Следствие защиты - Клиффорд Ирвинг

– Может быть, твое чувство к ней попросту надумано.

– Ты считаешь, что я неправ?

– Прав ты или неправ – она наша клиентка.

Каждое утро Уоррен бегал вместе с Уби по Брейс-байю.

Уби жила в его номере нелегально: держать животных постояльцам запрещалось. Уоррен дал двоим служащим по десять долларов, сказав, что если они в течение дня услышат в его номере собачий лай, так это всего лишь магнитофонная запись, которую он включает, чтобы отпугивать воров. По субботам к Уоррену приходила горничная, чрезвычайно черная женщина с Барбадоса по имени Теодосия, что, как она объяснила, означало “данная Богом”. Когда Теодосия пылесосила пол и протирала мебель, она обычно пела калипсо, и однажды утром Уоррен присоединился к ее пению, после чего они дуэтом исполнили “Чернокожую девчонку” и “День-О”, единственные лирические песни, которые он знал. После этого Уоррен стал с нетерпением дожидаться визитов Теодосии. Он был одинок.

Когда требовалось, Уоррен ходил в суд, встречался с Гектором Куинтаной в тюремной комнате для свиданий, виделся с Риком и Джонни Фей Баудро либо в офисе Рика, либо в своем собственном, опрашивал потенциальных свидетелей. Он разработал план свидетельских выступлений и стратегию защиты для обоих судебных дел. В одном случае эта стратегия была простой. Другая же, предназначавшаяся для дела Куинтаны, заставляла Уоррена стискивать зубы и стонать. Такое метание между двумя делами развивало в нем раздражительность и награждало снами, которые по своей запутанности больше напоминали кошмары: “На вас лежит ответственность, вы должны любой ценой убедить его принять это предложение, – сказала Лу Паркер, – даже если считаете Куинтану невиновным”. Во сне Уоррен вложил эти слова в уста Дуайта Бингема и увидел, как сам медленно встает и заявляет о виновности Джонни Фей Баудро. После чего Джонни Фей прокричала ему: “Как вы могли это сделать? Ведь вы же знали, что я невиновна!” – и он униженно валялся у нее в ногах.

Когда Уоррен проснулся, подушка его была мокрой от пота. Ночью в здании вышла из строя система кондиционирования воздуха. Уоррен встал, ополоснулся под холодным душем и, чтобы успокоиться, включил проигрыватель и прослушал моцартовский квартет для флейты.

Если ему случалось вернуться в номер до шести часов, он старался избегать 26-го канала и смотрел обзоры местных новостей по другим программам. Он оставил телефонное письмо на автоответчике Чарм, в котором сообщил, где находится, и за последние две недели они с женой пару раз позвонили друг другу. Обычные мелочи: спорный счет из “Голубого Креста”, или не прихватил ли Уоррен случайно ее маникюрного набора? Нет, он не прихватывал. Уоррен поинтересовался, нельзя ли ему заехать в субботу утром, чтобы забрать пару своих запасных свитеров и еще кое-что из спортивной одежды “Рибок”, забытое в сушильной камере. Проблем с этим не возникло – Чарм уезжала на весь уик-энд.

Дважды она поинтересовалась, как у него идут дела, и каждый раз Уоррен отвечал: “Все прекрасно, Чарм, а как у тебя?” В первый раз она ответила: “У меня все хорошо”, а во второй – “У меня все отлично”.

Но он не обращал внимания на такие тонкости. Он дал ей время, для того чтобы она могла сделать свой выбор, и он не нуждался в деталях, извинениях или спорах. Разговоры у них получались короткими. Уоррену было очень тяжело сейчас, но ее это больше не касалось.

И к тому же, сердце его не всегда пребывало в горести: выпадали такие часы, когда он вовсе не думал о Чарм. Несколько июньских вечеров Уоррен посещал зал тяжелой атлетики в центральном здании гостиницы “Рейвендейл”, где поднимал штанги и растягивал эспандеры, тренировался до изнеможения, а затем шел в бассейн. Там обычно происходили матчи по водному поло, и Уоррен, плескаясь и вопя, раза три тоже принял в них участие. Молодая черноволосая женщина из его команды сообщила, что ее зовут Мери Бэс и она только недавно приехала сюда из Мичигана, где такие холодные зимы, что может отмерзнуть даже “сами-знаете-что” у медной обезьяны. А как его имя? А откуда он родом? А чем он занимается? Уоррен был с нею чрезвычайно вежлив, а потом сбежал.

Дженис, сидя за своей конторкой, всякий раз в очаровательной улыбке обнажала зубы, когда Уоррен подходил, чтобы спросить, нет ли каких ответов на его записки, которые были распечатаны и разложены по почтовым ящикам проживающих. В ее глазах Уоррен узнавал тот самый призывный, но замаскированный огонек, за которым он с таким усердием охотился в те далекие годы, когда в компании приятелей слонялся по городу, вечеринкам или берегам шамрокского пруда.

Это было вовсе не то, в чем он сейчас нуждался, – пока не то. Никаких серьезных увлечений, никаких интрижек на час. Сосредоточься на свидетельских показаниях Баудро и на деле страдающего Гектора Куинтаны, убеждал он себя. Пусть твое сердце ровно и сильно стучит лишь в гимнастическом зале. Будь позаботливей с Уби – она любит тебя и полностью от тебя зависит.

Однажды вечером Уоррен забыл покормить ее. На следующее утро, отправившись на встречу со свидетелем, он вспомнил об этом уже на автостраде. Уоррен развернулся в центре города и поехал назад в “Рейвендейл”, и Уби радостно встретила его, помахивая хвостом. Уоррен горячо обнял свою собаку. Это глупое и голодное животное было единственным существом, которое осталось у него в мире.

Как бы случайно, выбрав подходящий момент, он сказал и Мери Бэс и Дженис:

– Я разошелся со своей женой. Я скучаю по ней. До сих пор пытаюсь понять, что же во мне вышло из строя.

Оба раза одни и те же слова. И при этом с одинаковой отрешенной улыбкой.

Но женщины, казалось, нутром чувствовали его потенциальные возможности, если дело было действительно в этом.

Сплетни в суде – дело обычное, они имеют свойство переноситься со скоростью звука, если не света. Однажды утром, когда Уоррен сидел в офисе Бингема, проставляя даты на свидетельских повестках по делу “Баудро”, Мари Хан, секретарь суда, которая вела протоколы судебных заседаний, толкнула его под локоть.

Мари было чуть больше тридцати, она имела восьмилетнего внебрачного сына, что обычно и расхолаживало большую часть холостых юристов. Высокая и длинноногая, она носила коротко остриженную копну кудрявых каштановых волос, обладала ярко-синими глазами и такой шеей, какие можно встретить разве что на портретах Модильяни. Женатые адвокаты постоянно заигрывали с ней, но Мари отшучивалась ото всех, за исключением Боба Альтшулера. Поговаривали, что когда-то между ними был роман, ставший теперь историей. По слухам, она бросила Боба. Альтшулер, женатый, сорокапятилетний мужчина, страдал до сих пор. Это можно было видеть по его глазам, когда он наблюдал за тем, как взлетают над клавиатурой розовые пальчики Мари.

Мари неизменно сыпала неприличными шутками и хихикала с Дуайтом Бингемом, который всегда объявлял перерыв в заседании, стоило ему заметить, что она устала.

– Перерыв для прекрасной Мари, – обычно объявлял он, и чаще всего Мари, улыбнувшись в сторону судейской скамьи, записывала и это. Но Бингем не сердился.

Мари спросила Уоррена, как у него идут дела, и он ответил, что все прекрасно.

– Уоррен, вряд ли ты поверишь, но я принадлежу к тому самому клубу, который называется “Хьюстонские высокие техасцы”. В понедельник у нас выходной, а в воскресенье там будет большой праздничный вечер в честь Четвертого июля. Одной мне идти не хочется, а никто из этих громадных клоунов меня, ей-Богу, не интересует. Хочешь пойти со мной?

– Звучит заманчиво, – немного подумав, сказал Уоррен. Мари ему нравилась: она была веселой женщиной.

– А какой у тебя точный рост?

– Пять футов одиннадцать дюймов. А у тебя?

– Шесть и один. Ну, может быть, четверть дюйма не достает.

– Да, в клуб ты вступить не можешь. Мужчины там должны быть не ниже шести и двух. Но мне разрешили привести с собой короткого парня.

Мари стиснула руку Уоррена, и из ее роскошной груди вырвался прерывистый вздох.

– Хочешь услышать по-настоящему отвратительную шутку?

– А разве у меня есть выбор?

– Это загадка. Скажи, зачем женщине грудь?

– Понятия не имею.

– Это на случай, если с нею заговорит мужчина.

Мари расхохоталась, словно добродушная ведьма. Уоррен покачался на каблуках, обдумывая шутку. Смех Мари затих.

– Тут больше правды, чем поэзии, верно?

Уоррен подумал, стала бы Чарм смеяться над подобной шуткой или нет.

– Дай мне твой новый номер телефона, – сказала Мари, – я свистну тебе, где и когда.

Его новый номер! В этих словах слышались меланхолия и обещание. Уж не было ли за новым номером и новой жизни?

13

Рик прибыл в коттедж, где располагался офис Уоррена, в шортах и сафари, как из банановой республики. Был субботний день, один из выходных дней длинного праздника Четвертого июля. На этот раз Рик прихватил с собой Бернадетт Лу, которая переболела гриппом и потому отстала от них в своих записях. Сегодня она была в мрачном настроении. Только что она распрощалась с очередным своим дружком.