Эшелон - Иосиф

В конце марта я выписался из больницы, а в начале лета мне позвонил какой-то незнакомый человек из Советского комитета ЮНЕСКО: «В августе, во дворце ЮНЕСКО в Париже состоится конференция круглого стола, посвященная проблеме «Разнообразие культур при наличии общности технологического прогресса». Устроитель конференции профессор Поликаров просит Вас прореферировать несколько докладов участников этой конференции». «Присылайте доклады, разберусь», — сказал я. Действительно, через несколько дней я получил довольно толстый пакет с явно насыщенными мутной водой машинописными рукописями преимущественно на непонятном мне французском языке. И вот тут мне в голову пришла счастливая мысль: «А почему бы мне самому не поехать на эту бодягу? Давненько я не бывал в Париже (год тому назад…)». Я набрал номер телефона советского комитета ЮНЕСКО и небрежно сказал уже знакомому мне чиновнику:

— Я получил материалы конференции. Увы, в них совершенно не представлена космическая тема!

— Это нехорошо, ой, как нехорошо! Как же быть?

— Пожалуй, я мог бы поехать и зачитать доклад!

— О кей! Я Вас быстренько оформлю.

До начала конференции оставалось менее двух месяцев, и я выразил сомнение, удастся ли в такие сжатые сроки оформить мое выездное дело.

— Это Вам не Академия наук! Кстати, Вы бывали в капстранах? — осведомился деятель ЮНЕСКО. — Ну, тогда все в порядке, можете не сомневаться!

И я действительно совершенно нахально не сомневался, абсолютно веря в свою счастливую звезду.

Между тем московское лето протекало обычным порядком. Я, конечно, не утруждал себя чтением присланных неведомых мне Поликаровым материалов. Что касается моего доклада, то я без всяких изменений, не удосужившись даже перевести, использовал рукопись находившейся тогда в печати в «Вопросах философии» статьи. Смущало, правда, полное незнание французского языка и слишком уж скромные познания в английском. «Не беда, выкручусь», —.думал я, усматривая перст судьбы в том, что устроитель конференции доктор философии Поликаров, судя по фамилии, — явный болгарин, судя по профилю — питомец Московского университета.

Как-то раз я отдыхал на даче у моего брата. Боковым зрением я увидел длинную фигуру зашедшей на участок по какой-то надобности соседской дочки. «Это Лена, — подумал я — она, кажется, преподает где-то французский язык». И сразу же мелькнула мысль:

— Леночка, как будет по-французски «не надо усложнять?»

— Иль не фо па комплике, — удивленно ответила она.

— А «не будем упрощать»?

— Иль не фо па симплифье. Но зачем это Вам?

— Надо, — не вдаваясь в подробности, ответил я, записывая русскими буквами французский перевод фраз, обеспечивших карьеру неизвестного мне кэгэбэшника. Эти же фразы должны были выручить и меня — решил я, и, как показали дальнейшие события, не ошибся.

Между тем наступил день отъезда. Все шло совершенно тривиально, совсем как в нашей милой Академии наук. Конечно, разрешения не было. Я, как идиот, сидел «с вымытой шеей» три дня у своего домашнего телефона. Деятель ЮНЕСКО весьма удивлялся молчанию Директивных Органов и говорил, что такого на его памяти не было. Я только потом понял, что Директивным Органам было не до моей персоны: это было начало августа 1968 г. — канун чехословацких событий. Потеряв надежду, под вечер третьего дня своего глупейшего ожидания я в который раз уже позвонил своему чиновнику.

Ничего нет, увы. Извините нас. А я должен через полчаса уехать отсюда жену встречать. А завтра ждать уже бессмысленно.

Вот тебе и Париж, идиотина! Много захотел… И вдруг через 10 минут — звонок, и мой чиновник спокойно говорит:

— Только что пришло разрешение. Вам надо немедленно хватать такси и ехать в кассу «Метрополя» за билетом. Самолет в Париж завтра в 8 утра. Касса закрывается через 40 минут. Успеете — Ваше счастье. Заграничный паспорт получите у постового милиционера в комитете ЮНЕСКО — здесь уже никого не будет, рабочий день кончился.

Я успел крикнуть в телефонную трубку:

— А как же деньги? Деньги — франки?

— Увы, я не мог выписать Вам аттестат. Получите валюту в ЮНЕСКО. Я позвоню туда по телефону вечером.

Я стремительно выбежал из квартиры. О, счастье — прямо у дома стояло свободное такси. Не без труда я нашел билетную кассу в холле гостиницы «Метрополь». Касса представляла собой рундучок, где обычно торгуют небогатой продукцией Союзпечати. Кассирша его уже запирала. Было довольно дико сказать ей: «Мне бы билет в Париж». Она не удивилась, хотя для порядка ворчала. И вот билет в кармане. Чудесный московский летний вечер. Центр города, где я почти не бываю, показался мне особенно красивым. Не торопясь, пешочком, наслаждаясь жизнью, я прошел до проспекта Калинина, где напротив Военторга в маленьком особнячке находится Советский комитет ЮНЕСКО — одно из многочисленных столичных учреждений класса «не бей лежачего». Странно было мне спрашивать у постового милиционера иностранный паспорт. Без всякой тени удивления он выдал мне вожделенный документ, взамен которого я стал ему тыкать свой советский паспорт. Он не взял его — «не имею указаний». И вышел я из подъезда симпатичного домика с двумя паспортами. А на следующее утро я уже был в аэропорту Ле Бурже. Радость — неизменная спутница всякого нормального советского человека, временно покидающего свою свободную родину — была омрачена полным отсутствием в карманах даже самой мелкой французской монеты и неясностью ближайшего будущего.

Я до сих пор не понимаю, как в толпе прилетевших пассажиров меня приметил человек, который сразу же подошел ко мне и уверенно сказал: «Товарищ Шкловский будете?» Кстати, я его тоже еще издали выделил в толпе встречающих. Мой благодетель оказался шофером в советском представительстве ЮНЕСКО, который и доставил меня в «Пале». Встретил меня в советском представительстве, расположенном в двух небольших комнатках двухэтажного флигеля (там каждая держава занимает одинаково убогую площадь), постоянный представитель Белорусской ССР при ЮНЕСКО тов. Колбасьев. Бывают же такие синекуры! Я попросил устроить меня в самый дешевый отель и чтобы деньги заплатить не сразу. Подходящий отель оказался как раз вблизи Пале-ЮНЕСКО. В таких номерах мне еще не приходилось жить. Комнатка метров 8 имела форму трапеции. По крайней мере 60 % площади занимала довольно монументальная кровать. Ни о каких «удобствах», конечно, не могло быть и речи.

Управившись с неотложными делами и оставив свой тощий чемоданчик в номере, я пошел в гигантский дворец ЮНЕСКО. Ой, как не просто было новичку найти в его лабиринтах помещение, где уже четвертый день заседала интересующая меня конференция круглого стола. Это удалось мне сделать при посредстве секретарши болгарского представительства, в которую я буквально вцепился мертвой хваткой. Я не рискнул сразу же войти в зал и попросил ее вызвать доктора Поликарова. Тот оказался обходительным, круглым человечком, превосходно говорившим на русском языке: мой расчет оказался правильным — он, конечно, окончил философский факультет МГУ. Действительность, однако, превзошла все мои оптимистические расчеты: он еще вдобавок оказался болгарским евреем. Поликаров очень мне обрадовался и ввел в зал заседаний. И тут я получил тяжелый удар! Я ожидал попасть на более или менее обычную конференцию с парой сотен разноцветных участников, среди которых я рассчитывал раствориться. Велик же был мой ужас, когда в небольшом зале за действительно круглым, правда, довольно большим столом я увидел 8 человек — всего лишь восемь! Каждый был на виду у каждого. Кресло с напечатанной на спинке моей фамилией стояло пустое уже четвертый день, дожидаясь меня.

Я сел, лихорадочно соображая, как бы выпутаться с минимальными потерями из идиотского положения, в которое я попал. Сидя на председательском месте, речь держал огромный, необыкновенно черный негр. На спинке кресла было написано: «Нигерия». «Биафра?» — демонстрируя эрудицию, спросил я у соседа-американца. «Что Вы, какая там Биафра — Лагос». И вдруг нигериец стал часто-часто упоминать мою фамилию, явно приглашая меня сходу произнести речь. Конечно, ни о какой речи не могло быть и речи! Но что делать? Мой рыскающий взор остановился на маленьком японце, которого, как я понял, профессионалы-трепачи, собравшиеся за этим круглым столом, совершенно затерли. И тут же пришла спасительная идея: «В этом году исполнилось ровно сто лет со времени революции Мей-дзи. Было бы очень интересно в этой связи, чтобы наш японский коллега осветил бы вопрос о взаимоотношении традиционной японской культуры и того бурного технологического развития, которое за это время претерпела его родина». Японец — д-р Лео Эйсаку радостно что-то зачирикал — видно было, что надолго, дорвался, голубчик! Я же получил тайм-аут. Решив углубить наметившийся контакт с соседом-американцем, я сказал ему, что сидящий напротив нас представитель ФРГ выглядит, на мой взгляд, странновато, «Еще бы, — прошептал американец. — Он еврей. Кстати, я тоже, как и Вы, еврей». Дальнейший анализ этой проблемы привел нас к выводу, что и бельгийский представитель — наш соплеменник. Стало совсем легко, как в доброе старое довоенное время в Киеве или Лохвице. В такой легкой беседе у нас прошел час, а затем наступило время обеденного перерыва. До чего же хотелось есть! Деваться некуда — я одолжил у Поликарова 25 франков. Он сказал, что деньги касса ЮНЕСКО будет платить завтра. После этого я пошел в буфет. Вот это был буфет! Больше я так в Парике не едал (см. ниже). Перерыв еще продолжался, и сытый, в благодушнейшем настроении я спросил у японца: «Доктор Эйсаку-сан, меня крайне удивляет Ваше имя Лео, ведь у японцев, насколько мне известно, звука «Л» в языке совсем нет. Уж не японский ли Вы еврей?» Лишенный чувства юмора в нашем понимании, он ответил мне странно: «Мое имя всегда давало повод для шуток. Когда я, например, был у вас в Ленинграде, меня спрашивали, кем я прихожусь… Исакиевскому /Эйсакувскому/ собору, ха-ха». Этому чудику-японцу я был весьма благодарен, так как он протрепался все послеобеденное время.