На углу Пскопской и Йеллопуху - Татьяна Геннадьевна Абалова

Когда Макар, Хочь и Гугл подлетели в лестнице, ведущей на Предел, то застали там все те же действующие лица, вступившие в дискуссию «Что предпочтительнее для девушки: увидеть у своих ног мертвого врага или ворох цветов?»

Аравай–аба остался при своем мнении, и первый труп занял место на лестнице, едва не сбив Исиду.

– Остановитесь! – крикнул Макар. Он еще на кухне снял шапку–невидимку, понимая, что ему все равно придется открыться, чтобы отбить у принца Нату. – Это же люди!

Откуда взялись силы? Он вырвал из лап Аравай–абы свою бывшую любовницу, и та повисла на нем, пытаясь отдышаться. Из ее глаз потекли слезы, и она прохрипела:

– Умоляю, спаси…

– Кто она тебе? – правильно понял порыв Макара Хочь.

– Невеста, – пусть будет ложь, Макар на все пойдет, лишь бы спасти Нату.

– Мне жаль, парень, – пророкотал принц, на глазах превращаясь в зеленого гоблина. – Но это уже не твоя невеста, вернее, не та, что была когда–то. Внутри нее сидит бес.

Ната жалобно всхлипнула и сильнее прижалась к Макару. Только сейчас студент почувствовал, что от девушки не пахнет духами, без которых она себя не мыслила. Создавалось впечатление, что последние дни Ната провела в мусорном баке. Грязная, с растекшейся тушью, вся в синяках, она пыталась поцеловать Макара, шепча невнятные слова.

– Спроси, как ее зовут? – гном стоял наготове, выставив вперед щипцы, словно собирался поймать ими мерзкую тварь, если та вздумает покинуть тело. – Бесы не знают, ведь жертва редко называет себя по имени.

– Назови свое имя, милая, – произнес Макар, молясь всем богам, чтобы она произнесла его.

– Неве–с–с–с–та, – прошипела девушка и, понимая, что проиграла, вцепилась ладонями в лицо Макара, желая завладеть губами, чтобы присосаться к ним.

– Бес сейчас перепрыгнет в его тело! – закричала Исида, и Аравай–аба рывком оторвал девушку от Макара. На лице студента остались кровавые полосы от ее ногтей, а бесовка завыла, чувствуя близкую смерть.

– Ты где броди–ш–ш–шь, Макар? – произнесла закатывающая глаза Ната, когда гоблинский принц сжал на ее горле пальцы. Страшная усмешка исказила ее лицо. – Даже мать не приш–ш–ш–шел хоронить…

– Стойте! – Макар кинулся к гоблину, но тот уже перешагнул закрывающийся портал. Трупы остальных пяти бесов лежали вдоль стены.

– Что она сказала? – Макар обернулся к Исиде, но та отвела глаза. Гугл склонил голову, а Хочь, все еще оставаясь в костюме пожарного, обнял Макара за плечи.

– Это правда? – губы у Макара тряслись.

– Эй, Ловец! – крикнула Окси, обходя труп, лежащий на лестнице. – Ты кому поверил? Бесы никогда не говорят правду. Не зря их называю лживыми тварями.

Откуда–то из лифчика она достала нагретую дородным телом плоскую флягу и протянула Макару.

– На, глотни. Хоть что–то умеют гоблины делать правильно. Мордоворотка просто люкс.

Макар послушно поднес бутылку к губам и задохнулся от сивушного спирта.

Закашлялся.

Голова пошла кругом.

Чьи–то мягкие лапы подхватили его и понесли наверх.

– Слабак! – услышал Макар вздох Окси и уплыл в страну грез.

Глава 15. Печальная

Ходят кони над рекою,

Ищут кони водопоя,

А к речке не идут —

Больно берег крут.

Макар сидел на кровати и, закрыв ладонями лицо, пел.

Эта песня из фильма «Бумбараш» как никогда подходила к его настроению. Нехитрая мелодия с такими же нехитрыми словами всегда получала отклик в его сердце, а сегодня не позволила опуститься до животного состояния и начать выть. От тоски, от невозможности что–либо изменить. Две женщины, пусть и неравноценные по значимости, ведь любовь к подруге трудно сравнить с любовью к матери, но обе занимали место в его жизни, и вот теперь обеих нет.

Ни ложбиночки пологой,

Ни тропиночки убогой.

А как же коням быть?

Кони хочут пить.

Макар пел, потому что не мог плакать. Он не плакал, наверное, лет с девяти, с тех самых пор как отец ушел от них. Собрал чемодан, достав из комода документы, торопливо сунул их во внутренний карман пиджака, переступил через сына, который лежал на ковре с книгой в руках, подошел к двери и, не оглядываясь, произнес: «Прощайте!»

«Пап, ты куда? В командировку?» – спросил Макар, еще не понимая, что с этого момента к нему навсегда прилепится слово «безотцовщина».

«Мать все объяснит».

На тумбочку полетели ключи от дома.

Мама сидела на кровати и плакала в кухонное полотенце. А на плите выкипал суп, который поставили разогревать к приходу отца. Макар до сих пор помнит запах переварившихся капусты и свеклы. И больше не ест борщи.

Вот и прыгнул конь буланой

С этой кручи окаянной.

А синяя река

Больно глубока.

Он чувствовал себя как тот конь, что умирает от жажды, но утолить ее сможет, лишь сиганув в омут. Он ненавидел всех тех, кто вырвал его из привычного мира, заставил жить по своим правилам, сделал пленником.

Макар выдохнул, медленно огляделся. Шкаф перевернут, у кресла выломаны ножки, всюду раскидано белье и одежда. На окне висит лишь одна занавеска, вторая валяется под ногами. Он топтал ее, не сумев порвать.

В минуту, когда он очнулся, в него товарным поездом врезалась правда, произнесенная шипящим голосом то ли беса, то ли Наты.

«Даже мать не приш–ш–ш–шел хоронить…».

Он ходил собирать драконье дерьмо, он как послушный бычок выполнял все мыслимые и немыслимые задания безумных жителей Заставы, а мама и его девушка, пусть бывшая, в это время находились в беде. А его не было рядом.

А синяя река

Больно глубока.

– Макар… Макарушка… – Надя неслышно прошла в комнату, села рядом и крепко обняла. Он продолжал смотреть перед собой, с упорством маньяка выискивая следы повреждения на стене, ведь об нее он бился головой, пытаясь заглушить душевную боль физической.

– Ты зачем пришла? – он не узнал свой голос. Минуту назад пел и вот уже сипит.

– Я почувствовала, что тебе больно…

– Ты бы поверила бесу?

– Бесу? Наверное, нет…

– А я поверил. Бес не мог знать, что меня зовут Макаром. Только Ната. Это она говорила со мной перед смертью.

– Мне жаль твою невесту…

– Мы расстались. Хотя теперь не важно…

Объятия Надежды успокаивали. Ступор, телесное окаменение, в которые впал Макар после разгрома комнаты, проходили. Его начало трясти.

– Ну, тише, тише, – она гладила его по руке, а он чувствовал, что его рубашка в том месте на плече, к которому девушка прикасалась щекой, намокла. Надя плакала.

Он как–то неловко повернулся к ней, расцепив их объятия, обхватил ладонями лицо и заглянул в глаза, в которых плескалось море эмоций. Он не мог бы с точностью назвать, что прочел в них, но ему до боли захотелось почувствовать тепло губ.

Надя не сопротивлялась. Она сама потянулась, прижав его руки своими ладонями.

Этот поцелуй был другой. Не такой как тот, первый, когда Макар просто закрывал губами Надин рот, стремясь опередить беса. В том поцелуе сквозила неловкость, какая–то неправильность, как будто бы он воровал чужое. И вкус у него был другой. Там был страх, а здесь …

А что было здесь?

Что изменилось?

Почему появилась