Паутина прошлого - Дмитрий Корсак

момент, когда Брагин уже подготовил форель. Рыбу он купил накануне вечером, заехав после работы в супермаркет. Хотелось тушку поменьше, чтобы пожарить и сразу съесть, но к вечеру остались только трехкилограммовые гиганты. Однако после недолгого раздумья подполковник решился на покупку: с такой рыбиной он обеспечен едой на неделю. И теперь, прямо с утра, благо сегодня был выходной, подполковник занялся готовкой. Почистил, отделил голову, плавники и хвост (потом сварит уху) и занялся маринадом. Лимонный сок, черный перец, щепотка соли, укроп и оливковое масло. Немного подумал и добавил несколько колечек лука. Смазал тушку и убрал рыбу в холодильник – пусть промаринуется. Через час – не больше! – можно в духовку.

Этот час можно было бы потратить с пользой – прибрать в квартире или заняться стиркой, но Брагин рассудил иначе: он заварил чай. Не какой-то банальный пакетик, а крупнолистовой цейлонский в заварочном чайнике. Налил в любимую кружку (подарок сослуживцев) заварку, добавил кипяток. Приоткрыл балкон, почувствовав, как утренний ветерок принес в комнату запах сирени, и удобно устроился в кресле с твердым намерением не покидать его в ближайший час. Сделал большой глоток и подмигнул смешному псу, нарисованному на белом фарфоре. Очень ему нравилась эта кружка, хоть от верхнего края уже пошла трещина. Нравилась не только потому, что льстила самолюбию – под псом темнела надпись: «Лучшему сыскарю Питера», – кружка удобно лежала в руке и имела правильный объем. И чай в ней всегда был вкусным, даже из пакетика. Зато круассан, купленный вечером в пекарне, оказался черствым. Правы, ох как правы французы, покупая выпечку утром. Хотя чего ныть, французы-то, небось, и в выходные не ленятся, а идут в булочную.

И вот тут раздался звонок.

– Психиатрическая больница номер три беспокоит, – противным голосом проквакала трубка. – Вы хотели допросить Серебрякова, так врач дал разрешение.

– Олег пришел в себя? Может говорить?

– Мужчина, – недовольно каркнула трубка, – вы думаете, я шучу? У нас здесь серьезное учреждение. Раз врач сказал «можно» – значит, можно. Так вы приедете?

Брагин с сожалением посмотрел в сторону кухни. Выходной, форель… Но, с другой стороны, сам же торопил врача «Скворечника», чтобы как только, так сразу.

– Сейчас буду.

– Поторопитесь, а то я в сестринскую в другой корпус уйду.

Брагин нехотя поднялся с кресла и взглянул на дверцу шкафа. Костюма на ней не было, на выходные подполковник убирал его в шкаф. Да и рубашки свежей, пожалуй, тоже нет, все в корзине для грязного белья. Суббота – как раз время стирки и прочих домашних дел.

Вдруг вспомнилась бывшая жена. Когда она уходила, то уверяла, что последние годы от развода ее удерживало лишь чувство жалости. Как Брагин будет обходиться без нее? Женская фантазия рисовала апокалиптические картины пустого холодильника с повесившейся внутри мышью, пыль в углах и грязную посуду в раковине, а также самого Брагина – оголодавшего и непременно в тренировочном костюме с вытянутыми коленками, потому что содержать одежду в приличном виде мужчина самостоятельно не способен.

Подполковник самодовольно оглядел чистенькую квартирку, пусть и с недорогой и далеко не новой мебелью. «Как видишь, полный порядок», – мысленно возразил он бывшей жене. Но вопрос с рубашкой нужно решать. Хотя костюм, галстук… Слишком официально, демократичные джинсы с футболкой подойдут даже лучше.

Переезд на Удельной, как всегда, стоял в пробке. Оно и понятно – суббота, электрички на Зеленогорск шли одна за другой. Простояв час в длинном хвосте машин, Брагин обругал себя за недальновидность (мог ведь догадаться!), а теперь уже никуда не денешься. Потом, когда переезд открыли, он выругался еще раз, когда полчаса искал, куда припарковать «шевроле». Память у тебя ни к черту, сказал он себе: надо же позабыть про рынок. Пресловутый блошиный рынок на Удельной – знаменитая «Уделка» – стихийно вырастал каждые выходные на пустыре возле Фермского шоссе, как раз напротив психиатрической больницы. Соответственно, все шоссе на этом участке оказалось забито машинами продавцов и покупателей.

«Уделка», удостоившаяся упоминания самим «Форбсом», жила своей непонятной жизнью. Брагин никогда не понимал людей, которые с удовольствием копались в старье. По долгу службы ему приходилось бывать в этой клоаке, но чтобы добровольно – никогда! «Товар» здесь выставлялся на импровизированных прилавках, сооруженных из картонных коробок, но по большей части просто лежал на расстеленных на земле одеялах. Что это был за товар! Обшарпанные табуреты, чайники с вмятинами, древние самовары, ржавые пилы и шпингалеты, посуда из советских сервантов… Здесь можно было купить чугунное подстолье для швейной машинки, помятую трубу граммофона и картину, на которой Ленин с Горбачевым грозно выговаривали Хрущеву, а Сталин, Брежнев и Николай Второй внимательно слушали. Старые книги и журналы вызывали ностальгию по ушедшей эпохе, медали – смешанные чувства. Если их продавал пенсионер – жалость и стыд (нет, не за пенсионера, а за то, что действительность вынудила его продавать награды), если молодой амбал – негодование. Между «прилавков» сновали шустрые востроносые живчики от антиквариата. Приходили с самого утра, разглядывали монеты, статуэтки, редкие на «Уделке» иконы в надежде откопать жемчужину в навозной куче. А то и не жемчужину, а просто поделку, чтобы потом впарить ее под аркой Главного штаба не разбирающимся в искусстве иностранцам.

С трудом втиснувшись на место только что отъехавшей «Лады», Брагин подхватил с заднего сиденья папку с бумагами (вдруг получится сразу снять показания?) и направился к больничным воротам со скромной табличкой «Психиатрическая больница № 3 им. И. И. Скворцова-Степанова», в просторечии «Скворечник». В очередной раз удивился, зачем психушку назвали в честь революционера и бывшего главного редактора «Известий», который врачом никогда не был. Может, именно здесь он переводил «Капитал» на русский язык?

– Доброе утро, Викентий Сергеевич.

Брагин оглянулся. К нему спешила высокая стройная брюнетка лет тридцати.

– Арина… м-м… – Он замялся, вспоминая ее отчество.

– Можно просто Арина.

– Что вы здесь делаете?

– Жду вас. Мне сказали, что вы должны подъехать.

Значит, квакающая в телефонной трубке грубиянка еще и сдала его сестре Олега со всеми потрохами.

– Вас все равно не пропустят, даже несмотря на то, что ваш брат несовершеннолетний.

– Я и не прошу, просто хотела поговорить с вами, когда вы освободитесь.

– Разговор с Олегом может занять время.

Она кивнула:

– Ничего, я подожду.

Еще одна напасть. Да что сегодня за день такой!

Удостоверение подполковника оказало бодрящее действие на сонного вахтера, и уже через мгновение за спиной следкомовца захлопнулась дверь проходной.

Брагин с интересом поглядывал по сторонам. Раньше он бывал в «Скворечнике» только зимой, когда вся неприглядность территории оказывалась выставленной напоказ: черные стволы деревьев, оккупированные воронами, грязноватый неубранный снег, сваленные в одну неопрятную кучу ржавые трубы, старые кровати и тележки. Зимой ветхие строения, на которые был богат «Скворечник», смотрелись жалко, а порой и страшновато. Сейчас здания скрывала зелень, буйно разросшаяся за добрую сотню лет, у Брагина даже возникло ощущение, что он попал куда-то в район Зеленогорска или Комарово. Есть там похожие места, где в глубине, за пышными кронами деревьев прячутся старые дома. Хотя чего удивляться? До революции вся местность от Скобелевского до Поклонной горы, не говоря о Суздальских озерах, считалась дачным районом.

Зато внутри «Скворечник» удивить не сумел. Те же скучные коридоры, палаты без дверей и смешанное ощущение беспомощности и безнадеги.

Внешность дежурной медсестры соответствовала ее голосу. Здоровенная бабища, упакованная в не первой свежести халат, недовольно поджала губы, сразу став похожей на сердитую жабу. Она махнула рукой куда-то