут, поклялась я!

Войдя в комнату, мы немедленно начали оспаривать друг у друга право на посещение туалета первым, но быстро пришли к «консенсусу». Крис просто оттолкнул меня на кровать и закрыл за собой на крючок дверь ванной. Я сгорала от нетерпения, он опустошал свой мочевой пузырь целую вечность. Как в нем могло столько поместиться?

Удовлетворив естественные потребности, но по инерции продолжая пререкаться, мы постепенно перешли к обсуждению того, что нам удалось увидеть и услышать.

— Как ты думаешь, мама собирается выйти замуж за этого Барталомью Уинслоу? — спросила я, чувствуя, что мои постоянные страхи оказались не такими уж беспочвенными.