Последний переход - Андрей Самойлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это казармы, – пояснил лесник. – Те две – солдатские, ближняя к нам – офицерская… то есть для офицеров и прапорщиков. А у небожителей наших, – он усмехнулся, – командира, замполита, особиста… еще кое-кого… у них жилища были прямо при штабе, только вход с торца. Вон там, за соснами, его отсюда не видать.
– А где сама шахта… в смысле, пусковая установка? – спросил Павел.
– Там же в лесу. Чуть подальше. Люк шахты прямо на склоне, вон там.
Беркутов указал примерное направление.
– Ага… – прищурясь, протянул Пашка. – Ну что, пошли?
– Пойдем, – сказал Егор. – Юра пусть идет впереди.
– Юра, первым пойдешь.
– Юра пойдет, – чирикнул Юра.
– Молоток, – одобрил Павел. – Давай!
Он явно подобрел к дурачку.
– Только надо потихоньку, – заявил Юра вдруг.
– Как это? – Егор нахмурился.
– Тихонько, – пояснил Юра. – Ходить, смотреть. Там плохо, беда.
Искатели переглянулись. Пашка присвистнул:
– Та-ак… Ну-ка, Долгорукий, поподробнее.
Ну, ясное дело, что ничего подробней Юра не выразил. Кроме того, что «там плохо, беда», от него ничего не добились.
– Сергей Аристархович, – вежливо попросил Аркадий. – Вы понимаете, что это значит?
– Честно говоря, нет, – сознался Беркутов. – Почему именно там – беда? Не буду хвалиться, но все-таки кое-что в окрестностях я знаю. И где здесь какая-то особенная беда?.. Нет, право, не могу сказать.
Вновь приступили к Юре с расспросами. Пытали-пытали его, и с тем же успехом, то есть с нулевым. Юра вообще, похоже, был погружен в некий свой собственный, одному ему доступный мир; а на мир внешний реагировал лишь по обязанности, как служащий на нелюбимую работу. Основная же часть его существа с наивным любопытством взирала в таинственную глубь – и что там видела?.. Один Бог ведает. Юра говорил, на вопросы отвечал односложно, но в глазах его невидимо, неуловимо, как далёкие облака, плыли видения – видения, видения, видения, странные, грозовые, ясные, призрачные…
И четверо мужчин отступились от паренька, поняв, что вряд ли они еще что-то узнают для себя. Коротко перебросились двумя-тремя словами – и все в том же порядке двинулись вниз.
Но теперь все они насторожились – кроме Юры. разумеется. Шаг их сделался пружинист, руки и плечи казались напряженными. Под гору шли быстрей, но ходу оказалось больше, чем это виделось сверху: когда спустились, расстояние стало вытягиваться, и к полуобвалившимся столбам, на которых висели обрывки заржавевшей колючей проволоки, подошли не раньше чем через полчаса.
На одном столбе косо висел облезлый жестяной плакат со зловеще оскаленным черным черепом: «Стой! Часовой стреляет без предупреждения!»
Пашка смотрел на открывшийся ему вид грустным взглядом. Аркадий заметил, улыбнулся.
– Ностальгия?
– Знакомо. – Забелин вздохнул. – Я одно время в Сибири служил, в Саянах – очень похоже. Сопки тоже, тайга…
– И такие вот Роджеры? – Егор ткнул пальцем в жестянку.
– Ну а куда же без них, – еще раз вздохнул Павел.
Княженцев огляделся, какое-то беспокойство поселилось в нем. Все тихо было кругом, но в тишине-то и таилось что-то неясное, заставлявшее Егора озираться… Он взглянул на Юру. Тот стоял столбиком, точно задумался. Руки вытянуты по швам, голова наклонена, взор уперт в землю. Торчащие уши просвечены солнцем, нежно-розовые.
Забелин крякнул, шмыгнул носом и тем закончил лирическое отступление.
– Ну, куда идем? – повернулся к Беркутову.
– В дальний барак. – Лесник показал взглядом. – Там под полом.
– Слушайте, – на лице Аркадия выразилось непонимание. – А как это, собственно?.. Разве при ликвидации части это не контролировалось?
– О, это целая в своем роде поэма. – Сергей Аристархович засмеялся. – Гимн советскому прапорщику. Контролировалось, и еще как контролировалось! Но… нет таких преград, какие не преодолел бы прапорщик Вооруженных сил СССР!
– А именно? – Егору сделалось интересно.
– Именно мой земляк, из-под Питера, был тут начальником оружейного склада. Каким уж образом – не знаю, как подделал бумаги – не ведаю, но пять автоматов у него документально оказались списаны и уничтожены.
– А вы-то как об этом узнали? – недоумение появилось в глазах Княженцева.
Беркутов поудобнее подбросил на плече карабин, усмехнулся.
– Перед самым моим отбытием сюда, год девяностый… или даже девяносто первый, не помню. Иду я по Литейному, по своим делам, вдруг кто-то сзади – хлоп! Обернулся, смотрю – конкретный такой мужчина в полном образе, все как положено: златая цепь, клубный пиджак… хохочет во всю пасть. Я его, понятно, не узнал сразу, как-никак шесть лет минуло… Ну, а потом затащил он меня в кабак, и, надо признаться, накушались мы там до ступора. Вот в таком-то состоянии он и открыл мне тайну черепахи Тортилы… припрятал, мол, с мыслью, что когда-нибудь вернусь, достану и реализую; но теперь у меня свой бизнес, крупный, солидный, так что черт с ним, оружием, пусть пропадает. Хоть и жалко, да не стоит овчинка выделки! И так, мол, жизнь удалась.
– И что за бизнес? – полюбопытствовал Павел.
– Право, не помню. Он говорил, конечно, но у меня в одно ухо влетело, в другое вылетело. Что-то глубоко торгашеское, вроде перепродажи барахла – секонд хенд… Но точно, ей-ей, не вспомню…
– Дар от Советской Армии, – Павел хмыкнул.
– Да, вроде как… Ну что ж, пришли.
* * *Этот третий барак был внешне точно таким же, как два первых, но Егору почудилось в нем нечто угрюмое, такое, чего он словами бы выразить не смог. Но он чувствовал.
Чувствовал, да. За выбитыми окнами, за навсегда застывшей отворённой дверью стояло безмолвие – другое, не такое, как вокруг. Точно незримая черта отделяла мрачное строение от остального мира.
Юра вдруг вскинул голову, рот его открылся, беззвучно зашевелил губами.
– Мама дорогая, – невольно пробормотал Павел, видя это. – Никак нашего Вергилия пробило?..
Был ли Юра Вергилием – вопрос, конечно, спорный, но что его пробило, это точно. Губы задвигались быстро, понеслись первые звуки:
– Э… э-э… Юра видит… Юра видит…
Вслед за этим прозвучало сообщение более информативное:
– Сеня… Сеня… Лысый…
– Что бы это значило? – Пашка недоуменно посмотрел на Аркадия, затем на Беркутова и Егора.
– Где-то я это слышал… – Княженцев напряг память, но не вспомнил. – Нет, – покачал он головой.
Юра мыкнул что-то с силой, горло напряглось, надулось, оскалились мелкие неровные зубы. Он силился еще что-то сказать, плечи его сводило, он шевелил пальцами. Все напряженно смотрели на него, ожидая слов, – и не дождались. Прошло с десяток секунд, и Юра прекратил свои усилия. Он вздрагивал, пот крупными каплями выступал на лбу.
– Юра… Юра… – тревожно заговорил Беркутов.
Тот оглянулся на зов, взгляд был вполне осмысленным.
– Юра, что это с тобой было?
– Юра… ничего, – последовал ответ.
– Как ничего? – Егор нахмурился. – Что-то было!
– Юра ничего, – монотонно повторился негромкий голос.
Павлу это надоело.
– Ну ничего и ничего, – сказал он. – Пошли-ка!
И первым зашагал по заросшей дорожке. Мелкая галька заскрипела под его ногами.
За ним двинулся Аркадий, потом остальные, последним Юра. Он тоненько покашливал и двигал шеей, словно что-то мешало ему в горле.
Барак оказался разделен множеством перегородок на утлые комнатенки. Все они были неживые, пыльные, только дряхлые полы скрипели, когда ступали по ним. Но и этот скрип протяжный, пустой… Неживой.
– Вы помните место? – Пашка озабоченно сдвинул брови.
Мог бы не спрашивать. На лице Беркутова промелькнула ухмылка, он не отвечая, зашагал дальше, влево. Помедлив, потянулись за ним Аркадий с Павлом. Юра же и вовсе не вошел внутрь, а уселся на пороге, в любимой своей позе, по-турецки.
Егор не пошел ни с друзьями, ни остался с Юрой. Он постоял на месте, огляделся. Затем решился и зашагал в сторону противоположную той, куда пошли все остальные, по пути заглядывая в двери комнат.
Все они были пусты и молчаливы. Лохмотья многолетней паутины свисали с потолка. Егор шел, полы под ним тихо поскрипывали.
И вдруг одна дверь оказалась закрытой. Егор остановился, глядя на нее.
Чем она остановила его?.. Он бы не смог сказать; вернее, он об этом и не думал. Просто – остановила, и все. Что-то было там, за ней.
* * *Он протянул руку, коснулся пальцами двери – в том месте, где была когда-то рукоятка, а теперь четыре дырки от гвоздей.
И эта дверь открылась так легко, как будто кто-то потянул ее изнутри. Но, конечно, никто не потянул, а она сама поехала вглубь.
Взору Княженцева открылось такое же мрачное вместилище, что и все другие. Оно ничем не отличалось от них. Только…
Только Княженцев смотрел и не мог оторвать взгляд. Комната была совсем темная, стекла в ней уцелели, годы замели их пылью, бесконечный полумрак царил здесь.