Люди-мухи - Ханс Лалум

Патриция молчала; какое-то время мне казалось, что она колеблется, но затем снова убежденно возразила:

– Все подстроено необычайно умно, и именно поэтому все так странно. Взять хотя бы Конрада Енсена – заурядного нациста с низким интеллектом, который не привык работать головой, к тому же был по натуре слабым и эгоцентричным. Немыслимо, чтобы он задумал и осуществил такое хитроумное убийство и отомстил герою Сопротивления Харальду Олесену. Все выглядит еще более нелепо оттого, что именно его заподозрили бы в первую очередь. Ты можешь себе представить, чтобы Конрад Енсен додумался записать выстрел на кассету, а затем хладнокровно убил Харальда Олесена? Тут даже моей фантазии не хватит.

По правде говоря, мне в такое тоже верилось с трудом. Я понимал, что почва уходит у меня из-под ног, и все же защищался:

– Да, представить такое нелегко. Я тоже сомневался в том, что убийца Енсен, но согласись, что орудие убийства и напечатанное на машинке признание – достаточно веские улики.

Патриция молчала почти полминуты.

– Напечатанное на машинке?! – недоверчиво воскликнула она. – Ты сказал, что признание было напечатано на машинке?!

Скептицизм Патриции передался и мне. В самом деле, что-то не так – но что именно?

– Да. Текст предсмертной записки Конрада Енсена напечатан на машинке, но внизу стоит подпись, и она бесспорно принадлежит ему!

Снова молчание. Потом в голосе Патриции зазвучали стальные нотки.

– Да ведь Конрад Енсен едва умел читать и писать! Не думаю, что он умел печатать на машинке. Кстати, ты никогда не говорил о том, что у него в квартире имеется пишущая машинка. Есть она у него или нет?

Ее вопрос показался мне ударом в солнечное сплетение. Я ведь лично осмотрел немногочисленные пожитки Конрада Енсена после убийства Харальда Олесена, а сегодня снова обошел все комнаты, но пишущей машинки нигде не видел.

– Если в его квартире нет пишущей машинки, тогда как Конрад Енсен мог лично напечатать предсмертную записку? По твоим словам, последние дни он боялся нос высунуть из квартиры! Будем надеяться, ты найдешь какой-нибудь подходящий ответ на тот случай, если к тебе прицепится журналист с интеллектом выше среднего – там, у тебя, в реальном мире!

На сей раз это был нокаут. Я крутанулся в кресле и неожиданно очень обрадовался тому, что сижу в кабинете один.

Когда Патриция спросила, все ли со мной в порядке, я ответил, что скоро к ней приеду. Она сказала, что будет меня ждать, напомнила, чтобы я захватил с собой пистолет и записку, и повесила трубку. Я понял намек и бросился прочь из кабинета – в реальный мир.

Судя по всему, известие о смерти Конрада Енсена одновременно задело и подхлестнуло Патрицию. Сосредоточенно хмурясь, она выслушала мой отчет о том, с кем я встречался и беседовал до обнаружения тела Енсена. К моему облегчению, она только покачала головой и махнула, предлагая продолжать, когда я заикнулся, что, наверное, вел себя не слишком вежливо в американском посольстве во время беседы о Дарреле Уильямсе. Мой отчет захватил нас обоих. Кофе, который подала нам Беате, остался нетронутым.

Закончив рассказ о событиях дня, я устроился в кресле поудобнее.

– Согласен, вопрос о пишущей машинке очень важен и Енсен, возможно, не покончил с собой, но разве его самоубийство исключено? – неуверенно спросил я.

Патриция покачала головой, но попыталась смягчить удар:

– Хотя лично я считаю, что о самоубийстве не может быть и речи, теоретически мы не имеем права отбрасывать и такую версию. Конрад Енсен мог напечатать предсмертную записку до того, как убил Харальда Олесена; а может быть, он выбрался из дома позже. Но это кажется совершенно невероятным и нелепым – столь же невероятным, как если бы меня пригласили в футбольную команду. Тем не менее нельзя игнорировать пистолет, особенно в сочетании с предсмертной запиской… Интересно, почему Конрад Енсен подписал текст признания перед тем, как его убили? Конечно, в наши дни предсмертные записки, напечатанные на машинке, – вовсе не редкость. Кстати, можно взглянуть на этот примечательный документ?

Я положил письмо на стол.

– Подпись безусловно его. Жена сторожа сразу ее узнала. Кроме того, такая же подпись стоит на договоре найма квартиры.

Патриция кивнула, но мне показалось, что она невнимательно меня слушает. Она не сводила взгляда с листка бумаги. Когда она заговорила, голос ее звучал непривычно глухо.

– Пожалуйста, перед тем как ответить, подумай хорошенько, потому что это очень важно… На листке загнута часть, примерно треть. Так и было, когда ты нашел записку, или сам сложил ее потом? – Патриция досадливо показала на складку на уровне трети листа.

– Конечно, я бы не стал портить вещественное доказательство! Когда я нашел записку на столе в квартире Конрада Енсена, складка уже была, а я очутился там первым…

Неожиданно Патриция широко улыбнулась и вернула мне письмо.

– Превосходно! Одной загадкой меньше. Теперь понятно, почему Конрад Енсен подписал собственную предсмертную записку. Сложи листок аккуратно по складке и увидишь, что будет.

Я сделал, как она велела, – и сразу понял, что она имела в виду. На загнутом таким образом листке не было видно напечатанного текста. Осталась только собственноручная подпись Конрада Енсена.

– Иными словами, Конрад Енсен расписался на чистом листке, не догадываясь, что подписывает себе смертный приговор! Скорее всего, убийца заставил его расписаться под дулом пистолета. Можно только гадать, дал ли ему убийца потом прочесть текст или просто выстрелил в него, как только тот расписался. Скорее всего, последнее, ведь, увидев записку, Конрад Енсен мог поднять шум.

Вдруг я живо представил себе, как все происходило. Ужасная сцена! Конрад Енсен, испуганный, дрожащий, сидит в вытертом кресле за своим кофейным столом и расписывается на листе бумаги, а убийца приставил к его голове пистолет и нажал на спусковой крючок в тот миг, когда Енсен положил ручку… К моему раздражению, я никак не мог представить себе только одного – лица человека с пистолетом. Передо мной мелькали лица Сары Сундквист, жены сторожа, Андреаса Гюллестада, Даррела Уильямса и Лундов, но мне казалось, что никто из них не годится на роль убийцы.

Патриция вновь заговорила – чуть оптимистичнее:

– Надо признать, что убийца действовал довольно неряшливо. Если бы он сложил листок пополам, никто бы ничего не заподозрил, но лист, загнутый на треть, вызывает сомнения у любого проницательного человека. Будем надеяться, что наш в остальном крайне расчетливый убийца начал догадываться, что мы дышим ему – или ей – в затылок. Или же он – или она – наоборот, по-прежнему недооценивает нас. Как бы там ни было, это хорошая новость.

Я ничего не ответил на ее замечание о проницательном человеке. Наоборот, спросил, может ли она еще что-нибудь сказать о письме. Патриция сокрушенно покачала головой:

– Текст ничего мне не говорит, разве что… если его писал Конрад Енсен, он лучше знал грамматику родного языка, чем я думала. Тебе, конечно, следует осмотреть все пишущие машинки, которые имеются у жильцов, и сличить шрифт, хотя я буду очень удивлена, если твоя проверка к чему-то приведет. Кстати, не надейся, что наш убийца из тех, кто оставляет отпечатки пальцев по всей квартире, хотя, естественно, и это стоит проверить.

Оба ее предложения было легко осуществить в ходе обычного дознания по делу об убийстве и самоубийстве в одном и том же доме.

– Боюсь, больше ничего из письма не вытянешь. Зато пистолет довольно любопытный. Что за марка?

Я положил пистолет на стол.

– Самая обычная модель стандартного кольта фирмы «Конгсберг» под патроны сорок пятого калибра, с глушителем. Скорее всего, произведен сразу после войны. Серийный номер спилен. Оружие относительно мощное и действенное. Енсен был убит на месте выстрелом в лоб. У такого кольта магазин на семь патронов; осталось пять. Одной пулей убили Харальда Олесена, второй – Конрада Енсена.

Патриция задумчиво рассматривала пистолет.

– Количество пуль должно навести нас на нужные мысли – на что и рассчитывает убийца. Только очень чуткий жилец воспользовался бы глушителем, чтобы застрелиться. Конечно, причина может заключаться в том, что глушитель просто не стали отвинчивать после убийства Харальда Олесена. Однако мы по-прежнему не знаем, где Конрад Енсен все это время прятал пистолет.

Патриция нахмурилась и посмотрела на пистолет, но тот молчал и упрямо отказывался выдать тайну, поведать о том, чья рука произвела роковой выстрел.

– Иными словами, если… то есть когда Конрада Енсена убили, остается вопрос, почему пистолет подбросили сейчас, а не после убийства Харальда Олесена? Если бы пистолет оставили на месте преступления в тот, первый раз, сейчас даже я признала бы, что преступник покончил с собой.

Патриция перестала смотреть на пистолет так, словно хотела, чтобы он заговорил, и подняла глаза на меня.