«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века) - Ренат Ирикович Беккин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остается дискуссионным вопрос о том, насколько государство в середине 1940‐х гг. придерживалось принципа равенства в отношениях с различными религиозными объединениями. Ряд исследователей, в частности В. А. Ахмадуллин, отмечают, что руководство Советского Союза отдавало приоритет РПЦ[464].
О существовании разных подходов у органов государственной власти в их отношениях с религиозными объединениями в стране свидетельствует письмо председателя СДРК И. В. Полянского к председателю Совета министров СССР[465] В. М. Молотову от 10 июня 1947 г. Так, в частности, о мусульманских общинах он писал следующее:
Продолжая общую линию сдерживания оформления новых общин и регулируя их деятельность без вмешательства в вероисповедные основы, Совет предполагает руководствоваться по отдельным культам следующими соображениями: 1. По мусульманскому вероисповеданию – продолжать линию на благоприятствование законному оформлению фактически действующих общин, ставя целью максимальный охват религиозного движения ныне существующими четырьмя территориальными духовными управлениями мусульман[466].
Более благоприятное отношение в документе прослеживается по отношению к армяно-григорианской церкви: «Принимая во внимание происходящую репатриацию армян, продолжать линию на благоприятствование открытию новых церквей и поддержать ходатайство Католикоса (главы церкви) о проведении мироварения, как мероприятия, направленного к повышению его престижа»[467].
В то же время отмечалось, что количество существовавших культовых зданий и общин римо-католиков, евангельских христиан-баптистов, адвентистов седьмого дня «является предельным»[468].
Далее Полянский приводит сведения об открытых и действовавших без регистрации религиозных общинах в СССР (кроме Русской православной церкви) по состоянию на 1 июня 1947 г.
Источник: Сведения об открытых и фактически действующих (без регистрации) религиозных общинах в СССР (кроме Русской православной церкви) по состоянию на 1 июня 1947 г.[469]
Имеющиеся в распоряжении исследователей данные говорят о том, что число открываемых мечетей было существенно ниже количества передаваемых верующим православных церквей, в том числе в регионах с преобладающим мусульманским населением – в Средней Азии[470]. Однако при сопоставлении данных об открывавшихся культовых зданиях на территории СССР необходимо учитывать и то обстоятельство, что подавляющее число обращений православных верующих также оставались без последствий. По данным, приводимым российским религиоведом М. В. Шкаровским, в 1944–1947 гг. в Совет по делам РПЦ и его уполномоченным на местах поступило 20 689 коллективных заявлений об открытии 5998 церквей. Но открыто было только 1270. Таким образом, было удовлетворено менее 25 % ходатайств[471].
В вопросе регистрации религиозных объединений могли возникнуть противоречия между уполномоченными СДРПЦ или СДРК, с одной стороны, и местными партийными органами, с другой. Оба Совета стремились к тому, чтобы наиболее эффективно контролировать деятельность религиозных объединений. Для этого их было проще зарегистрировать и взять на учет. Для партийных же органов увеличение количества зарегистрированных общин верующих (даже вполне лояльных к существующему строю) являлось маркером роста религиозности среди населения[472]. Разногласия по вопросам государственной вероисповедной политики проявлялись и на самом высоком уровне – между профильными отделами Центрального комитета Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) и обоими Советами (СДРПЦ и СДРК)[473].
Говоря о деятельности незарегистрированных служителей культа, следует иметь в виду, что далеко не все из них стремились легализовать свою деятельность. Это было связано не только с нежеланием попадать в поле зрения политической полиции, но и со стремлением избежать налогообложения. Однако это не всегда им удавалось. «Бродячие» муллы зачастую вынуждены были платить подоходный налог, вопреки указанию министерства финансов СССР от 13 декабря 1946 г., согласно которому доходы служителей культа, не имевших прихода и постоянного дохода, не подлежали налогообложению[474]. Основываясь на том, что с них взимались все положенные налоги, некоторые незарегистрированные религиозные общества считали себя на этом основании признанными государством[475]. Что касается ЦДУМ – ДУМЕС, то муфтии могли выдавать «бродячим» муллам свидетельство, позволявшее им проводить обряды[476]. Это не наделяло таких служителей культа официальным статусом в глазах государства, так как они не были поставлены на учет уполномоченным СДРК, но придавало им легитимность в среде верующих и укрепляло авторитет самого духовного управления. Кроме того, лояльность незарегистрированных общин муфтияту означала поступление денежных средств в кассу духовного управления.
Картина политики советской власти по отношению к последователям ислама в рассматриваемый период будет неполной, если не упомянуть, что одновременно с созданием новых муфтиятов (1943–1944) была осуществлена насильственная депортация некоторых мусульманских народов (балкарцев, чеченцев, крымских татар, ингушей и др.). Большинство депортированных было отправлено в Среднюю Азию и Казахстан. В изгнании они обращались к неофициальным служителям культа из числа своих соотечественников. Значительно возросла роль этих людей как хранителей веры в изгнании. Таким образом, ко второй половине 1940‐х гг. Центральная Азия представляла собой калейдоскоп различных религиозных традиций и практик, известных на территории Советского Союза[477].
Одновременно с созданием новых муфтиятов обсуждались вопросы об учреждении единого мусульманского центра в Советском Союзе. Этот вопрос исследовали Д. Ю. Арапов и В. А. Ахмадуллин. Согласно некоторым официальным документам, инициатива создания единого муфтията исходила от мусульманских общин Средней Азии и Кавказа. Опираясь на другие документы, Арапов показывает, что проект общесоюзного духовного управления мусульман зародился внутри СДРК спонтанно, но совпал с пожеланиями местных ‘улама’[478].
СДРК выдвинул следующие аргументы в пользу создания единого муфтията: 1) для общесоюзного мусульманского центра могла бы быть установлена «единая программа организационно-административной деятельности»; 2) муфтият мог бы централизованно оказывать помощь мусульманам СССР, желающим совершить хадж в Мекку и другие места массового паломничества; 3) из единого центра было бы удобнее управлять работой образовательных учреждений, координируя и направляя их деятельность в соответствии с потребностями мусульман, проживавших в разных частях Советского Союза; 4) общесоюзное духовное управление отвечало бы за издание журналов, молитвенников и других печатных материалов; 5) муфтият мог бы «ответственно разрешать вопросы», связанные с приемом различных иностранных делегаций из стран мусульманского Востока[479].
В 1945 г. уполномоченные СДРК на местах провели встречи с руководителями всех духовных управлений мусульман и выяснили, что все они положительно относятся к идее всесоюзного мусульманского центра. Расулев рассчитывал занять этот важный пост, хотя председатель СДРК Полянский и руководители Духовного управления мусульман Северного Кавказа (ДУМСК)[480] и Духовного управления мусульман Закавказья (ДУМЗак)[481] считали Эшона Бабахана более влиятельным и авторитетным исламским богословом[482]. Предполагалось, что глава единого духовного управления будет именоваться Великим муфтием мусульман СССР. Его резиденция должна была располагаться в Ташкенте, а штаб-квартиры заместителей муфтия – в Уфе, Баку и Буйнакске. Четвертый заместитель Верховного
